АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.42):
"(...)В отношении же препозитивного «ся» при наличии
постпозитивного возвратного «-ся», которое может вызвать некоторое
сомнение, в «вежи ся половецкий подвизашася», С. П. Обнорский говорит
следующее: «Конечно, в оригинале „Слова", как и в ближайшем его
списке, читалось „ся подвизаша"; в этой форме писец дошедшего до нас
списка заменил „подвизаша" через „подвизашася", не обратив внимания
на то, что „ся" имелось в препозиции, так как в его языке и в общем
русском языке того времени уже стабилизовались в употреблении формы
возвратных глаголов с слившеюся постпозитивно с ними частицею „ся"».
К о м м е н т а р и й. С.П.Обнорский говорит о препозиции "ся", но только в общем, без уточнения того, что именно такого употребления "ся" в древнерусских текстах не обнаружено. В о п р о с: перед нами устранимая лингвистическая ошибка переписчика или неустранимая лингвистическая улика в адрес предполагаемого Автора XVIII в.?
Ответ на поставленный вопрос мы находим в книге А.А.Зализняк [2007, стр.357]:
"Добавим к этому, что других фраз, кроме данной фразы из СПИ, где
соединились бы эти две ярчайшие особенности - "ся" между существительным
и прилагательным и лишнее "ся" после глагола, - в обширном списке
обследованных нами рукописей (включающем, среди многого другого, все
старшие летописи) нет вообще. Это яркий дополнительный штрих к оценке
гипотезы о копировании "блоков готового текста".
Мы видим, при сочинении данной фразы имитировать в точном смысле этого
слова было уже просто нечего: нет готового оригинала для подражания (....)"
П р и м е ч а н и е. Как отчётливо видно, что перед нами либо неустранимая лингвистическая ошибка (улика) предполагаемого Автора XVIII в., либо уникальный на сей день случай употребления двойного "ся", когда мы вправе ожидать обнаружения подобного случая в ещё не обследованных лингвистических источниках древнерусского языка.
"(...)В отношении же препозитивного «ся» при наличии
постпозитивного возвратного «-ся», которое может вызвать некоторое
сомнение, в «вежи ся половецкий подвизашася», С. П. Обнорский говорит
следующее: «Конечно, в оригинале „Слова", как и в ближайшем его
списке, читалось „ся подвизаша"; в этой форме писец дошедшего до нас
списка заменил „подвизаша" через „подвизашася", не обратив внимания
на то, что „ся" имелось в препозиции, так как в его языке и в общем
русском языке того времени уже стабилизовались в употреблении формы
возвратных глаголов с слившеюся постпозитивно с ними частицею „ся"».
К о м м е н т а р и й. С.П.Обнорский говорит о препозиции "ся", но только в общем, без уточнения того, что именно такого употребления "ся" в древнерусских текстах не обнаружено. В о п р о с: перед нами устранимая лингвистическая ошибка переписчика или неустранимая лингвистическая улика в адрес предполагаемого Автора XVIII в.?
Ответ на поставленный вопрос мы находим в книге А.А.Зализняк [2007, стр.357]:
"Добавим к этому, что других фраз, кроме данной фразы из СПИ, где
соединились бы эти две ярчайшие особенности - "ся" между существительным
и прилагательным и лишнее "ся" после глагола, - в обширном списке
обследованных нами рукописей (включающем, среди многого другого, все
старшие летописи) нет вообще. Это яркий дополнительный штрих к оценке
гипотезы о копировании "блоков готового текста".
Мы видим, при сочинении данной фразы имитировать в точном смысле этого
слова было уже просто нечего: нет готового оригинала для подражания (....)"
П р и м е ч а н и е. Как отчётливо видно, что перед нами либо неустранимая лингвистическая ошибка (улика) предполагаемого Автора XVIII в., либо уникальный на сей день случай употребления двойного "ся", когда мы вправе ожидать обнаружения подобного случая в ещё не обследованных лингвистических источниках древнерусского языка.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.45):
"Наши краткие заметки о «вежи ся половецкий подвизашася» в «Слове
о полку Игореве» нам хотелось бы закончить следующим небольшим
обобщением.
(...) 2. Существительное «вежи» (ся половецкии) не может быть формой
беспредложного родительного отделения в единственном числе, так
как определение к нему — прилагательное «Половеции» — стоит в форме
множественного числа, хотя и с окончанием мужского рода.
3. Глагол «подвизашася» в том же контексте ни коим образом нельзя
связывать с предполагаемыми соучастниками Игоря. На это нет абсолютно
никаких указаний ни в летописи, ни в самом «Слове». Наоборот, в лето
писи (по Ипатьевскому списку) четко разграничиваются формы глаголов
единственного числа, выражающие действия Игоря, и форма двойствен
ного числа глагола «поидоста», как только речь заходит об Игоре и
Овлуре.
4. О ярко выраженном противопоставлении двух смежных моментов
действия, поставленных в оформлении предложения на грани первой и
второй половин пассажа, говорит недвусмысленно союз «а», исключи
тельно типичный в своей противительной функции.
5. Замена его соединительным союзом «и», который в отличие от союза
«а» не отграничивал данное предложение от предыдущего в древнерусском
языке, не может быть оправдана соображениями как синтаксического, так
и логического порядка.
К о м м е н т а р и й. В отношении рассматриваемой фразы «вежи ся половецкий подвизашася» в книге А.А.Зализняк [2007, стр.357-358] мы находим следующее обобщение:
"Есть только отдельные черты, к тому же чрезвычайно редкие, из которых
предстояло "собрать" фразу для СПИ. Их можно выявить лингвистическим
анализом (хотя и отнюдь не самым простым). Но если подобная фраза получена
каким-то иным путём, то перед нами уже не имитация, а интуитивная конструкция
ненаблюдаемого объекта. Как достичь в этом случае правильной реконструкции,
совершенно неизвестно. Единственно мыслимый ответ: "Интуиция гения может всё!"."
П р и м е ч а н и е. Интересно, что понятие "лингвистическая ошибка" хорошо согласуется с тем определением "неизвестного", которое здесь приводит А.А.Зализняк:
................ "ИНТУИТИВНАЯ КОНСТРУКЦИЯ НЕНАБЛЮДАЕМОГО ОБЪЕКТА". ..............
Обобщая всё выше сказанное, мы приходим к выводу, что если очень надо,то можно в принципе доказать и то, что в природе бывает, наряду с обычной, и небольшая беременность.
"Наши краткие заметки о «вежи ся половецкий подвизашася» в «Слове
о полку Игореве» нам хотелось бы закончить следующим небольшим
обобщением.
(...) 2. Существительное «вежи» (ся половецкии) не может быть формой
беспредложного родительного отделения в единственном числе, так
как определение к нему — прилагательное «Половеции» — стоит в форме
множественного числа, хотя и с окончанием мужского рода.
3. Глагол «подвизашася» в том же контексте ни коим образом нельзя
связывать с предполагаемыми соучастниками Игоря. На это нет абсолютно
никаких указаний ни в летописи, ни в самом «Слове». Наоборот, в лето
писи (по Ипатьевскому списку) четко разграничиваются формы глаголов
единственного числа, выражающие действия Игоря, и форма двойствен
ного числа глагола «поидоста», как только речь заходит об Игоре и
Овлуре.
4. О ярко выраженном противопоставлении двух смежных моментов
действия, поставленных в оформлении предложения на грани первой и
второй половин пассажа, говорит недвусмысленно союз «а», исключи
тельно типичный в своей противительной функции.
5. Замена его соединительным союзом «и», который в отличие от союза
«а» не отграничивал данное предложение от предыдущего в древнерусском
языке, не может быть оправдана соображениями как синтаксического, так
и логического порядка.
К о м м е н т а р и й. В отношении рассматриваемой фразы «вежи ся половецкий подвизашася» в книге А.А.Зализняк [2007, стр.357-358] мы находим следующее обобщение:
"Есть только отдельные черты, к тому же чрезвычайно редкие, из которых
предстояло "собрать" фразу для СПИ. Их можно выявить лингвистическим
анализом (хотя и отнюдь не самым простым). Но если подобная фраза получена
каким-то иным путём, то перед нами уже не имитация, а интуитивная конструкция
ненаблюдаемого объекта. Как достичь в этом случае правильной реконструкции,
совершенно неизвестно. Единственно мыслимый ответ: "Интуиция гения может всё!"."
П р и м е ч а н и е. Интересно, что понятие "лингвистическая ошибка" хорошо согласуется с тем определением "неизвестного", которое здесь приводит А.А.Зализняк:
................ "ИНТУИТИВНАЯ КОНСТРУКЦИЯ НЕНАБЛЮДАЕМОГО ОБЪЕКТА". ..............
Обобщая всё выше сказанное, мы приходим к выводу, что если очень надо,то можно в принципе доказать и то, что в природе бывает, наряду с обычной, и небольшая беременность.
АлександрЛ
experienced
_________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
................В.В. Сапунов. Ярославна и древнерусское язычество.....................
....................(в кн. "Слово о поку Игореве - памятник XII в.) .........................
Фрагмент 1 (стр. 321):
"Искусство древней Руси не знало вымышленного героя, и Ярославна — это историческое
лицо, но вместе с тем, она — художественный образ, созданный автором «Слова». "
Фрагмент 2 (стр322-323):
"Интересно сравнить, как в аналогичных обстоятельствах думал, согласно утверждению
автора Ипатьевской летописи, Игорь Святославич.
Можно представить, что должен был переживать Игорь в последние минуты трагического для
русских войск боя на берегу реки Каялы! В обстановке полного разгрома, среди убитых и
искалеченных людей, раненый князь считает, что все происшедшее с ним и его дружиной — это
наказание за грехи перед господом богом. А его жена просит помощи и защиты у ветров —
Стрибожьих внуков, у могучей реки — Днепра Славутича, и, наконец, у главного божества
восточных славян — светлого и трижды светлого Солнца."
К о м м е н т а р и й. Во фрагменте 2 отчётливо видно, что В.П.Сапунов объединяет в одно общее повествование материал из Ипатьевской летописи и материал из "Слова": князь Игорь на поле боя переживает смерть своих воинов, а его жена шаманит в городе Путивле. По этому случаю не могут не возникнуть вопросы:
1. Если в искусстве Древней Руси не было места вымыслу (фрагмент 1), то получается, что и автор текста Ипатьевской летописи и Автор "Слова" были участниками похода кн. Игоря, т.к. каждый на свой манер рисует свою "историческую действительность".
2. Но быть может всё-таки Автор текста о походе кн. Игоря в составе Ипатьевской летописи и Автор "Слова" - одно лицо?
3. Если "да", то из этого следует, что одним и тем же человеком по одному и тому же событию изложено сразу две принципиально разнящиеся концепции: в строгом христианском ключе и в ключе более свободном (языческом?)
4. Если два разнящихся описания похода кн.Игоря были написаны двумя разными книжникам, то можно предположить, что в походе принимало участие не менее двух писателей (самовидцы описываемых событий).
В науке о "Слове" есть обоснованное мнение, что текст Ипатьевской летописи в том виде, какой он нам известен, возник после 1196 г. При этом наблюдается следующая текстуальная зависимость: Автор "Слова" пользовался материалами Ипатьевской летописи.
Всё выше сказанное не может никак быть увязано в одно общее целое. Здесь необходимо что-то исключать. Возможны следующие варианты:
1. Положение Д.С.Лихачёва о том, что "искусство Древней Руси не знало вымышленного героя" в корне ошибочно, и были многочисленные литературные фантазии.
2. "Слово о полку Игореве" написано после 1196 г., что не исключает и время его написания в XVIII в.
3. Рассказ о походе кн.Игоря в составе Ипатьевской летописи возник под пером книжника в 40-х годах XV в., а "Слово", соответственно, чуть позже.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
................В.В. Сапунов. Ярославна и древнерусское язычество.....................
....................(в кн. "Слово о поку Игореве - памятник XII в.) .........................
Фрагмент 1 (стр. 321):
"Искусство древней Руси не знало вымышленного героя, и Ярославна — это историческое
лицо, но вместе с тем, она — художественный образ, созданный автором «Слова». "
Фрагмент 2 (стр322-323):
"Интересно сравнить, как в аналогичных обстоятельствах думал, согласно утверждению
автора Ипатьевской летописи, Игорь Святославич.
Можно представить, что должен был переживать Игорь в последние минуты трагического для
русских войск боя на берегу реки Каялы! В обстановке полного разгрома, среди убитых и
искалеченных людей, раненый князь считает, что все происшедшее с ним и его дружиной — это
наказание за грехи перед господом богом. А его жена просит помощи и защиты у ветров —
Стрибожьих внуков, у могучей реки — Днепра Славутича, и, наконец, у главного божества
восточных славян — светлого и трижды светлого Солнца."
К о м м е н т а р и й. Во фрагменте 2 отчётливо видно, что В.П.Сапунов объединяет в одно общее повествование материал из Ипатьевской летописи и материал из "Слова": князь Игорь на поле боя переживает смерть своих воинов, а его жена шаманит в городе Путивле. По этому случаю не могут не возникнуть вопросы:
1. Если в искусстве Древней Руси не было места вымыслу (фрагмент 1), то получается, что и автор текста Ипатьевской летописи и Автор "Слова" были участниками похода кн. Игоря, т.к. каждый на свой манер рисует свою "историческую действительность".
2. Но быть может всё-таки Автор текста о походе кн. Игоря в составе Ипатьевской летописи и Автор "Слова" - одно лицо?
3. Если "да", то из этого следует, что одним и тем же человеком по одному и тому же событию изложено сразу две принципиально разнящиеся концепции: в строгом христианском ключе и в ключе более свободном (языческом?)
4. Если два разнящихся описания похода кн.Игоря были написаны двумя разными книжникам, то можно предположить, что в походе принимало участие не менее двух писателей (самовидцы описываемых событий).
В науке о "Слове" есть обоснованное мнение, что текст Ипатьевской летописи в том виде, какой он нам известен, возник после 1196 г. При этом наблюдается следующая текстуальная зависимость: Автор "Слова" пользовался материалами Ипатьевской летописи.
Всё выше сказанное не может никак быть увязано в одно общее целое. Здесь необходимо что-то исключать. Возможны следующие варианты:
1. Положение Д.С.Лихачёва о том, что "искусство Древней Руси не знало вымышленного героя" в корне ошибочно, и были многочисленные литературные фантазии.
2. "Слово о полку Игореве" написано после 1196 г., что не исключает и время его написания в XVIII в.
3. Рассказ о походе кн.Игоря в составе Ипатьевской летописи возник под пером книжника в 40-х годах XV в., а "Слово", соответственно, чуть позже.
АлександрЛ
experienced
____________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
М. В. ЩЕПКИНА Замечания о палеографических особенностях рукописи
.......................... „Слова о полку Игореве" ..............................
..............(К вопросу об исправлении текста памятника) .................
..........................(в кн. ТОДР, т.IX. 1953 г.)..............................
Фрагмент 1 (стр.7):
"В предисловии к первому изданию „Слова" сказано, что долголет
ний сотрудник Публичной библиотеки, работавший над изданием русских
летописей, А. И. Ермолаев, видевший рукопись „Слова", считал, что
она написана полууставом XV века. По мнению Н. М. Карамзина,
рукопись писана „разве в конце XV столетия". Первый издатель
„Слова" С. Н. Селивановский заявлял, что оно написано „белорус
ским письмом не так древним похожим на почерк
Дмитрия Ростовского" .
Все это высказано уже после гибели рукописи, по памяти."
К о м м е н т а р и й. Всё: "Слова, слова, слова..." (В. Шекспир. "Гамлет"). И ни одного документа. Кому и чему можно верить? Подозреваемому в опубликовании мистификации графу А.И.Мусину-Пушкину?
П р и л о ж е н и е: статья из Энциклопедии по "Слову" (СПб, 1995, стр.171).
ЕРМОЛАЕВ Александр Иванович (22.VI.(3.VII).1779, Астрахань — 10(22).VI.1828, Петербург) — палеограф, археограф, нумизмат. Ок. АХ по классу архитектуры (1800). Чл. ВОЛСНХ в Петербурге; избран за свои труды чл.-корр. ОИДР. В 1802 Е. совершил путешествие по России совм. с А. Н. Олениным, а в 1809—11 находился в науч.-археол. поездке с К. М. Бороздиным с целью обследования древностей и нар. обычаев Ладоги, Белозерска, Вологды, Череповца, Ярославля, Киева, Чернигова и др. центров средневековой культуры (в ГПБ хранятся 4 альбома рис. и акварелей). В 1811 Е. служит в Публичной б-ке, с 1812 — хранитель Депо манускриптов (там же). В этой должности он прослужил до конца своих дней, сочетая ее с обязанностями конференц-секретаря АХ. В 1800—18 Е. жил в доме Оленина, который опирался на его помощь при подготовке «Письма А. И. Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском, найденном на острове Тамане в 1792 г» (СПб., 1806). А. Х. Востоков сообщает, что Е. видел Мусин-Пушкинский сборник с текстом С., причем почерк этой рукописи он определил как «полуустав XV века» (Глаголев А. Умозрительные и опытные основания словесности. СПб., 1834. Ч. 4. С. 24; о том же писал и Д. Н. Дубенский: Слово. С. VIII). Ф. Я. Прийма полагает, что Е. видел список С. в 1811, когда он стал уже опытным палеографом. В 1815 Е. провел экспертизу бардинского списка С. (см. А. И. Бардин) и установил его подложность. Обнаруж. Приймой пометы Е. на полях экз. Перв. изд. С. показывают глубокое внимание к его тексту и высокий уровень комментирования. Современники ценили опыт Е. К нему обращались Востоков, К. Ф. Калайдович, Н. М. Карамзин, Евгений (Е. А. Болховитинов) и др. А. С. Пушкин называет Е. среди ученых, не усомнившихся в подлинности «Песни о полку Игореве» (Пушкин А. С. ПСС. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 147).
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
М. В. ЩЕПКИНА Замечания о палеографических особенностях рукописи
.......................... „Слова о полку Игореве" ..............................
..............(К вопросу об исправлении текста памятника) .................
..........................(в кн. ТОДР, т.IX. 1953 г.)..............................
Фрагмент 1 (стр.7):
"В предисловии к первому изданию „Слова" сказано, что долголет
ний сотрудник Публичной библиотеки, работавший над изданием русских
летописей, А. И. Ермолаев, видевший рукопись „Слова", считал, что
она написана полууставом XV века. По мнению Н. М. Карамзина,
рукопись писана „разве в конце XV столетия". Первый издатель
„Слова" С. Н. Селивановский заявлял, что оно написано „белорус
ским письмом не так древним похожим на почерк
Дмитрия Ростовского" .
Все это высказано уже после гибели рукописи, по памяти."
К о м м е н т а р и й. Всё: "Слова, слова, слова..." (В. Шекспир. "Гамлет"). И ни одного документа. Кому и чему можно верить? Подозреваемому в опубликовании мистификации графу А.И.Мусину-Пушкину?
П р и л о ж е н и е: статья из Энциклопедии по "Слову" (СПб, 1995, стр.171).
ЕРМОЛАЕВ Александр Иванович (22.VI.(3.VII).1779, Астрахань — 10(22).VI.1828, Петербург) — палеограф, археограф, нумизмат. Ок. АХ по классу архитектуры (1800). Чл. ВОЛСНХ в Петербурге; избран за свои труды чл.-корр. ОИДР. В 1802 Е. совершил путешествие по России совм. с А. Н. Олениным, а в 1809—11 находился в науч.-археол. поездке с К. М. Бороздиным с целью обследования древностей и нар. обычаев Ладоги, Белозерска, Вологды, Череповца, Ярославля, Киева, Чернигова и др. центров средневековой культуры (в ГПБ хранятся 4 альбома рис. и акварелей). В 1811 Е. служит в Публичной б-ке, с 1812 — хранитель Депо манускриптов (там же). В этой должности он прослужил до конца своих дней, сочетая ее с обязанностями конференц-секретаря АХ. В 1800—18 Е. жил в доме Оленина, который опирался на его помощь при подготовке «Письма А. И. Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском, найденном на острове Тамане в 1792 г» (СПб., 1806). А. Х. Востоков сообщает, что Е. видел Мусин-Пушкинский сборник с текстом С., причем почерк этой рукописи он определил как «полуустав XV века» (Глаголев А. Умозрительные и опытные основания словесности. СПб., 1834. Ч. 4. С. 24; о том же писал и Д. Н. Дубенский: Слово. С. VIII). Ф. Я. Прийма полагает, что Е. видел список С. в 1811, когда он стал уже опытным палеографом. В 1815 Е. провел экспертизу бардинского списка С. (см. А. И. Бардин) и установил его подложность. Обнаруж. Приймой пометы Е. на полях экз. Перв. изд. С. показывают глубокое внимание к его тексту и высокий уровень комментирования. Современники ценили опыт Е. К нему обращались Востоков, К. Ф. Калайдович, Н. М. Карамзин, Евгений (Е. А. Болховитинов) и др. А. С. Пушкин называет Е. среди ученых, не усомнившихся в подлинности «Песни о полку Игореве» (Пушкин А. С. ПСС. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 147).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.9-10):
"Странно на первый взгляд заявление Селивановского, что рукопись
писана „белорусским письмом... похожим на почерк Дмитрия Ростов
ского". Из этих слов не вполне ясно, с чем он сравнивает — с авто
графом Дмитрия Ростовского? Но его рука, несмотря на южнорусские
особенности, ближе к письму нашего времени, чем к письму XIV—XVI ве
ков. (...)
Возможно, заявление Селивановского надо рассматривать как беглое и
неверно осмысленное впечатление человека без специальных знаний.
Но несомненно, в рукописи должны были иметься какие-то особен
ности, которые вызвали у Селивановского это ложное представление.
Всего вероятнее предположить, что наравне с орфографией рукописи
и графика ее носила особые черты, заимствованные в конце XIV—
начале XV века из болгарских и сербских рукописей и в большинстве
схлынувшие позднее, к середине XVI века. Мы указали уже некоторые
из них: красивую лигатуру тр, благодаря которой слово „Трояни"
было прочитано в первом издании как „Зояни"(...)
Возможно, что подобное письмо, говорившее Ермолаеву и Карамзину лишь
о XV веке, Селивановскому показалось белорусским письмом конца
XVII века.
Итак, уже на основании вышеприведенного можно возводить мусин-
пушкинскую рукопись к концу XV—началу XVI века."
К о м м е н т а р и й. В версии происхождения "Слова" в XVIII в. в написании словоформы Екатерининской рукописи "Зояни" использована цифра "3" ("ТРИ"), что и даёт чтение "Трояни".
В "заявлении" ушлого Селивановского о белорусском - Дмитрия Ростовского - почерке древней рукописи "Слова" видится разоблачающий мистификацию намёк на то, что предполагаемый Автор "Слова" при создании своей поэмы пользовался архивами Дмитрия Ростовского. Как факт, белорусским письмом исполнялись только деловые бумаги, но никак не художественные произведения.
О текстологической связи "Слова о полку Игореве" с текстами Дмитрия Ростовского убедительно пишет Б.И.Яценко, но с позиций древнего происхождения поэмы:
"Прежде всего нужно учесть, что Спасо-Ярославский сборник имел особую ценность,
так как был составлен митрополитом Димитрием Ростовским (Туптало) в 1708-1709 годах.
Его основой являлась копия Хронографа Распространенной редакции 1617 года из
Московского Печатного двора (возможно, под N 323), а рукопись "Слова" вместе с другими
памятниками (летописью и светскими повестями) была вывезена Димитрием из Украины.
Мной установлено, что он использовал "Слово" в своей книге "Руно орошенное" с 80-х годов
XVII века. Перед отъездом в Россию (1701 год) Д. Туптало был настоятелем Спасо-
Преображенского монастыря в Новгороде-Северском и подарил сборник тоже Спасо-
Преображенскому монастырю в Ярославле. В описи монастыря за 1709 год впервые появился
этот сборник - "Книга Гранографъ писменная вдесть впереплете" - и проходит в последующих
описях 1735, 1776 и 1778,1787,1788 годов."
П р и л о ж е н и е: статья из Энциклопедии по "Слову" (СПб, 1995, т.4, стр.280-281).
СЕЛИВАНОВСКИЙ Семен Иоанникиевич (10(21).IV.1772, с. Дедново Рязан. губ. — 7(19).VI.1835, Москва) — моск. книгоиздатель, участвовавший в подготовке Перв. изд. С. Выходец из крепостных (выкупился в кон. XVIII в.), не получивший образования, Селивановский был, однако же, одним из наиболее квалифицир. в свое время издателей Москвы и Петербурга; в его типографии печатались помимо беллетристики, отеч. и переводной, сложные в полиграф. отношении книги, в том числе многие изд. Румянцевского кружка («Собрание государственных грамот и договоров», «Иоанн Екзарх Болгарский» К. Ф. Калайдовича, «Кирилл и Мефодий» Й. Добровского и др.). Неудивительно, что именно у него намеревался выпускать свою «Историю» Н. М. Карамзин (Селивановский был неизменным издателем и др. его произведений). Типографским делом Селивановский занимался всю жизнь, хотя не брезговал и более доходными коммерч. предприятиями; успех сопутствовал его начинаниям не только благодаря организаторским способностям типографщика, но и благодаря его умению ладить с людьми, среди которых высокопоставленные особы — киевский митрополит Евгений (Болховитинов), адмирал Н. С. Мордвинов, канцлер Н. П. Румянцев. Свою книгоиздат. деятельность Селивановский начал в типографии дяди — М. П. Пономарева, в 1793 взял в аренду «вольную» типографию в Зарядье. Когда в 1796 частные типографии были закрыты, наладил изд. книг в Николаеве, а в 1800 сменил В. И. Окорокова в качестве арендатора Моск. сенатской типографии (печатал здесь книги до 1810); по выходе указа 1801 о возобновлении частных типографий вновь завел свое дело. Последняя типография Селивановского существовала до 1859, перейдя после смерти основателя в руки его сына Николая (помещалась на углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка).
Перв. изд. С. вышло в Моск. сенатской типографии в тот самый год, когда ее аренда перешла от Окорокова к Селивановскому. Хотя на самом изд. имя арендатора не обозначено, есть основания думать, что им был Селивановский: когда, после гибели С., Калайдович стал собирать сведения о безвозвратно утрач. списке, он обратился к нему в числе других, и, следовательно, Селивановский был причастен к печатанию древней поэмы. Впрочем, С. С. Кононович полагает, что С. начало набираться еще при прежнем арендаторе, откуда и отличия в оформлении разных частей изд. На вопрос Калайдовича о том, как выглядела рукопись С., Селивановский отвечал, что «песнь Игорева» «написана, точно, в книге, как сказано в предисловии, и белорусским письмом, не так древним, похожим на почерк Димитрия Ростовского». Представляют интерес и показания Селивановского о том, как распределялась работа между издателями: «Корректуру держали А. Ф. Малиновский, Н. Н. Б[антыш]-Каменский, а третью уже читал граф Пушкин. Они делали частые поправки в корректуре, с точностью издавая подлинник, от чего печатание шло медленно. Граф Пушкин не имел права помарывать корректуру». Из последнего свидетельства заключают, что А. И. Мусин-Пушкин до корректуры вносил в рукопись книги такие поправки, которые не были согласованы с его сотрудниками, почему и потребовалось ограничить произвольное вмешательство владельца драгоценной рукописи в ход изд. Слова Селивановского наряду с др. фактами позволяют думать, что Малиновский не соглашался считать владельца рукописи также и основным ее издателем.
"Странно на первый взгляд заявление Селивановского, что рукопись
писана „белорусским письмом... похожим на почерк Дмитрия Ростов
ского". Из этих слов не вполне ясно, с чем он сравнивает — с авто
графом Дмитрия Ростовского? Но его рука, несмотря на южнорусские
особенности, ближе к письму нашего времени, чем к письму XIV—XVI ве
ков. (...)
Возможно, заявление Селивановского надо рассматривать как беглое и
неверно осмысленное впечатление человека без специальных знаний.
Но несомненно, в рукописи должны были иметься какие-то особен
ности, которые вызвали у Селивановского это ложное представление.
Всего вероятнее предположить, что наравне с орфографией рукописи
и графика ее носила особые черты, заимствованные в конце XIV—
начале XV века из болгарских и сербских рукописей и в большинстве
схлынувшие позднее, к середине XVI века. Мы указали уже некоторые
из них: красивую лигатуру тр, благодаря которой слово „Трояни"
было прочитано в первом издании как „Зояни"(...)
Возможно, что подобное письмо, говорившее Ермолаеву и Карамзину лишь
о XV веке, Селивановскому показалось белорусским письмом конца
XVII века.
Итак, уже на основании вышеприведенного можно возводить мусин-
пушкинскую рукопись к концу XV—началу XVI века."
К о м м е н т а р и й. В версии происхождения "Слова" в XVIII в. в написании словоформы Екатерининской рукописи "Зояни" использована цифра "3" ("ТРИ"), что и даёт чтение "Трояни".
В "заявлении" ушлого Селивановского о белорусском - Дмитрия Ростовского - почерке древней рукописи "Слова" видится разоблачающий мистификацию намёк на то, что предполагаемый Автор "Слова" при создании своей поэмы пользовался архивами Дмитрия Ростовского. Как факт, белорусским письмом исполнялись только деловые бумаги, но никак не художественные произведения.
О текстологической связи "Слова о полку Игореве" с текстами Дмитрия Ростовского убедительно пишет Б.И.Яценко, но с позиций древнего происхождения поэмы:
"Прежде всего нужно учесть, что Спасо-Ярославский сборник имел особую ценность,
так как был составлен митрополитом Димитрием Ростовским (Туптало) в 1708-1709 годах.
Его основой являлась копия Хронографа Распространенной редакции 1617 года из
Московского Печатного двора (возможно, под N 323), а рукопись "Слова" вместе с другими
памятниками (летописью и светскими повестями) была вывезена Димитрием из Украины.
Мной установлено, что он использовал "Слово" в своей книге "Руно орошенное" с 80-х годов
XVII века. Перед отъездом в Россию (1701 год) Д. Туптало был настоятелем Спасо-
Преображенского монастыря в Новгороде-Северском и подарил сборник тоже Спасо-
Преображенскому монастырю в Ярославле. В описи монастыря за 1709 год впервые появился
этот сборник - "Книга Гранографъ писменная вдесть впереплете" - и проходит в последующих
описях 1735, 1776 и 1778,1787,1788 годов."
П р и л о ж е н и е: статья из Энциклопедии по "Слову" (СПб, 1995, т.4, стр.280-281).
СЕЛИВАНОВСКИЙ Семен Иоанникиевич (10(21).IV.1772, с. Дедново Рязан. губ. — 7(19).VI.1835, Москва) — моск. книгоиздатель, участвовавший в подготовке Перв. изд. С. Выходец из крепостных (выкупился в кон. XVIII в.), не получивший образования, Селивановский был, однако же, одним из наиболее квалифицир. в свое время издателей Москвы и Петербурга; в его типографии печатались помимо беллетристики, отеч. и переводной, сложные в полиграф. отношении книги, в том числе многие изд. Румянцевского кружка («Собрание государственных грамот и договоров», «Иоанн Екзарх Болгарский» К. Ф. Калайдовича, «Кирилл и Мефодий» Й. Добровского и др.). Неудивительно, что именно у него намеревался выпускать свою «Историю» Н. М. Карамзин (Селивановский был неизменным издателем и др. его произведений). Типографским делом Селивановский занимался всю жизнь, хотя не брезговал и более доходными коммерч. предприятиями; успех сопутствовал его начинаниям не только благодаря организаторским способностям типографщика, но и благодаря его умению ладить с людьми, среди которых высокопоставленные особы — киевский митрополит Евгений (Болховитинов), адмирал Н. С. Мордвинов, канцлер Н. П. Румянцев. Свою книгоиздат. деятельность Селивановский начал в типографии дяди — М. П. Пономарева, в 1793 взял в аренду «вольную» типографию в Зарядье. Когда в 1796 частные типографии были закрыты, наладил изд. книг в Николаеве, а в 1800 сменил В. И. Окорокова в качестве арендатора Моск. сенатской типографии (печатал здесь книги до 1810); по выходе указа 1801 о возобновлении частных типографий вновь завел свое дело. Последняя типография Селивановского существовала до 1859, перейдя после смерти основателя в руки его сына Николая (помещалась на углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка).
Перв. изд. С. вышло в Моск. сенатской типографии в тот самый год, когда ее аренда перешла от Окорокова к Селивановскому. Хотя на самом изд. имя арендатора не обозначено, есть основания думать, что им был Селивановский: когда, после гибели С., Калайдович стал собирать сведения о безвозвратно утрач. списке, он обратился к нему в числе других, и, следовательно, Селивановский был причастен к печатанию древней поэмы. Впрочем, С. С. Кононович полагает, что С. начало набираться еще при прежнем арендаторе, откуда и отличия в оформлении разных частей изд. На вопрос Калайдовича о том, как выглядела рукопись С., Селивановский отвечал, что «песнь Игорева» «написана, точно, в книге, как сказано в предисловии, и белорусским письмом, не так древним, похожим на почерк Димитрия Ростовского». Представляют интерес и показания Селивановского о том, как распределялась работа между издателями: «Корректуру держали А. Ф. Малиновский, Н. Н. Б[антыш]-Каменский, а третью уже читал граф Пушкин. Они делали частые поправки в корректуре, с точностью издавая подлинник, от чего печатание шло медленно. Граф Пушкин не имел права помарывать корректуру». Из последнего свидетельства заключают, что А. И. Мусин-Пушкин до корректуры вносил в рукопись книги такие поправки, которые не были согласованы с его сотрудниками, почему и потребовалось ограничить произвольное вмешательство владельца драгоценной рукописи в ход изд. Слова Селивановского наряду с др. фактами позволяют думать, что Малиновский не соглашался считать владельца рукописи также и основным ее издателем.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.16):
" (...) Другое дело в „Слове о полку Игореве". Писец имел единственный
список, который ему не с чем было сличить для исправления накопив
шихся ошибок. Принимая во внимание необычность текста, можно
удивляться, что ошибок и искажений в нем еще не так много. Это
обстоятельство, может быть, говорит о том, что со времени своего
создания, в XII веке, до времени написания мусин-пушкинской рукописи,
в конце XV—начале XVI века, „Слово о полку Игореве" имело не так
много списков. О том же, может быть, свидетельствуют еще сохранив
шиеся в памятнике следы древнего правописания."
К о м м е н т а р и й. В версии древнего происхождения "Слова" выходит, что текст поэмы был использован древнерусскими книжниками разных столетий (с XIII по XVIII вв.) сотни раз. А это означает, что он переписывался и переписывался. Такой вывод является логическим продолжением древней версии и противоречит тому, из чего исходит уважаемая исследовательница М.В.Щепкина.
" (...) Другое дело в „Слове о полку Игореве". Писец имел единственный
список, который ему не с чем было сличить для исправления накопив
шихся ошибок. Принимая во внимание необычность текста, можно
удивляться, что ошибок и искажений в нем еще не так много. Это
обстоятельство, может быть, говорит о том, что со времени своего
создания, в XII веке, до времени написания мусин-пушкинской рукописи,
в конце XV—начале XVI века, „Слово о полку Игореве" имело не так
много списков. О том же, может быть, свидетельствуют еще сохранив
шиеся в памятнике следы древнего правописания."
К о м м е н т а р и й. В версии древнего происхождения "Слова" выходит, что текст поэмы был использован древнерусскими книжниками разных столетий (с XIII по XVIII вв.) сотни раз. А это означает, что он переписывался и переписывался. Такой вывод является логическим продолжением древней версии и противоречит тому, из чего исходит уважаемая исследовательница М.В.Щепкина.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.19-20):
"Представляя себе до некоторой степени правописание подлинника
„Слова о полку Игореве", мы можем теперь перейти к разбору неко
торых непонятных мест поэмы.
I. „Тоже звонъ слыша давныи великий Ярославль сын
Всеволожь а Владимиръ, по вся утра уши закладаше
в Чернигове".
(...)Слово „тоже", с которого в первом издании начи
нается данный текст, нет необходимости заменять архаичным „тъи же".
Оно, повидимому, совершенно правильно передает написание подлин
ника. Только после букв "то" над строкой стояли, вероятно, две корот
кие косые черточки. Эти черточки обычно означают выносную букву "и"
в конце слова или в конце строки. Иногда значение их не совсем ясно,
тогда их не вносят в текст, но оговаривают в примечании. Однако,
повидимому, первые издатели не придавали особого значения надстроч
ным знакам. Данное место следовало прочитать как „той же", а именно:
„той же давный великий Ярославль Всеволожь а Владимир"."
К о м м е н т а р и й. Уважаемая М.В.Щепкина в тексте "Слова" нашла проявление элементов языка XVIII в.: написание "тоже" вместо "той же".
Но установка на версию написания поэмы в XII в., которой руководствуется М.В.Щепкина, не может помешать нам в полученном фактическом материале находить лингвистические аргументы в пользу версии написания Игоревой песни в XVIII в.
"Представляя себе до некоторой степени правописание подлинника
„Слова о полку Игореве", мы можем теперь перейти к разбору неко
торых непонятных мест поэмы.
I. „Тоже звонъ слыша давныи великий Ярославль сын
Всеволожь а Владимиръ, по вся утра уши закладаше
в Чернигове".
(...)Слово „тоже", с которого в первом издании начи
нается данный текст, нет необходимости заменять архаичным „тъи же".
Оно, повидимому, совершенно правильно передает написание подлин
ника. Только после букв "то" над строкой стояли, вероятно, две корот
кие косые черточки. Эти черточки обычно означают выносную букву "и"
в конце слова или в конце строки. Иногда значение их не совсем ясно,
тогда их не вносят в текст, но оговаривают в примечании. Однако,
повидимому, первые издатели не придавали особого значения надстроч
ным знакам. Данное место следовало прочитать как „той же", а именно:
„той же давный великий Ярославль Всеволожь а Владимир"."
К о м м е н т а р и й. Уважаемая М.В.Щепкина в тексте "Слова" нашла проявление элементов языка XVIII в.: написание "тоже" вместо "той же".
Но установка на версию написания поэмы в XII в., которой руководствуется М.В.Щепкина, не может помешать нам в полученном фактическом материале находить лингвистические аргументы в пользу версии написания Игоревой песни в XVIII в.
Сейчас читают
Перерегистрация авто
88699
21
Куда идти учиться после школы? Оставаться в 9 или идти до 11?
274317
227
Рынок строительных материалов (часть 2)
994723
1000
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.29):
"Итак, работа над раскрытием неясных мест поэмы требует прежде
всего бережного отношения к тексту первого издания.
Труды русских ученых, успешно работавших на этом поприще,
указывают нам методы, которых надо держаться в данном случае.
Новое деление текста на слова, новое, более правильное раскрытие
сокращений, восстановление отдельных, с течением времени утраченных
знаков, раскрытие ошибок диалектного порядка, исправление не
верно прочитанных начертаний и, наконец, выяснение смысла устарев
ших или утраченных слов — вот те приемы, которые допустимы в дан
ном случае. Всякое произвольное толкование, необоснованное лингви-
нистически и палеографически, может только затруднить дальнейшее
раскрытие текста."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. исследуется только текст 1800 г. издания в составе: 1) левой колонки - "Древнерусский текст"; 2) правой колонки - "Перевод"; 3) "Примечания". Иными словами, перед нами находится трехчастная Опера, смысл которой можно отследить только при выявлении взаимодействия между тремя частями единого целого.
Екатерининская рукопись при этом привлекается как лингвистическая УЛИКА в следственном деле по выявлению мистификации "Слова о полку Игореве".
"Итак, работа над раскрытием неясных мест поэмы требует прежде
всего бережного отношения к тексту первого издания.
Труды русских ученых, успешно работавших на этом поприще,
указывают нам методы, которых надо держаться в данном случае.
Новое деление текста на слова, новое, более правильное раскрытие
сокращений, восстановление отдельных, с течением времени утраченных
знаков, раскрытие ошибок диалектного порядка, исправление не
верно прочитанных начертаний и, наконец, выяснение смысла устарев
ших или утраченных слов — вот те приемы, которые допустимы в дан
ном случае. Всякое произвольное толкование, необоснованное лингви-
нистически и палеографически, может только затруднить дальнейшее
раскрытие текста."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. исследуется только текст 1800 г. издания в составе: 1) левой колонки - "Древнерусский текст"; 2) правой колонки - "Перевод"; 3) "Примечания". Иными словами, перед нами находится трехчастная Опера, смысл которой можно отследить только при выявлении взаимодействия между тремя частями единого целого.
Екатерининская рукопись при этом привлекается как лингвистическая УЛИКА в следственном деле по выявлению мистификации "Слова о полку Игореве".
АлександрЛ
experienced
_________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
М. В. ЩЕПКИНА. К вопросу о сгоревшей рукописи „Слова о полку Игореве"
............................(в кн.: ТОДРЛ, т.XI, 1955)................................
Фрагмент 1 (стр.39):
"Настоящая работа имеет целью дополнить наши сведения о сгорев
шей рукописи Мусина-Пушкина, в которой находился текст „Слова
о полку Игореве". Мы будем исходить из общих палеографических на
блюдений над древнерусскими рукописями, применяя эти наблюдения
к тем данным, которые можно извлечь из двух дошедших до нас
списков поэмы. Самые списки эти можно рассматривать как два раз
ных приема транскрипции подлинного текста. Первая транскрипция сде
лана до 1796 года и в основном принадлежала самому владельцу руко
писи А. И. Мусину-Пушкину, который, „чрез старания свои и прозьбы
к знающим достаточно российский язык, доводил чрез несколько лет...
перевод до желанной ясности", как сказано в предисловии к пер
вому изданию „Слова". Конечно, слова эти должно относить не
только к переводу, но и к работе по прочтению самого текста
рукописи.
Второй список поэмы представлен первым изданием 1800 года.
В основу его положено чтение, принятое Мусиным-Пушкиным, однако
самый принцип передачи текста, как мы увидим, в нем иной.
Если Мусиным-Пушкиным руководило желание дать удобопонятный
текст, то Малиновский и Бантыш-Каменский стремились возможно точнее
передать самый памятник, не пропустить и не исказить чего-либо, имев
шегося в древней рукописи."
К о м м е н т а р и й. До 1797 г. у А.И.Мусина-Пушкина была возможность издать текст "Слова" с использованием церковно-славянского шрифта. Именно таким способом вышли в свет две его книги со светским содержанием: "Русская Правда" (1792 г.) и "Духовная Владимира Мономаха" (1793 г.) Но после того, как император Павел I лишил его должности обер-прокурора Святейшего Синода, такой возможности издатель "Слова" был лишён. По этой причине зрительное восприятие гражданского шрифта слишком оголял следы новосочинённого текста, и необходимо было предпринять меры по сокрытию таких следов. И на эту операцию с текстом поэмы у графа ушло около трёх лет.
П р и л о ж е н и е. Статья из Энциклопедии по "Слову" (СПб, 1995, т.3, стр.210-212):
МАЛИНОВСКИЙ Алексей Федорович (2(13).III.1762, Москва — 26.XI.(8.XII).1840, там же) — историк-архивист, писатель, переводчик. По окончании Моск. ун-та (1778) служил в Межевой канцелярии, в 1780 поступил на службу в моск. Архив Коллегии иностр. дел, в котором проработал до конца жизни, с 1814 его начальником. Акад. (с 1835), чл. ОЛРС (с 1823), чл.-ред. Комиссии печатания гос. грамот и договоров, чл.-учредитель моск. ОИДР, сенатор. Его младший брат, Василий Федорович, был первым директором Царскосел. лицея (1811—14). Перу М. принадлежат ист. работы, лит. соч., переводы. (...) В соч. М. «Биографические сведения о князе Дмитрии Михайловиче Пожарском» (1817) отразились некоторые образы С. (оборот о хуле и хвале).
М. был одним из трех участников Перв. изд. С. В ответах А. И. Мусина-Пушкина на вопрос К. Ф. Калайдовича об участниках изд. читаем: «По переезде же моем в Москву увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод мой очень в неисправной переписке и по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Б.-Каменского решился обще с ними сверить преложение с подлинником и исправя с общего совета что следовало, отдал в печать» (Калайдович. Биографические сведения... С. 37). Следовательно, М., еще до офиц. предложения Мусина-Пушкина участвовать в изд. С., интересовался этим памятником древнерус. лит-ры. Сохранились так называемые бумаги М. — рукописные материалы, в которых есть тексты, напис. рукой М., писарской текст, правленный им, более поздние тексты (хранятся в Отделе письм. источников ГИМ, ф. 33, ед. хр. 63). Анализ бумаг М., свидетельств современников, экз. Перв. изд. С., дошедших до нас, дает возможность с достаточной полнотой установить роль М. в первонач. работе над С.
Как архивист М. должен был принимать какое-то участие в подготовке к изд. древнерус. текста памятника, хотя об этой стороне его работы во время подготовки Перв. изд. свидетельств нет. Среди бумаг М. есть три небольших листа (13, 14 и 15) с его выписками из текста С. Кроме того, на одном листе (34) выписка М., озаглавл. им самим: «Темные места в поэме Игоря». Палеогр. анализ свидетельствует, что эти выписки делались М. либо непосредственно из рукописи С., либо с одной из писарских копий этой рукописи, которые не сохранились. Отд. слова в этих выписках отличаются по написанию от текстов Екатерининской копии и Перв. изд. В совр. критич. изд. текста С. разночтения М., как правило, учитываются. Необходимо отметить, что в экз. Перв. изд. С., принадлежавшем М. (в наст. время в ГБЛ), никаких поправок в текст С. им не внесено, хотя поправки и изменения в переводе сделаны.
В бумагах М., на л. 18—33, напис. писарским почерком текст перевода С. (он занимает правый верхний угол листа, левый — чистый). Нижняя половина этих листов — текст комм., напис. рукой М. Перевод С. в бумагах М. восходит к общему протографу этого перевода и перевода С., дошедшего до нас в трех списках XVIII в. (в свою очередь этот протограф восходит к первонач. мусин-пушкинскому переводу С., копией которого является перевод С. в бумагах Екатерины II). Кто был ред. текста перевода в бумагах М., напис. писарем, мы не знаем, возможно — сам М. Бесспорно, однако, что этот текст был рабочим текстом М. при подготовке им перевода С. для Перв. изд. В писарской текст перевода М. вносит уточнения, поправки и изменения стилистич. характера на основе сверки перевода с древнерус. текстом С. Дальнейший этап работы М. над переводом — текст перевода Перв. изд. М. вностит новые поправки и уточнения, продолжая сопоставлять перевод с оригиналом и с переводами С., которые до нас дошли в бумагах Екатерины II и в трех списках XVIII в.
В бумагах М. сохранился черновик комм. к С., писанный его рукой. Текст черновика, с учетом сделанных в нем М. многочисл. поправок и изменений, переписан им же в виде подстрочных примеч. на листах с переводом (л. 18—33); дальнейшие более мелкие поправки и уточнения М. имеются в этих подстрочных примеч. В основе комм. М. лежат комм. Екатерининской копии С. М. не просто переписывал их, а подверг значит. переработке. Одна из статей его комм. заимствована им из примеч. к переводу, сохранившемуся в трех списках XVIII в. Следующий этап работы М. над комментированием С. отражен в Перв. изд. С. Здесь комм. преимущ. повторяют текст примеч. из бумаг М. В некоторых случаях они дополнены новыми сведениями, уточнены, переработаны стилистически, одна из статей переработана полностью, дописано 12 новых статей (всего в комм. Перв. изд. 61 статья). На этом, заключит., этапе своей работы по комментированию С. М., так же как и при подготовке перевода, снова обращается к тексту комм. Екатерининской копии. Работа М. над уточнением комм. к С. продолжалась и во время печатания Перв. изд. С.: об этом свидетельствует перепечатка отд. восьмушек в книге уже после того, как она была отпечатана и сброшюрована (подробнее см. Первое издание «Слова»).
М., как и Мусин-Пушкин, оказался жертвой фальсификации А. Бардина: в 1815 он купил через подставное лицо его подделку «древней» рукописи С. Подделка Бардина представляла собой пергаменный свиток, писанный письмом, имитирующим уставной почерк. По характеру своей архивной работы М. с пергаменными уставными рукописями раннего периода дела не имел, неудивительно поэтому, что он, при его обостренном интересе к С., принял подделку за подлинную рукопись. Приняв фальсификат Бардина за древний список С., М. пословно сравнил текст подделки с Перв. изд. и составил сравнит. таблицу «Сличение харатейной рукописи Слова о плъку Игоревѣ с печатною в 1800 году. Разность». М. собирался заново переиздать С. по этой рукописи: «Сия редкая по древности и по виду своему рукопись будет издана вновь мною с исправлениями в переложении оной на употребляемое ныне наречие, ибо и в первом ее издании я имел честь участвовать с его сиятельством графом Алексеем Ивановичем Пушкиным и покойным действительным статским советником Николаем Николаевичем Бантыш-Каменским. И по исполнении сей приятной пред учеными россиянами моей обязанности останется сей свиток навсегда в библиотеке Московского государственной коллегии иностранных дел архива». Более опытные и начитанные в ранних текстах палеографы установили подложность купленной М. рукописи, что подтвердилось и покупкой в это же время Мусиным-Пушкиным сходной подделки Бардина рукописи С. Убедившись в своей оплошности, М. отказался от переизд. С. О своем участии в подготовке изд. С. в 1800 М. заявил не только в связи с желанием переиздать С., но и сразу же по выходе в свет Перв. изд. В дарств. надписи на книге Перв. изд. княгине Е. Р. Дашковой М. написал: «... от трудившагося в объяснении и переводе сего древняго отечественнаго умопроизведения» (Гос. публичная ист. б-ка, Москва).
П р и м е ч а н и е. В этой же Энциклопедии напечатано чёрным по белому, что история с покупкой гр.А.И.Мусиным-Пушкиным является анекдотом, родившимся после смерти первоиздателя "Слова". Налицо рассогласование мнений учёных-слововедов.
В версии написания Игоревой песни в XVIII в. этот анекдот выглядит как смех над теми, кто поверил графу в его книжном мероприятии по изданию "древней" поэмы.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
М. В. ЩЕПКИНА. К вопросу о сгоревшей рукописи „Слова о полку Игореве"
............................(в кн.: ТОДРЛ, т.XI, 1955)................................
Фрагмент 1 (стр.39):
"Настоящая работа имеет целью дополнить наши сведения о сгорев
шей рукописи Мусина-Пушкина, в которой находился текст „Слова
о полку Игореве". Мы будем исходить из общих палеографических на
блюдений над древнерусскими рукописями, применяя эти наблюдения
к тем данным, которые можно извлечь из двух дошедших до нас
списков поэмы. Самые списки эти можно рассматривать как два раз
ных приема транскрипции подлинного текста. Первая транскрипция сде
лана до 1796 года и в основном принадлежала самому владельцу руко
писи А. И. Мусину-Пушкину, который, „чрез старания свои и прозьбы
к знающим достаточно российский язык, доводил чрез несколько лет...
перевод до желанной ясности", как сказано в предисловии к пер
вому изданию „Слова". Конечно, слова эти должно относить не
только к переводу, но и к работе по прочтению самого текста
рукописи.
Второй список поэмы представлен первым изданием 1800 года.
В основу его положено чтение, принятое Мусиным-Пушкиным, однако
самый принцип передачи текста, как мы увидим, в нем иной.
Если Мусиным-Пушкиным руководило желание дать удобопонятный
текст, то Малиновский и Бантыш-Каменский стремились возможно точнее
передать самый памятник, не пропустить и не исказить чего-либо, имев
шегося в древней рукописи."
К о м м е н т а р и й. До 1797 г. у А.И.Мусина-Пушкина была возможность издать текст "Слова" с использованием церковно-славянского шрифта. Именно таким способом вышли в свет две его книги со светским содержанием: "Русская Правда" (1792 г.) и "Духовная Владимира Мономаха" (1793 г.) Но после того, как император Павел I лишил его должности обер-прокурора Святейшего Синода, такой возможности издатель "Слова" был лишён. По этой причине зрительное восприятие гражданского шрифта слишком оголял следы новосочинённого текста, и необходимо было предпринять меры по сокрытию таких следов. И на эту операцию с текстом поэмы у графа ушло около трёх лет.
П р и л о ж е н и е. Статья из Энциклопедии по "Слову" (СПб, 1995, т.3, стр.210-212):
МАЛИНОВСКИЙ Алексей Федорович (2(13).III.1762, Москва — 26.XI.(8.XII).1840, там же) — историк-архивист, писатель, переводчик. По окончании Моск. ун-та (1778) служил в Межевой канцелярии, в 1780 поступил на службу в моск. Архив Коллегии иностр. дел, в котором проработал до конца жизни, с 1814 его начальником. Акад. (с 1835), чл. ОЛРС (с 1823), чл.-ред. Комиссии печатания гос. грамот и договоров, чл.-учредитель моск. ОИДР, сенатор. Его младший брат, Василий Федорович, был первым директором Царскосел. лицея (1811—14). Перу М. принадлежат ист. работы, лит. соч., переводы. (...) В соч. М. «Биографические сведения о князе Дмитрии Михайловиче Пожарском» (1817) отразились некоторые образы С. (оборот о хуле и хвале).
М. был одним из трех участников Перв. изд. С. В ответах А. И. Мусина-Пушкина на вопрос К. Ф. Калайдовича об участниках изд. читаем: «По переезде же моем в Москву увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод мой очень в неисправной переписке и по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Б.-Каменского решился обще с ними сверить преложение с подлинником и исправя с общего совета что следовало, отдал в печать» (Калайдович. Биографические сведения... С. 37). Следовательно, М., еще до офиц. предложения Мусина-Пушкина участвовать в изд. С., интересовался этим памятником древнерус. лит-ры. Сохранились так называемые бумаги М. — рукописные материалы, в которых есть тексты, напис. рукой М., писарской текст, правленный им, более поздние тексты (хранятся в Отделе письм. источников ГИМ, ф. 33, ед. хр. 63). Анализ бумаг М., свидетельств современников, экз. Перв. изд. С., дошедших до нас, дает возможность с достаточной полнотой установить роль М. в первонач. работе над С.
Как архивист М. должен был принимать какое-то участие в подготовке к изд. древнерус. текста памятника, хотя об этой стороне его работы во время подготовки Перв. изд. свидетельств нет. Среди бумаг М. есть три небольших листа (13, 14 и 15) с его выписками из текста С. Кроме того, на одном листе (34) выписка М., озаглавл. им самим: «Темные места в поэме Игоря». Палеогр. анализ свидетельствует, что эти выписки делались М. либо непосредственно из рукописи С., либо с одной из писарских копий этой рукописи, которые не сохранились. Отд. слова в этих выписках отличаются по написанию от текстов Екатерининской копии и Перв. изд. В совр. критич. изд. текста С. разночтения М., как правило, учитываются. Необходимо отметить, что в экз. Перв. изд. С., принадлежавшем М. (в наст. время в ГБЛ), никаких поправок в текст С. им не внесено, хотя поправки и изменения в переводе сделаны.
В бумагах М., на л. 18—33, напис. писарским почерком текст перевода С. (он занимает правый верхний угол листа, левый — чистый). Нижняя половина этих листов — текст комм., напис. рукой М. Перевод С. в бумагах М. восходит к общему протографу этого перевода и перевода С., дошедшего до нас в трех списках XVIII в. (в свою очередь этот протограф восходит к первонач. мусин-пушкинскому переводу С., копией которого является перевод С. в бумагах Екатерины II). Кто был ред. текста перевода в бумагах М., напис. писарем, мы не знаем, возможно — сам М. Бесспорно, однако, что этот текст был рабочим текстом М. при подготовке им перевода С. для Перв. изд. В писарской текст перевода М. вносит уточнения, поправки и изменения стилистич. характера на основе сверки перевода с древнерус. текстом С. Дальнейший этап работы М. над переводом — текст перевода Перв. изд. М. вностит новые поправки и уточнения, продолжая сопоставлять перевод с оригиналом и с переводами С., которые до нас дошли в бумагах Екатерины II и в трех списках XVIII в.
В бумагах М. сохранился черновик комм. к С., писанный его рукой. Текст черновика, с учетом сделанных в нем М. многочисл. поправок и изменений, переписан им же в виде подстрочных примеч. на листах с переводом (л. 18—33); дальнейшие более мелкие поправки и уточнения М. имеются в этих подстрочных примеч. В основе комм. М. лежат комм. Екатерининской копии С. М. не просто переписывал их, а подверг значит. переработке. Одна из статей его комм. заимствована им из примеч. к переводу, сохранившемуся в трех списках XVIII в. Следующий этап работы М. над комментированием С. отражен в Перв. изд. С. Здесь комм. преимущ. повторяют текст примеч. из бумаг М. В некоторых случаях они дополнены новыми сведениями, уточнены, переработаны стилистически, одна из статей переработана полностью, дописано 12 новых статей (всего в комм. Перв. изд. 61 статья). На этом, заключит., этапе своей работы по комментированию С. М., так же как и при подготовке перевода, снова обращается к тексту комм. Екатерининской копии. Работа М. над уточнением комм. к С. продолжалась и во время печатания Перв. изд. С.: об этом свидетельствует перепечатка отд. восьмушек в книге уже после того, как она была отпечатана и сброшюрована (подробнее см. Первое издание «Слова»).
М., как и Мусин-Пушкин, оказался жертвой фальсификации А. Бардина: в 1815 он купил через подставное лицо его подделку «древней» рукописи С. Подделка Бардина представляла собой пергаменный свиток, писанный письмом, имитирующим уставной почерк. По характеру своей архивной работы М. с пергаменными уставными рукописями раннего периода дела не имел, неудивительно поэтому, что он, при его обостренном интересе к С., принял подделку за подлинную рукопись. Приняв фальсификат Бардина за древний список С., М. пословно сравнил текст подделки с Перв. изд. и составил сравнит. таблицу «Сличение харатейной рукописи Слова о плъку Игоревѣ с печатною в 1800 году. Разность». М. собирался заново переиздать С. по этой рукописи: «Сия редкая по древности и по виду своему рукопись будет издана вновь мною с исправлениями в переложении оной на употребляемое ныне наречие, ибо и в первом ее издании я имел честь участвовать с его сиятельством графом Алексеем Ивановичем Пушкиным и покойным действительным статским советником Николаем Николаевичем Бантыш-Каменским. И по исполнении сей приятной пред учеными россиянами моей обязанности останется сей свиток навсегда в библиотеке Московского государственной коллегии иностранных дел архива». Более опытные и начитанные в ранних текстах палеографы установили подложность купленной М. рукописи, что подтвердилось и покупкой в это же время Мусиным-Пушкиным сходной подделки Бардина рукописи С. Убедившись в своей оплошности, М. отказался от переизд. С. О своем участии в подготовке изд. С. в 1800 М. заявил не только в связи с желанием переиздать С., но и сразу же по выходе в свет Перв. изд. В дарств. надписи на книге Перв. изд. княгине Е. Р. Дашковой М. написал: «... от трудившагося в объяснении и переводе сего древняго отечественнаго умопроизведения» (Гос. публичная ист. б-ка, Москва).
П р и м е ч а н и е. В этой же Энциклопедии напечатано чёрным по белому, что история с покупкой гр.А.И.Мусиным-Пушкиным является анекдотом, родившимся после смерти первоиздателя "Слова". Налицо рассогласование мнений учёных-слововедов.
В версии написания Игоревой песни в XVIII в. этот анекдот выглядит как смех над теми, кто поверил графу в его книжном мероприятии по изданию "древней" поэмы.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.40):
"Итак, обратимся к самому памятнику.
Первое издание хорошо известно и уже не раз переиздавалось
факсимиле. Оно состоит из предисловия „Историческое содержание
песни", принадлежащего А. Ф. Малиновскому (стр. 3—8), и текста
самой поэмы с переводом и примечаниями (лл. 1—46). Текст и перевод
идут параллельно двумя колоннами. Примечания даны внизу под чертой
во всю ширину страницы. На одних страницах они совсем отсутствуют
(стр. 13 и 39), и тогда столбцы текста и перевода содержат по 25 строк
каждый. На других страницах размер текста и перевода изменяется
в зависимости от количества и размера примечаний. Так, на стр. 2 эти
два столбца имеют всего по 3 строки, на стр. 14 — по 6 строк. Текст
поэмы в первом издании содержит 787 кратких строк; если считать
в среднем по 20 знаков в строке, то всего получаем 15 740 знаков.
Разумеется, это приблизительный расчет, так как он исходит из сред
него числа знаков в строке. Надо также принять во внимание, что
в оригинале знаков было несколько меньше в результате подтитловых
сокращений и выносов. Спрашивается, какого размера была листовая
страница рукописи Мусина-Пушкина и сколько листов занимала в ней
поэма."
К о м м е н т а р и й. 1. В памятнике 1800 г. издания ровно 60 страниц. На обложке ровно 12 строчек. В своё время Н.Эйдельман сосчитал количество слов на обложке книги А.Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву" 1790 г. издания. У него получилось число 22. Вот и на обложке поэмы Игоревой песни точно такое же число значащих словоформ - 22. В конце поэмы отпечатана виньетка, где хорошо просматривается композиция из Розы и Креста. В книгах английского писателя-эзотерика Френсиса Бэкона (один из соовторов мистификации под названием "Шекспир") присутствует знак Розы и др., которые означают то, что в тексте есть СКРЫТАЯ информация. В о п р о с: есть ли что-нибудь общее между характером публикаций "Шекспира" и "Слова о полку Игореве"?
2. А.Ф.Малиновский является автором текста "Предисловия" только на стр. 3-6; в написании стр. 7-8 принимал участие сам граф А.И.Мусин-Пушкин.
3. Знаки примечаний даны в виде "БУКВ" гражданского шрифта. И на стр. 24 применена последняя буква алфавита "ИЖИЦА". Это дало возможность издателям начать повтор букв гражданского шрифта с новой - 25 страницы. Не есть ли этот переход к повтору знаком того, что в поэме намечена ось симметрии всей поэмы? Всего примечаний 60 плюс 1. Последнее примечание (61) приходится на слово "Пирогощей", где второй знак буквы "о" отпечатан жирной литерой, тогда как все другие литеры на странице 45 тонкие. Если воспринимать это жирное "о" как разделительный знак, то слово "Пирогощей" распадётся на две составляющие, которые легко прочитываются : .........................................................."Пирог"......."щей"........................................
В литературе XVII-XVIII вв. можно найти, я полагаю, немалое количество примеров подобной Игры в знаки.
"Итак, обратимся к самому памятнику.
Первое издание хорошо известно и уже не раз переиздавалось
факсимиле. Оно состоит из предисловия „Историческое содержание
песни", принадлежащего А. Ф. Малиновскому (стр. 3—8), и текста
самой поэмы с переводом и примечаниями (лл. 1—46). Текст и перевод
идут параллельно двумя колоннами. Примечания даны внизу под чертой
во всю ширину страницы. На одних страницах они совсем отсутствуют
(стр. 13 и 39), и тогда столбцы текста и перевода содержат по 25 строк
каждый. На других страницах размер текста и перевода изменяется
в зависимости от количества и размера примечаний. Так, на стр. 2 эти
два столбца имеют всего по 3 строки, на стр. 14 — по 6 строк. Текст
поэмы в первом издании содержит 787 кратких строк; если считать
в среднем по 20 знаков в строке, то всего получаем 15 740 знаков.
Разумеется, это приблизительный расчет, так как он исходит из сред
него числа знаков в строке. Надо также принять во внимание, что
в оригинале знаков было несколько меньше в результате подтитловых
сокращений и выносов. Спрашивается, какого размера была листовая
страница рукописи Мусина-Пушкина и сколько листов занимала в ней
поэма."
К о м м е н т а р и й. 1. В памятнике 1800 г. издания ровно 60 страниц. На обложке ровно 12 строчек. В своё время Н.Эйдельман сосчитал количество слов на обложке книги А.Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву" 1790 г. издания. У него получилось число 22. Вот и на обложке поэмы Игоревой песни точно такое же число значащих словоформ - 22. В конце поэмы отпечатана виньетка, где хорошо просматривается композиция из Розы и Креста. В книгах английского писателя-эзотерика Френсиса Бэкона (один из соовторов мистификации под названием "Шекспир") присутствует знак Розы и др., которые означают то, что в тексте есть СКРЫТАЯ информация. В о п р о с: есть ли что-нибудь общее между характером публикаций "Шекспира" и "Слова о полку Игореве"?
2. А.Ф.Малиновский является автором текста "Предисловия" только на стр. 3-6; в написании стр. 7-8 принимал участие сам граф А.И.Мусин-Пушкин.
3. Знаки примечаний даны в виде "БУКВ" гражданского шрифта. И на стр. 24 применена последняя буква алфавита "ИЖИЦА". Это дало возможность издателям начать повтор букв гражданского шрифта с новой - 25 страницы. Не есть ли этот переход к повтору знаком того, что в поэме намечена ось симметрии всей поэмы? Всего примечаний 60 плюс 1. Последнее примечание (61) приходится на слово "Пирогощей", где второй знак буквы "о" отпечатан жирной литерой, тогда как все другие литеры на странице 45 тонкие. Если воспринимать это жирное "о" как разделительный знак, то слово "Пирогощей" распадётся на две составляющие, которые легко прочитываются : .........................................................."Пирог"......."щей"........................................
В литературе XVII-XVIII вв. можно найти, я полагаю, немалое количество примеров подобной Игры в знаки.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.41):
"Обратимся теперь к Екатерининской копии и посмотрим, может ли
этот список что-либо добавить к нашим соображениям. Екатерининская
копия находится в собрании бумаг Екатерины II, в фолианте № 7, где
на лл. 27—35 помещены текст и примечания, а на лл. 142—150—со
держание поэмы.
Копия эта издана: 1) П. П. Пекарским в 1864 году; 2) П. К. Симони
в книге „Древности", Труды Археологического общества, т. XIII,
вып. 2, М., 1890, с 3 фототипиями; 3) в книге „Слово о полку Иго-
реве", под ред. В. П. Адриановой-Перетц, Изд. АН СССР, М.—Л.,
1950, лл. 35—49; 4) Водовозовым в книге „Слово о полку Игореве",
Гослитиздат, М., 1954 — факсимиле.
Мы будем пока ссылаться на издание Симони. Оно больше других
дает представление о самой рукописи Екатерининской копии, так как
передает ее построчн о и постранично : всего 495 строк, или
17 страниц, причем на последней только 5 строк."
К о м м е н т а р и й. П.П.Пекарский сделал вид, что случайно обнаружил так называемую Екатерининскую рукопись "Слова". Год публикации этого документа удивительным образом совпадает с 300-летним юбилеем В.Шекспира (род. 1564 г.). Торжественное мероприятие по этому поводу проходило в Москве под непосредственным руководством именно П.П.Пекарского. Несколько позднее П.П.Пекарский выпустит в свет свой труд по истории розенкрейцеров. А его публикация Екатерининской рукописи выполнена таким безобразным образом, что П.Симони и предпринял её переиздание. По всем внешним признакам эта публикации П,П.Пекарского носила символический характер с элементами продолжающейся Игры в тайну вокруг "Слова".
"Обратимся теперь к Екатерининской копии и посмотрим, может ли
этот список что-либо добавить к нашим соображениям. Екатерининская
копия находится в собрании бумаг Екатерины II, в фолианте № 7, где
на лл. 27—35 помещены текст и примечания, а на лл. 142—150—со
держание поэмы.
Копия эта издана: 1) П. П. Пекарским в 1864 году; 2) П. К. Симони
в книге „Древности", Труды Археологического общества, т. XIII,
вып. 2, М., 1890, с 3 фототипиями; 3) в книге „Слово о полку Иго-
реве", под ред. В. П. Адриановой-Перетц, Изд. АН СССР, М.—Л.,
1950, лл. 35—49; 4) Водовозовым в книге „Слово о полку Игореве",
Гослитиздат, М., 1954 — факсимиле.
Мы будем пока ссылаться на издание Симони. Оно больше других
дает представление о самой рукописи Екатерининской копии, так как
передает ее построчн о и постранично : всего 495 строк, или
17 страниц, причем на последней только 5 строк."
К о м м е н т а р и й. П.П.Пекарский сделал вид, что случайно обнаружил так называемую Екатерининскую рукопись "Слова". Год публикации этого документа удивительным образом совпадает с 300-летним юбилеем В.Шекспира (род. 1564 г.). Торжественное мероприятие по этому поводу проходило в Москве под непосредственным руководством именно П.П.Пекарского. Несколько позднее П.П.Пекарский выпустит в свет свой труд по истории розенкрейцеров. А его публикация Екатерининской рукописи выполнена таким безобразным образом, что П.Симони и предпринял её переиздание. По всем внешним признакам эта публикации П,П.Пекарского носила символический характер с элементами продолжающейся Игры в тайну вокруг "Слова".
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.44):
"Для характеристики Екатерининской копии важно знать, с чего
списывал писец — с самого оригинала конца XV-—начала XVI века,
т. е. непосредственно с Мусин-Пушкинского сборника, или уже со списка,
изготовленного под наблюдением и по указаниям А. И. Мусина-Пуш
кина. Всего вероятнее последнее, ибо если бы даже самый опытный
писец XVIII века стал копировать рукопись XV—XVI века с таким
необычным текстом, то, с одной стороны, он дал бы больше неверных
чтений и неправильных делений на слова, а с другой стороны, опытный
писец проще и правильнее раскрыл бы ряд сокращений и учел бы ряд
выносных знаков, пропущенных Мусиным-Пушкиным."
К о м м е н т а р и й. Именно с такого "списка, изготовленного под наблюдением и указаниям А.И.Мусина-Пушкина" и работал А.Ф.Малиновский при наборе в типографии текста "Слова", и никакой "древней" рукописи поэмы он не держал в руках.
"Для характеристики Екатерининской копии важно знать, с чего
списывал писец — с самого оригинала конца XV-—начала XVI века,
т. е. непосредственно с Мусин-Пушкинского сборника, или уже со списка,
изготовленного под наблюдением и по указаниям А. И. Мусина-Пуш
кина. Всего вероятнее последнее, ибо если бы даже самый опытный
писец XVIII века стал копировать рукопись XV—XVI века с таким
необычным текстом, то, с одной стороны, он дал бы больше неверных
чтений и неправильных делений на слова, а с другой стороны, опытный
писец проще и правильнее раскрыл бы ряд сокращений и учел бы ряд
выносных знаков, пропущенных Мусиным-Пушкиным."
К о м м е н т а р и й. Именно с такого "списка, изготовленного под наблюдением и указаниям А.И.Мусина-Пушкина" и работал А.Ф.Малиновский при наборе в типографии текста "Слова", и никакой "древней" рукописи поэмы он не держал в руках.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 6 (стр.44-45):
"(...)Как уже
сказано, Екатерининская копия включает кроме текста и перевода еще
так называемое „содержание" поэмы, писанное тем же почерком, и
затем „примечания" более мелкого, убористого письма. Но и в содер
жании и в примечаниях соблюдается раз принятый размер букв и
даются одинаковые между ними интервалы. Между тем, в письме са
мого текста поэмы ритмичность эта нарушается. К концу строк буквы
делаются мельче, а письмо местами становится сжатым. Повидимому,
писец старается уместить в строке определенное количество текста,
причем по концам строк имеются иногда выносные буквы, чего мы не
встречаем ни в начале, ни в середине стр'ок. Иногда писец сжимает
только одно последнее слово, но если строка содержит мало знаков,
то бывают случаи, когда он, наоборот, растягивает это последнее
слово. По всей вероятности, писец был связан размерами строки своего
оригинала и должен был уместить ее при списывании в свою строку,
чем и можно объяснить неравномерность его письма."
К о м м е н т а р и й. Теперь мы прекрасно можем видеть, что с текстом поэмы "Слово о полку Игореве" играют буквами как на страницах Екатерининской рукописи, так и на страницах в издании 1800 г. Какие именно при этом возникают эффекты? - это предмет дальнейшего исследования.
"(...)Как уже
сказано, Екатерининская копия включает кроме текста и перевода еще
так называемое „содержание" поэмы, писанное тем же почерком, и
затем „примечания" более мелкого, убористого письма. Но и в содер
жании и в примечаниях соблюдается раз принятый размер букв и
даются одинаковые между ними интервалы. Между тем, в письме са
мого текста поэмы ритмичность эта нарушается. К концу строк буквы
делаются мельче, а письмо местами становится сжатым. Повидимому,
писец старается уместить в строке определенное количество текста,
причем по концам строк имеются иногда выносные буквы, чего мы не
встречаем ни в начале, ни в середине стр'ок. Иногда писец сжимает
только одно последнее слово, но если строка содержит мало знаков,
то бывают случаи, когда он, наоборот, растягивает это последнее
слово. По всей вероятности, писец был связан размерами строки своего
оригинала и должен был уместить ее при списывании в свою строку,
чем и можно объяснить неравномерность его письма."
К о м м е н т а р и й. Теперь мы прекрасно можем видеть, что с текстом поэмы "Слово о полку Игореве" играют буквами как на страницах Екатерининской рукописи, так и на страницах в издании 1800 г. Какие именно при этом возникают эффекты? - это предмет дальнейшего исследования.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 7 (стр.45):
"В Екатерининской копии строки в основном оканчиваются, как и
полагается, на гласную или полугласную. Конечно, надо принять во вни
мание, что согласно правописанию конца XVIII века в ней проставлены
всюду конечные „ъ" и „ь". Однако с переносами в Екатерининской
копии дело обстоит иначе: мы имеем 18 случаев переносов, кончаю
щихся на согласную, вопреки древнему правописанию. Соответствуют ли
случаи такого написания подлиннику „Слова о полку Игореве"? Надо
полагать, что нет. Некоторые указания в этом отношении дают нам
разночтения первого издания и Екатерининской копии."
К о м м е н т а р и й. О существовании Екатерининской рукописи - важнейшей улики по делу о "Слове" - знал, кроме графа А.И.Мусина-Пушкина, и тот человек, кто в начале XIX в. осуществлял подшивку всех бумаг умершей императрицы Екатерины II в большие фолианты Знал, но молчал.
"В Екатерининской копии строки в основном оканчиваются, как и
полагается, на гласную или полугласную. Конечно, надо принять во вни
мание, что согласно правописанию конца XVIII века в ней проставлены
всюду конечные „ъ" и „ь". Однако с переносами в Екатерининской
копии дело обстоит иначе: мы имеем 18 случаев переносов, кончаю
щихся на согласную, вопреки древнему правописанию. Соответствуют ли
случаи такого написания подлиннику „Слова о полку Игореве"? Надо
полагать, что нет. Некоторые указания в этом отношении дают нам
разночтения первого издания и Екатерининской копии."
К о м м е н т а р и й. О существовании Екатерининской рукописи - важнейшей улики по делу о "Слове" - знал, кроме графа А.И.Мусина-Пушкина, и тот человек, кто в начале XIX в. осуществлял подшивку всех бумаг умершей императрицы Екатерины II в большие фолианты Знал, но молчал.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 8 (стр.47):
"Таким образом, если первое издание поэмы дает более исправный
текст „Слова о полку Игореве", то Екатерининская копия дает нам
полное представление о размерах самого текста по рукописи Мусина-
Пушкина: она представляет собой построчную копию с довольно точ
ным делением на страницы. Сгоревшая рукопись „Слова о полку
Игореве" имела, повидимому, по 30 строк на странице, причем в пер
вой части текста страницы содержали около 750 знаков, а во второй
части, где строки были длиннее, около 950 знаков, т. е. сборник
Мусина-Пушкина по размерам листа был близок к Уваровской рукописи,
№ 86, в лист, 1539 года (от 800 до 900 знаков на странице), а по
объему сборник этот был не меньше рукописи Синодального собрания,
№ 280, которая заключает в себе Еллинский летописец и IV Новго
родскую летопись — свыше 700 листов. В состав рукописи Мусина-
Пушкина входили хронограф, летопись и ряд повестей. „Слово о полку
Игореве" занимало в нем 9 неполных листов, или 18 страниц, всего
496 строк. Возникает вопрос, почему Мусин-Пушкин счел необходимым
дать для Екатерины II построчную копию „Слова о полку Игореве"?
Повидимому, он полагал, что со временем можно будет установить
какой-нибудь стихотворный размер в данном тексте. Такая мысль могла
появиться уже потому, что сам памятник называл себя „песнью"."
К о м м е н т а р и й. Возникает в о п р о с: почему сам текст поэмы в Екатерининской рукописи был исполнен на листах, отдельных от текста "Перевода" и текста "Комментария"? Ответ напрашивается сам собой: разнесение в пространстве двух больших массивов из буквенных (словесных) знаков затрудняет физически вести их обработку в полном объёме. А текст Екатерининской рукописи был подан на ознакомление и утверждение к печати самой императрице Екатерине II, и ей было очень сложно увидеть в предоставленном материале Большую Игру
"Таким образом, если первое издание поэмы дает более исправный
текст „Слова о полку Игореве", то Екатерининская копия дает нам
полное представление о размерах самого текста по рукописи Мусина-
Пушкина: она представляет собой построчную копию с довольно точ
ным делением на страницы. Сгоревшая рукопись „Слова о полку
Игореве" имела, повидимому, по 30 строк на странице, причем в пер
вой части текста страницы содержали около 750 знаков, а во второй
части, где строки были длиннее, около 950 знаков, т. е. сборник
Мусина-Пушкина по размерам листа был близок к Уваровской рукописи,
№ 86, в лист, 1539 года (от 800 до 900 знаков на странице), а по
объему сборник этот был не меньше рукописи Синодального собрания,
№ 280, которая заключает в себе Еллинский летописец и IV Новго
родскую летопись — свыше 700 листов. В состав рукописи Мусина-
Пушкина входили хронограф, летопись и ряд повестей. „Слово о полку
Игореве" занимало в нем 9 неполных листов, или 18 страниц, всего
496 строк. Возникает вопрос, почему Мусин-Пушкин счел необходимым
дать для Екатерины II построчную копию „Слова о полку Игореве"?
Повидимому, он полагал, что со временем можно будет установить
какой-нибудь стихотворный размер в данном тексте. Такая мысль могла
появиться уже потому, что сам памятник называл себя „песнью"."
К о м м е н т а р и й. Возникает в о п р о с: почему сам текст поэмы в Екатерининской рукописи был исполнен на листах, отдельных от текста "Перевода" и текста "Комментария"? Ответ напрашивается сам собой: разнесение в пространстве двух больших массивов из буквенных (словесных) знаков затрудняет физически вести их обработку в полном объёме. А текст Екатерининской рукописи был подан на ознакомление и утверждение к печати самой императрице Екатерине II, и ей было очень сложно увидеть в предоставленном материале Большую Игру
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
М. В. ЩЕПКИНА .К вопросу о правописании рукописи „Слова о полку Игореве".
..........................(в кн.: ТОДРЛ, т.XIII)...........................................
Фрагмент 1 (стр.90):
"Давно учтены все разночтения этих двух списков. Однако до сих
пор еще не сделаны все выводы из этих разночтений. Может быть, это
объясняется тем, что не вполне выяснено соотношение этих списков.
Много раз было высказано мнение, что первое издание выполнено чрез
вычайно добросовестно и, по мере возможности, точно передает написа
ния подлинника. Особенно ценно для нас свидетельство очевидца руко
писи, Н. М. Карамзина. Последний передавал К. Калайдовичу, что «по
сделанному им сличению оказалось, что Песнь о походе князя Игоря со
всей точностью напечатана против подлинника, выключая слов „вЪчи
Трояни", вместо которых в подлиннике стоят „сЬчи Трояни". Касательно
же „Ольга", на стр. 6, то это учинено для большей ясности» (со слов
профессора Московского университета Р.Ф.Тимковского)."
К о м м е н т а р и й. "Слова, слова, слова...". Н.М.Карамзин делал то, что ему диктовал граф А.И.Мусин-Пушкин, и при этом он, как опытный конспиратор, позволял себе играючи закладывать в текст публикуемой "Истории Государства Российского" мину под первоиздателя "Слова".
П р и л о ж е н и е. Статья из Энциклопедии по "Сдову" (СПб, 1995 г., т.III, стр.5-6):
КАЛАЙДОВИЧ Константин Федорович (19(30).V.1792, г. Елец Орлов. губ. — 19.IV.(1.V).1832, Москва) — филолог, историк, археограф и естествоиспытатель. Ок. Моск. ун-т (1810). В том же году избирается чл. Моск. Об-ва испытателей природы (с 1825 — ординарным чл.); с 1811 К. — чл. ОИДР, сотрудник ОЛРС, с 1822 — чл.-корр. ВОЛРС, с 1825 — чл. Росс. Академии. В 1810—12 преподавал (без жалования) историю и географию в Университ. академич. гимназии и в университ. Благородном пансионе. В 1812—13, вступив в ополчение, в чине подпоручика участвовал в Отеч. войне. В дальнейшем в 1813—15 и 1816—28 активно сотрудничал в ОИДР, осуществляя исследования и изд. памятников слав. письменности, участвуя в собирании и описании рукописей. Науч. интересами и дружбой был связан с Н. М. Карамзиным, Н. Н. Бантыш-Каменским, митрополитом Евгением (Болховитиновым), А. И. Мусиным-Пушкиным и особенно с Н. П. Румянцевым. К. являлся одним из авторитетнейших знатоков древнеслав. и древнерус. письменности и лит-ры.
К. внес большой вклад в изучение С. В 1813 он обнаружил в рукописи псковского Апостола 1307 приписку, напоминающую фрагмент из С. (см. Домид). В 1817 К. представил ОЛРС свой ответ на вопрос, сформулир. еще в 1812 его братом П. Калайдовичем: «На каком языке писана Песнь о полку Игоря...» (см.: Тр. ОЛРС. 1812. № 4. С. 159 и 177—181). Отвечая на вопрос, К. указывает на причины скептицизма и подчеркивает значение яз. для решения проблемы древности С. Он ставит своей целью доказать, что С. «написано наречием, сходным с библейским и летописями». К. приводит многочисл. лексич. параллели из древнерус. письм. источников (Евангелия 1144, Синодальной кормчей 1280, Лавр. и Новг. летописей, Слова о воскресении Лазаря, Хождения Даниила игумена, Русской правды и др.), что выгодно отличало его аргументацию от неоправданных сближений с иноязычными лексемами и сомнительных этимологий, которые были характерны для мн. комментаторов С. в перв. трети XIX в. К. предлагает свое толкование выражению «старые словеса» (он считает, что речь идет о «возвышенном способе выражения»), объясняет наличие в С. гапаксов недостаточной изученностью памятников древнерус. письменности и отсутствием ее лексикогр. описания. К. называет предположительную дату Мусин-Пушкинского сборника («по свидетельству очевидцев, не восходит далее XVI в.») и напоминает о первом печатном сообщении о С. «неизвестным» в ж. «Spectateur du Nord» (см. Карамзин Н. М.). Особое внимание, вслед за Р. Ф. Тимковским, К. уделяет сходству С. со «Сказанием о Мамаевом побоище» как в стилистич. приемах обоих памятников, так и в параллелизме отдельных слов и выражений. Таким образом, в работе К. затронуты впервые мн. из важнейших направлений исслед. работ о С.
Большое значение имеют работы К. для изучения обстоятельств обнаружения С. и первых оценок его в науч. кругах. Именно К. обратился с вопросами об обстоятельствах находки и изд. С. к Мусину-Пушкину и заложил основы науч. изучения его биографии, собират. и издат. деятельности. В 1813 публикуются «Записки для биографии...» Мусина-Пушкина (ВЕ. 1813. Ч. 72, № 21 и 22. С. 76—100). По мнению Г. Н. Моисеевой, это автобиогр. записки графа, подготовл. к печати К. Более обстоятельно изложена биография Мусина-Пушкина в статье К. «Библиографические сведения...», опубл. в 1820. Значит. интерес представляют материалы из архива К., а также его переписка с Е. Болховитиновым, Мусиным-Пушкиным, Румянцевым и др., в которой поднимались вопросы о С. Эти материалы были опубликованы Н. А. Полевым, П. А. Бессоновым, Н. С. Тихонравовым.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
М. В. ЩЕПКИНА .К вопросу о правописании рукописи „Слова о полку Игореве".
..........................(в кн.: ТОДРЛ, т.XIII)...........................................
Фрагмент 1 (стр.90):
"Давно учтены все разночтения этих двух списков. Однако до сих
пор еще не сделаны все выводы из этих разночтений. Может быть, это
объясняется тем, что не вполне выяснено соотношение этих списков.
Много раз было высказано мнение, что первое издание выполнено чрез
вычайно добросовестно и, по мере возможности, точно передает написа
ния подлинника. Особенно ценно для нас свидетельство очевидца руко
писи, Н. М. Карамзина. Последний передавал К. Калайдовичу, что «по
сделанному им сличению оказалось, что Песнь о походе князя Игоря со
всей точностью напечатана против подлинника, выключая слов „вЪчи
Трояни", вместо которых в подлиннике стоят „сЬчи Трояни". Касательно
же „Ольга", на стр. 6, то это учинено для большей ясности» (со слов
профессора Московского университета Р.Ф.Тимковского)."
К о м м е н т а р и й. "Слова, слова, слова...". Н.М.Карамзин делал то, что ему диктовал граф А.И.Мусин-Пушкин, и при этом он, как опытный конспиратор, позволял себе играючи закладывать в текст публикуемой "Истории Государства Российского" мину под первоиздателя "Слова".
П р и л о ж е н и е. Статья из Энциклопедии по "Сдову" (СПб, 1995 г., т.III, стр.5-6):
КАЛАЙДОВИЧ Константин Федорович (19(30).V.1792, г. Елец Орлов. губ. — 19.IV.(1.V).1832, Москва) — филолог, историк, археограф и естествоиспытатель. Ок. Моск. ун-т (1810). В том же году избирается чл. Моск. Об-ва испытателей природы (с 1825 — ординарным чл.); с 1811 К. — чл. ОИДР, сотрудник ОЛРС, с 1822 — чл.-корр. ВОЛРС, с 1825 — чл. Росс. Академии. В 1810—12 преподавал (без жалования) историю и географию в Университ. академич. гимназии и в университ. Благородном пансионе. В 1812—13, вступив в ополчение, в чине подпоручика участвовал в Отеч. войне. В дальнейшем в 1813—15 и 1816—28 активно сотрудничал в ОИДР, осуществляя исследования и изд. памятников слав. письменности, участвуя в собирании и описании рукописей. Науч. интересами и дружбой был связан с Н. М. Карамзиным, Н. Н. Бантыш-Каменским, митрополитом Евгением (Болховитиновым), А. И. Мусиным-Пушкиным и особенно с Н. П. Румянцевым. К. являлся одним из авторитетнейших знатоков древнеслав. и древнерус. письменности и лит-ры.
К. внес большой вклад в изучение С. В 1813 он обнаружил в рукописи псковского Апостола 1307 приписку, напоминающую фрагмент из С. (см. Домид). В 1817 К. представил ОЛРС свой ответ на вопрос, сформулир. еще в 1812 его братом П. Калайдовичем: «На каком языке писана Песнь о полку Игоря...» (см.: Тр. ОЛРС. 1812. № 4. С. 159 и 177—181). Отвечая на вопрос, К. указывает на причины скептицизма и подчеркивает значение яз. для решения проблемы древности С. Он ставит своей целью доказать, что С. «написано наречием, сходным с библейским и летописями». К. приводит многочисл. лексич. параллели из древнерус. письм. источников (Евангелия 1144, Синодальной кормчей 1280, Лавр. и Новг. летописей, Слова о воскресении Лазаря, Хождения Даниила игумена, Русской правды и др.), что выгодно отличало его аргументацию от неоправданных сближений с иноязычными лексемами и сомнительных этимологий, которые были характерны для мн. комментаторов С. в перв. трети XIX в. К. предлагает свое толкование выражению «старые словеса» (он считает, что речь идет о «возвышенном способе выражения»), объясняет наличие в С. гапаксов недостаточной изученностью памятников древнерус. письменности и отсутствием ее лексикогр. описания. К. называет предположительную дату Мусин-Пушкинского сборника («по свидетельству очевидцев, не восходит далее XVI в.») и напоминает о первом печатном сообщении о С. «неизвестным» в ж. «Spectateur du Nord» (см. Карамзин Н. М.). Особое внимание, вслед за Р. Ф. Тимковским, К. уделяет сходству С. со «Сказанием о Мамаевом побоище» как в стилистич. приемах обоих памятников, так и в параллелизме отдельных слов и выражений. Таким образом, в работе К. затронуты впервые мн. из важнейших направлений исслед. работ о С.
Большое значение имеют работы К. для изучения обстоятельств обнаружения С. и первых оценок его в науч. кругах. Именно К. обратился с вопросами об обстоятельствах находки и изд. С. к Мусину-Пушкину и заложил основы науч. изучения его биографии, собират. и издат. деятельности. В 1813 публикуются «Записки для биографии...» Мусина-Пушкина (ВЕ. 1813. Ч. 72, № 21 и 22. С. 76—100). По мнению Г. Н. Моисеевой, это автобиогр. записки графа, подготовл. к печати К. Более обстоятельно изложена биография Мусина-Пушкина в статье К. «Библиографические сведения...», опубл. в 1820. Значит. интерес представляют материалы из архива К., а также его переписка с Е. Болховитиновым, Мусиным-Пушкиным, Румянцевым и др., в которой поднимались вопросы о С. Эти материалы были опубликованы Н. А. Полевым, П. А. Бессоновым, Н. С. Тихонравовым.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.92):
"В первую очередь мы остановимся на вопросе о югославянской орфо
графии, следы которой отмечают в рукописи «Слова» все исследователи.
Это — приемы правописания, сложившиеся в систему у балканских сла
вян к концу XIV в. В XV в. эта условная, частью архаизирующая ор
фография вытесняет у нас свою, русскую. Основные правила нового юго-
славянского правописания следующие: 1) постановка «i» десятерич
ного перед всеми гласными; 2) восстановление старославянского написа
ния глухих перед плавной в положении между согласными, т. е. «ръ»,
«лъ» вместо древнерусских «ър», «ъл» и новых «ор», «ол» (ср. слова
«влъкъ», бръзъ» и т. п.); 3) отсутствие йотации, т. е. окончания «аа»,
«иа» вместо «ая», «ия»; 4) употребление одной из полугласных в каче
стве конечного знака (обычно «ь») и «ъ» в середине слов, а также в пред
логах. Приемы эти в одних русских памятниках X V, а также первой
половины X VI в. проведены более строго, в других менее. Особенно ярко
проявляется новая орфография в рукописях церковного содержания. Как
пример можно указать уже приводившиеся нами однажды псалтыри:
Епархиального собрания № 86, XV в., и Музейского собрания № 4085,
первой половины X VI в.12
Весьма характерный образец подобного правописания представляет
также Апостол XV в. Синодального собрания № 18. В этой рукописи, на
странице листового размера в 30 строк, «i» десятеричное может встре
чаться по десяти и более раз; случаев отсутствия йотации насчитывается
от четырех до десяти на страницу, а написаний типа «ръ», «лъ» —
в среднем от четырех до пяти на страницу."
К о м м е н т а р и й. "Слово" - произведение светского содержания, но вобрало в себя многие признаки текста с церковным содержанием. В о п р о с: может ли церковное оформление светского текста "Слово о полку Игореве" быть сознательным приёмом пародийного отношения к церковной же традиции?
Граф А.И.Мусин-Пушкин проявлял особый интерес к Апостолам. В его письме, которое хранится в Архиве РАН в С-Петербурге (ф.8, оп.3, №5, л.1), в приписке, сделанной его рукой, значится: "Так в Апостоле находится...".
Синодальную библиотеку систематически просматривал человек графа А.И.Мусина-Пушкина - протоиерей Московского Архангельского собора Алексеев, автор церковно-славянского словаря, который трижды выходил из печати до времени публикации "Слова" в 1800 г.
"В первую очередь мы остановимся на вопросе о югославянской орфо
графии, следы которой отмечают в рукописи «Слова» все исследователи.
Это — приемы правописания, сложившиеся в систему у балканских сла
вян к концу XIV в. В XV в. эта условная, частью архаизирующая ор
фография вытесняет у нас свою, русскую. Основные правила нового юго-
славянского правописания следующие: 1) постановка «i» десятерич
ного перед всеми гласными; 2) восстановление старославянского написа
ния глухих перед плавной в положении между согласными, т. е. «ръ»,
«лъ» вместо древнерусских «ър», «ъл» и новых «ор», «ол» (ср. слова
«влъкъ», бръзъ» и т. п.); 3) отсутствие йотации, т. е. окончания «аа»,
«иа» вместо «ая», «ия»; 4) употребление одной из полугласных в каче
стве конечного знака (обычно «ь») и «ъ» в середине слов, а также в пред
логах. Приемы эти в одних русских памятниках X V, а также первой
половины X VI в. проведены более строго, в других менее. Особенно ярко
проявляется новая орфография в рукописях церковного содержания. Как
пример можно указать уже приводившиеся нами однажды псалтыри:
Епархиального собрания № 86, XV в., и Музейского собрания № 4085,
первой половины X VI в.12
Весьма характерный образец подобного правописания представляет
также Апостол XV в. Синодального собрания № 18. В этой рукописи, на
странице листового размера в 30 строк, «i» десятеричное может встре
чаться по десяти и более раз; случаев отсутствия йотации насчитывается
от четырех до десяти на страницу, а написаний типа «ръ», «лъ» —
в среднем от четырех до пяти на страницу."
К о м м е н т а р и й. "Слово" - произведение светского содержания, но вобрало в себя многие признаки текста с церковным содержанием. В о п р о с: может ли церковное оформление светского текста "Слово о полку Игореве" быть сознательным приёмом пародийного отношения к церковной же традиции?
Граф А.И.Мусин-Пушкин проявлял особый интерес к Апостолам. В его письме, которое хранится в Архиве РАН в С-Петербурге (ф.8, оп.3, №5, л.1), в приписке, сделанной его рукой, значится: "Так в Апостоле находится...".
Синодальную библиотеку систематически просматривал человек графа А.И.Мусина-Пушкина - протоиерей Московского Архангельского собора Алексеев, автор церковно-славянского словаря, который трижды выходил из печати до времени публикации "Слова" в 1800 г.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.93):
"Надо напомнить, что в первом издании употреблены четыре шрифта:
1) крупный гражданский шрифт для предисловия и перевода поэмы;
2) соответствующий ему мелкий гражданский шрифт для примечаний;
3) крупный курсив для самого текста поэмы, а также для имен собствен
ных как в предисловии, так и в переводе; 4) соответственный ему мелкий
курсив для цитат и имен собственных в примечаниях."
К о м м е н т а р и й. Уважаемая М.В.Щекина говорит о четырёх шрифтах печати текста "Слова". Особо подчеркнём важную роль литер церковно-славянского языка в возможной публикации текста "Слова" в случае сохранения за А.И.Мусиным-Пушкиным поста обер-прокурора Святейшего Синода (уволен в 1797 г.).
"Надо напомнить, что в первом издании употреблены четыре шрифта:
1) крупный гражданский шрифт для предисловия и перевода поэмы;
2) соответствующий ему мелкий гражданский шрифт для примечаний;
3) крупный курсив для самого текста поэмы, а также для имен собствен
ных как в предисловии, так и в переводе; 4) соответственный ему мелкий
курсив для цитат и имен собственных в примечаниях."
К о м м е н т а р и й. Уважаемая М.В.Щекина говорит о четырёх шрифтах печати текста "Слова". Особо подчеркнём важную роль литер церковно-славянского языка в возможной публикации текста "Слова" в случае сохранения за А.И.Мусиным-Пушкиным поста обер-прокурора Святейшего Синода (уволен в 1797 г.).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.93-94):
"Все четыре шрифта передают «i» десятеричное в виде столбика
с двумя точками. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется сле
дующая особенность: и крупный и мелкий курсив дают два начертания
для «i» десятеричного — одно с двумя точками, обычное для всех четырех
шрифтов, и другое с одной точкой.
(...) В Екатерининской копии «i» десятеричное пишется всюду с одной
точкой, за исключением слова «Konie», где почему-то проставлены две
точки. Приводим те 12 случаев, где «i» десятеричное дано в первом
издании с одной точкой вместо двух: мыслiю (стр. 3), усобiцЬ (стр. 3),
млънiи (стр. 12), къ Kieey (стр. 16), поганiи (стр. 19), кiевскый (стр. 21),
ляцкi (стр. 33), весел1е (стр. 34), кiевскаго (стр. 35), божiа (стр. 37),
К1евскымъ (стр. 37), нелюбiя (стр. 41).
Не верить транскрипции Малиновского мы не имеем основания. Ви
деть в этих 12 случаях особого написания «i» десятеричного случай
ность — нельзя: мы знаем, что корректура первого издания велась мед
ленно и тщательно, по-видимому в течение двух лет, как полагает
М. Н. Сперанский."
К о м м е н т а р и й. А.Ф.Малиновский руководил лишь общим процессом печати текста "Слова", а непосредственный его набор осуществлял типограф Селивановский. Допускаю, что забавник Селивановский мог внести в текст поэмы отсебятину в виде "опечатки" в качестве своей игры.
"Все четыре шрифта передают «i» десятеричное в виде столбика
с двумя точками. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется сле
дующая особенность: и крупный и мелкий курсив дают два начертания
для «i» десятеричного — одно с двумя точками, обычное для всех четырех
шрифтов, и другое с одной точкой.
(...) В Екатерининской копии «i» десятеричное пишется всюду с одной
точкой, за исключением слова «Konie», где почему-то проставлены две
точки. Приводим те 12 случаев, где «i» десятеричное дано в первом
издании с одной точкой вместо двух: мыслiю (стр. 3), усобiцЬ (стр. 3),
млънiи (стр. 12), къ Kieey (стр. 16), поганiи (стр. 19), кiевскый (стр. 21),
ляцкi (стр. 33), весел1е (стр. 34), кiевскаго (стр. 35), божiа (стр. 37),
К1евскымъ (стр. 37), нелюбiя (стр. 41).
Не верить транскрипции Малиновского мы не имеем основания. Ви
деть в этих 12 случаях особого написания «i» десятеричного случай
ность — нельзя: мы знаем, что корректура первого издания велась мед
ленно и тщательно, по-видимому в течение двух лет, как полагает
М. Н. Сперанский."
К о м м е н т а р и й. А.Ф.Малиновский руководил лишь общим процессом печати текста "Слова", а непосредственный его набор осуществлял типограф Селивановский. Допускаю, что забавник Селивановский мог внести в текст поэмы отсебятину в виде "опечатки" в качестве своей игры.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.96-97):
" В дошедших до нас экземплярах имеется еще одна
особенность, которая показывает, насколько тщательно велось первое из
дание. Мало того, что оно имело три корректуры, в нем произведена была
еще замена четырех листов уже отпечатанного текста. Надо думать, что
в них были обнаружены какие-то важные недочеты, потому что они вы
резаны и взамен подклеены вновь отпечатанные листы. Во всех 8 про
смотренных нами экземплярах листы 1/2, 7/8, 15/16, 37/38 вклеены. Это
наблюдается даже в роскошных экземплярах, которые принадлежали графу
Н. П. Румянцеву и Обществу истории и древностей российских. Правда,
подклейка в них произведена особенно тщательно и новые листы отпеча
таны на той же плотной, слегка желтоватой бумаге, с тем же самым во
дяным знаком (геральдическая лилия), что и в остальной книге. В про
стых экземплярах, где бумага менее плотная и плохо отбеленная, встав
ные листы отличаются более интенсивной синеватой окраской, а также
иной фактурой.
Итак, три корректуры, замена уже отпечатанных четырех листов но
выми и лист с указанием замеченных опечаток, приложенный в конце
издания, — все это говорит о строгой проверке транскрипции. Остается
думать, что 12 случаев «i» десятеричного с одной точкой передают под
линное написание рукописи, тогда как «i» десятеричное с двумя точками,
стоящее в курсивном тексте поэмы, очевидно, проставлено Малиновским
вместо «и» восьмеричного всюду, где это требовалось правописанием
конца XVIII в."
К о м м е н т а р и й. Характер срочной замены листов уже напечатанного текста таков, что создаётся впечатление присутствия Автора "Слова" в самой типографии.
" В дошедших до нас экземплярах имеется еще одна
особенность, которая показывает, насколько тщательно велось первое из
дание. Мало того, что оно имело три корректуры, в нем произведена была
еще замена четырех листов уже отпечатанного текста. Надо думать, что
в них были обнаружены какие-то важные недочеты, потому что они вы
резаны и взамен подклеены вновь отпечатанные листы. Во всех 8 про
смотренных нами экземплярах листы 1/2, 7/8, 15/16, 37/38 вклеены. Это
наблюдается даже в роскошных экземплярах, которые принадлежали графу
Н. П. Румянцеву и Обществу истории и древностей российских. Правда,
подклейка в них произведена особенно тщательно и новые листы отпеча
таны на той же плотной, слегка желтоватой бумаге, с тем же самым во
дяным знаком (геральдическая лилия), что и в остальной книге. В про
стых экземплярах, где бумага менее плотная и плохо отбеленная, встав
ные листы отличаются более интенсивной синеватой окраской, а также
иной фактурой.
Итак, три корректуры, замена уже отпечатанных четырех листов но
выми и лист с указанием замеченных опечаток, приложенный в конце
издания, — все это говорит о строгой проверке транскрипции. Остается
думать, что 12 случаев «i» десятеричного с одной точкой передают под
линное написание рукописи, тогда как «i» десятеричное с двумя точками,
стоящее в курсивном тексте поэмы, очевидно, проставлено Малиновским
вместо «и» восьмеричного всюду, где это требовалось правописанием
конца XVIII в."
К о м м е н т а р и й. Характер срочной замены листов уже напечатанного текста таков, что создаётся впечатление присутствия Автора "Слова" в самой типографии.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 6 (стр.96):
"«Слово о полку Игореве» нельзя сравнивать с привычными церков
ными памятниками, где новое югославянское правописание укреплялось
от списка к списку. В данном случае текст был исторического, притом
совершенно особого содержания. В подобном памятнике приемы юго-
славянского правописания не были обязательны. Самые примеры отсут
ствия йотации, встреченные в тексте поэмы, являются в сущности сло
вами, характерными для такого церковного текста, как например, псал
тырь: божiа, (...), веселiа, копiа, трупiа. Они были настолько при
вычны для писца X V—X VI вв., что он мог машинально внести их
в любой текст при списывании. Но их очень немного. Зато при 12 слу
чаях «i» десятеричного и 9 случаях отсутствия йотации мы встречаем
в первом издании непропорционально большое количество случаев упо
требления группы «плавная + глухая» типа «ръ», «лъ». Подобных напи
саний имеется в издании «Слова» 71 случай на 17 страниц оригинала,
т. е. в среднем от 4 до 5 случаев на страницу, или от 8 до 9 на лист,
как мы это встречаем в рукописях с типичным югославянским правопи-
санием."
К о м м е н т а р и й. Ниписание типа "ръ" и "лъ" в версии написания "Слова" в XVIII в. - это приёмы пародийного отношения Автора (коллектива единомышленников) к церковным текстам.
"«Слово о полку Игореве» нельзя сравнивать с привычными церков
ными памятниками, где новое югославянское правописание укреплялось
от списка к списку. В данном случае текст был исторического, притом
совершенно особого содержания. В подобном памятнике приемы юго-
славянского правописания не были обязательны. Самые примеры отсут
ствия йотации, встреченные в тексте поэмы, являются в сущности сло
вами, характерными для такого церковного текста, как например, псал
тырь: божiа, (...), веселiа, копiа, трупiа. Они были настолько при
вычны для писца X V—X VI вв., что он мог машинально внести их
в любой текст при списывании. Но их очень немного. Зато при 12 слу
чаях «i» десятеричного и 9 случаях отсутствия йотации мы встречаем
в первом издании непропорционально большое количество случаев упо
требления группы «плавная + глухая» типа «ръ», «лъ». Подобных напи
саний имеется в издании «Слова» 71 случай на 17 страниц оригинала,
т. е. в среднем от 4 до 5 случаев на страницу, или от 8 до 9 на лист,
как мы это встречаем в рукописях с типичным югославянским правопи-
санием."
К о м м е н т а р и й. Ниписание типа "ръ" и "лъ" в версии написания "Слова" в XVIII в. - это приёмы пародийного отношения Автора (коллектива единомышленников) к церковным текстам.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 7 (стр.96):
"Мы имеем две попытки объяснить это явление. С. П. Обнорский при
писывает обилие написаний типа «ръ», «лъ» (глухая после плавной) по
следнему писцу X V—X VI вв., который придал орфографии рукописи
Мусина-Пушкина модный югославянский характер. Как мы уже ука
зывали выше, это вряд ли возможно в рукописи исторического содержа
ния; притом количество их несоразмерно велико по сравнению с другими
чертами нового правописания XV в. А. С. Орлов, который с самого на
чала отрицает югославянский характер орфографии в рукописи «Слова
о полку Игореве», относит многочисленность случаев типа «ръ», «лъ» з а
счет древнег о протографа поэмы, т. е. видит в них отголосок
орфографии первоначальной рукописи «Слова» конца XII в. Предположе
ние это уже само по себе вызывает сомнение. В протографе конца X II в.,
притом в русском и не традиционном тексте, мы скорее могли бы ожидать
преобладания случаев обратной постановки — глухой перед плавной, т. е.
«ър», «ъл», типа «вълкъ», «пълкъ». Разительное расхождение в количестве
случаев «ръ», «лъ» между первым изданием и Екатерининской копией
также говорит против этого предположения."
К о м м е н т а р и й: "Разительное расхождение" в написании слов в Екатерининской рукописи и издании "Слова" 1800 г. является ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ УЛИКОЙ против существования древнего списка поэмы.
"Мы имеем две попытки объяснить это явление. С. П. Обнорский при
писывает обилие написаний типа «ръ», «лъ» (глухая после плавной) по
следнему писцу X V—X VI вв., который придал орфографии рукописи
Мусина-Пушкина модный югославянский характер. Как мы уже ука
зывали выше, это вряд ли возможно в рукописи исторического содержа
ния; притом количество их несоразмерно велико по сравнению с другими
чертами нового правописания XV в. А. С. Орлов, который с самого на
чала отрицает югославянский характер орфографии в рукописи «Слова
о полку Игореве», относит многочисленность случаев типа «ръ», «лъ» з а
счет древнег о протографа поэмы, т. е. видит в них отголосок
орфографии первоначальной рукописи «Слова» конца XII в. Предположе
ние это уже само по себе вызывает сомнение. В протографе конца X II в.,
притом в русском и не традиционном тексте, мы скорее могли бы ожидать
преобладания случаев обратной постановки — глухой перед плавной, т. е.
«ър», «ъл», типа «вълкъ», «пълкъ». Разительное расхождение в количестве
случаев «ръ», «лъ» между первым изданием и Екатерининской копией
также говорит против этого предположения."
К о м м е н т а р и й: "Разительное расхождение" в написании слов в Екатерининской рукописи и издании "Слова" 1800 г. является ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ УЛИКОЙ против существования древнего списка поэмы.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 8 (Стр.98):
"Четыре случая написания древнерусского типа «ър», «ъл», имеющиеся
в начале текста в первом издании, также должны восходить к правописа
нию подлинной рукописи «Слова». Это как раз те типы, в которых можно
видеть отражение протографа поэмы. В конце XII в. в русском тексте исто
рического содержания мы вправе ожидать преобладания именно таких рус
ских написаний «ър», «ъл» над старославянскими «ръ», «лъ». Очень харак
терно в данном случае, что они стоят в начале текста. Это — обычное
явление, наблюдающееся в рукописях: в начале текста писец присматри
вается пристальнее к своему оригиналу и тщательнее передает его право
писание, а иногда и самые начертания. В дальнейшем, освоившись с осо
бенностями подлинника, он переходит к привычным приемам своего вре
мени и своей школы. То же видим мы и здесь: после первой страницы
писец конца XV—начала X VI в. уже не передает неупотребительных в его
время написаний «ър», «ъл», заменяя их привычными для себя югоелавян-
скими типами «ръ», «лъ». Мусин-Пушкин в Екатерининской копии пере
дает эти четыре начальных случая в современной транскрипции, как «ер»,
«ол»:
Первое издание . . . . . . . . . . . Екатерининска я копия
пълку (стр. 1) . . . . . . . . . . . . . полку (л. 27)
вълкомъ (стр. 3) . . . . . . . . . . . волкомъ (л. 27)
първыхъ (стр. 3) . . . . . . . . . . . первыхъ (л. 27)
пълкы (стр. 4) . . . . . . . . . . . . . полкы (л. 27)
К о м м е н т а р и й. В первом издании "Слова" на стр.1 читаем: "СЛОВО О ПЛЪКУ...". В о п р о с: почему уважаемая М.В.Щепкина не учитывает этот вариант публикации текста поэмы, который никоим образом не вписывается в предлагаемую логику?
Искусственность построений М.В.Щепкиной в отношении предполагаемой древней рукописи "Слова", где древние её писцы поначалу как бы "присматривались", а после "перешли к привычным приёмам", становится ещё более очевидной, если мы сопоставим физические объёмы текста исследуемой поэмы (10 листов) с объёмами реальных древних рукописей, как то летописи, Апостолы и т.п. (сотни листов).
"Четыре случая написания древнерусского типа «ър», «ъл», имеющиеся
в начале текста в первом издании, также должны восходить к правописа
нию подлинной рукописи «Слова». Это как раз те типы, в которых можно
видеть отражение протографа поэмы. В конце XII в. в русском тексте исто
рического содержания мы вправе ожидать преобладания именно таких рус
ских написаний «ър», «ъл» над старославянскими «ръ», «лъ». Очень харак
терно в данном случае, что они стоят в начале текста. Это — обычное
явление, наблюдающееся в рукописях: в начале текста писец присматри
вается пристальнее к своему оригиналу и тщательнее передает его право
писание, а иногда и самые начертания. В дальнейшем, освоившись с осо
бенностями подлинника, он переходит к привычным приемам своего вре
мени и своей школы. То же видим мы и здесь: после первой страницы
писец конца XV—начала X VI в. уже не передает неупотребительных в его
время написаний «ър», «ъл», заменяя их привычными для себя югоелавян-
скими типами «ръ», «лъ». Мусин-Пушкин в Екатерининской копии пере
дает эти четыре начальных случая в современной транскрипции, как «ер»,
«ол»:
Первое издание . . . . . . . . . . . Екатерининска я копия
пълку (стр. 1) . . . . . . . . . . . . . полку (л. 27)
вълкомъ (стр. 3) . . . . . . . . . . . волкомъ (л. 27)
първыхъ (стр. 3) . . . . . . . . . . . первыхъ (л. 27)
пълкы (стр. 4) . . . . . . . . . . . . . полкы (л. 27)
К о м м е н т а р и й. В первом издании "Слова" на стр.1 читаем: "СЛОВО О ПЛЪКУ...". В о п р о с: почему уважаемая М.В.Щепкина не учитывает этот вариант публикации текста поэмы, который никоим образом не вписывается в предлагаемую логику?
Искусственность построений М.В.Щепкиной в отношении предполагаемой древней рукописи "Слова", где древние её писцы поначалу как бы "присматривались", а после "перешли к привычным приёмам", становится ещё более очевидной, если мы сопоставим физические объёмы текста исследуемой поэмы (10 листов) с объёмами реальных древних рукописей, как то летописи, Апостолы и т.п. (сотни листов).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 9 (стр.100):
"Надо отметить, что в первом издании имеется также ряд написаний
с группой «ор», «ол», причем случаи эти всегда совпадают с Екатеринин
ской копией; ср., например:
Первое издание . . . . . . . . . . Екатерининская копия
солнце (стр. 5, 8) . . . . . . . . . солнце (лл. 27 об., 28)
солнца (стр. 12, 25) . . . . . . . . солнца (лл. 28 об., 31 об.)
солнцю (стр. 32) . . . . . . . . . . солнцю (л. 32 об.)
волгу (стр. 28). . . . . . . . . . . . волгу (л. 32)
черниговъ (стр. 20) . . . . . . . . черниговъ (л. 30 об.)
Чем же тогда объяснить 45 случаев расхождения между обоими спи
сками. Их слишком много, чтобы видеть в них «подравнивание». Остается
думать, что они имели в оригинале какое-то особое написание, и такое на
писание известно нам из древнерусских рукописей. Дело в том, что иссле
дователи обычно учитывают только три приема написания слов, имевших
в древности группу «плавная + глухая» в положении между согласными:
1) согласно старославянской и, позднее, югославянской архаизирующей
орфографии с группой «ръ», «лъ»: бръзый, влъкъ; 2) древнерусское напи
сание с перестановкой глухой: бързый, вълкъ; 3) современное написание:
борзый, волкъ. Однако имеется и четвертый прием написания тех же
слов — в сокращени и с выносом плавной над строкой :
б(р)зый, в(л)къ."
К о м м е н т а р и й. Уважаемая М.В.Щепкина не стала рассматривать варианты написания слова "солнце" в знаменитом плаче Ярослвны. А мы здесь можем прочитать следующее:
"Слово" 1800 г. . . . . . Екатерининская рукопись
слънце . . . . . . . . . . . Солнце
Как хорошо видно, в издании "Слова" 1800 г. в шаманском заклинательном тексте НАРОЧИТО употребляется церковнославянское написание "слънце". В о п р о с: с какой целью? и почему Н.М.Щепкина обходит молчанием столь острые моменты (пародия на церковную обрядность) в своей исследовательской работе?
"Надо отметить, что в первом издании имеется также ряд написаний
с группой «ор», «ол», причем случаи эти всегда совпадают с Екатеринин
ской копией; ср., например:
Первое издание . . . . . . . . . . Екатерининская копия
солнце (стр. 5, 8) . . . . . . . . . солнце (лл. 27 об., 28)
солнца (стр. 12, 25) . . . . . . . . солнца (лл. 28 об., 31 об.)
солнцю (стр. 32) . . . . . . . . . . солнцю (л. 32 об.)
волгу (стр. 28). . . . . . . . . . . . волгу (л. 32)
черниговъ (стр. 20) . . . . . . . . черниговъ (л. 30 об.)
Чем же тогда объяснить 45 случаев расхождения между обоими спи
сками. Их слишком много, чтобы видеть в них «подравнивание». Остается
думать, что они имели в оригинале какое-то особое написание, и такое на
писание известно нам из древнерусских рукописей. Дело в том, что иссле
дователи обычно учитывают только три приема написания слов, имевших
в древности группу «плавная + глухая» в положении между согласными:
1) согласно старославянской и, позднее, югославянской архаизирующей
орфографии с группой «ръ», «лъ»: бръзый, влъкъ; 2) древнерусское напи
сание с перестановкой глухой: бързый, вълкъ; 3) современное написание:
борзый, волкъ. Однако имеется и четвертый прием написания тех же
слов — в сокращени и с выносом плавной над строкой :
б(р)зый, в(л)къ."
К о м м е н т а р и й. Уважаемая М.В.Щепкина не стала рассматривать варианты написания слова "солнце" в знаменитом плаче Ярослвны. А мы здесь можем прочитать следующее:
"Слово" 1800 г. . . . . . Екатерининская рукопись
слънце . . . . . . . . . . . Солнце
Как хорошо видно, в издании "Слова" 1800 г. в шаманском заклинательном тексте НАРОЧИТО употребляется церковнославянское написание "слънце". В о п р о с: с какой целью? и почему Н.М.Щепкина обходит молчанием столь острые моменты (пародия на церковную обрядность) в своей исследовательской работе?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 10 (стр.101):
"Мы уже приводили примечание Н. М. Карамзина к III т. «Истории
Государства Российского» (№ 268), где он дает цитату из «Слова о полку
Игореве». Нас интересует в ней одно слово—«Святополкъ». Карамзин
указывает при этом 16-ю страницу первого издания, но пишет это слово
иным, особым образом. Мы имеем в Екатерининской копии — «Свято
полкъ», в первом издании — «Святоплъкъ», у Карамзина — «Святоплкъ»,
т. е. он сносит в строку выносное «л», не раскрывая сокращения. Данное
написание подтверждает наше предположение, что и в остальных 45 слу
чаях югославянского типа, не согласных с Екатерининской копией, надо
видеть передачу сокращенного написания с выносом плавной.
Таким образом, предположение С. П. Обнорского, что преувеличенное
количество написаний «ръ», «лъ» следует относить за счет югославянского
влияния, а также мнение А. С. Орлова, видевшего в них отголосок прото
графа, отпадают."
К о м м е н т а р и й. До тех пор, пока был жив граф А.И.Мусин-Пушкин, Н.М.Карамзин в деле о "Слове" являлся Игроком, но игроком по неволе. В своих публикациях он стремился оставлять знаки, зацепившись за которые мы - его потомки по духу - могли бы подойти ближе к разгадке тайн вокруг "Слова".
"Мы уже приводили примечание Н. М. Карамзина к III т. «Истории
Государства Российского» (№ 268), где он дает цитату из «Слова о полку
Игореве». Нас интересует в ней одно слово—«Святополкъ». Карамзин
указывает при этом 16-ю страницу первого издания, но пишет это слово
иным, особым образом. Мы имеем в Екатерининской копии — «Свято
полкъ», в первом издании — «Святоплъкъ», у Карамзина — «Святоплкъ»,
т. е. он сносит в строку выносное «л», не раскрывая сокращения. Данное
написание подтверждает наше предположение, что и в остальных 45 слу
чаях югославянского типа, не согласных с Екатерининской копией, надо
видеть передачу сокращенного написания с выносом плавной.
Таким образом, предположение С. П. Обнорского, что преувеличенное
количество написаний «ръ», «лъ» следует относить за счет югославянского
влияния, а также мнение А. С. Орлова, видевшего в них отголосок прото
графа, отпадают."
К о м м е н т а р и й. До тех пор, пока был жив граф А.И.Мусин-Пушкин, Н.М.Карамзин в деле о "Слове" являлся Игроком, но игроком по неволе. В своих публикациях он стремился оставлять знаки, зацепившись за которые мы - его потомки по духу - могли бы подойти ближе к разгадке тайн вокруг "Слова".
АлександрЛ
experienced
_______________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
.....................М. В. ЩЕПКИНА. О личности певца «Слова о полку Игореве» ................
..................................(в кн.: ТОДРЛ, т.XVI, 1960)....................................................
Фрагмент 1 (стр.73):
" Н. М. Карамзин, свидетельствуя добросовестность передачи оригинала
первыми издателями, говорил: «Касательно же поставленного в скобках
слова „Олга" на стр. 6, то это учинено для большей ясности речи».
К сожалению, Карамзин не уточнил, откуда введено в текст слово
«Олга». Принадлежит ли это пояснение издателям, или оно уже имелось
в самой рукописи XV—начала XVI в., которая послужила основой для
первого издания?"
К о м м е н т а р и й. Мне в этих словах М.Н.Карамзина видится насмешливое отношение к тем, кто будет воспринимать их за чистую монету.
П р и л о ж е н и е. Статья из Энциклопедии "Слова" (1995, т.5, стр.245-246):
ЩЕПКИНА Марфа Вячеславовна (30.III.1894, Москва — 23.II.1984, там же) — славист и палеограф. Ок. ист.-филол. ф-т Моск. Высших жен. курсов (1919). С 1919 по 1981 работала в ГИМ, где занимала должности науч. сотрудника, зав. Отделом древних рукописей и старопечатных книг (с 1954), науч. консультанта (с 1976). Д-р ист. наук (1964).
Тема С. заняла важное место в науч. деятельности Щ. В одной из первых работ, посвящ. С. («К вопросу о неясных местах „Слова в полку Игореве“»), исследовательница подвергает разбору ряд «темных мест» памятника («заря свѣтъ запала, мъгла поля покрыла», «Въстала обида» и др.), предлагая свои толкования. Одновременно Щ. выступает против неоправд. исправлений там, где текст этого вовсе не требует.
В дальнейшем, на основании особенностей правописания подлинника С., Щ. вновь обращается к разбору неясных мест памятника. В исследованиях подобного рода Щ. считает приемлемыми и желательными такие методы, как новое деление на слова, восстановление утрач. выносных букв, более верное раскрытие сокращений, исправление ошибок диалектол. порядка, выяснение старого значения некоторых слов.
В попытке дополнить сведения о сгоревшей рукописи Щ. исходит из общих палеогр. наблюдений над древнерус. рукописями. Исследовательница устанавливает количество листов, которое занимало С. в рукописи (9 листов или 18 страниц). По мнению Щ., рукопись имела по 30 строк на странице, причем в первой части текста страницы содержали ок. 750 знаков, а во второй — ок. 950. Всего С. занимало 496 строк.
Перв. изд. С. и снятая с рукописи копия, вследствие несовершенства транскрипции, исказили ряд подлинных чтений. На основании анализа разночтений Екатерининской копии и Перв. изд. С. Щ. пытается восстановить эти чтения. Она, в частности, останавливается на вопросе о южнослав. чертах орфографии сгоревшей рукописи. Изучение проблемы
приводит Щ. к выводу, что правописание рукописи не несло следов южнослав. влияния.
Продолжая работу по анализу разночтений Перв. изд. и Екатерининской копии, Щ. рассмотрела некоторые слова текста, читавшиеся, с точки зрения автора, в рукописи в сокращении («средь», «пѣсь», «пяткъ» и др.). Исследовательницей предложена характеристика транскрипций текста С., предпринятых А. И. Мусиным-Пушкиным и А. Ф. Малиновским. В результате сопоставления двух версий С. автор приходит к выводу, что прочтения Перв. изд. предпочтительнее.
Щ. касается также проблемы автора С. Исходя из текста памятника («Пѣти было пѣснь Игореви, того (Олга) внуку»), Щ. заключает что автором С. был внук Бояна: по мнению исследовательницы, мест. «того» указывает на Бояна.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
.....................М. В. ЩЕПКИНА. О личности певца «Слова о полку Игореве» ................
..................................(в кн.: ТОДРЛ, т.XVI, 1960)....................................................
Фрагмент 1 (стр.73):
" Н. М. Карамзин, свидетельствуя добросовестность передачи оригинала
первыми издателями, говорил: «Касательно же поставленного в скобках
слова „Олга" на стр. 6, то это учинено для большей ясности речи».
К сожалению, Карамзин не уточнил, откуда введено в текст слово
«Олга». Принадлежит ли это пояснение издателям, или оно уже имелось
в самой рукописи XV—начала XVI в., которая послужила основой для
первого издания?"
К о м м е н т а р и й. Мне в этих словах М.Н.Карамзина видится насмешливое отношение к тем, кто будет воспринимать их за чистую монету.
П р и л о ж е н и е. Статья из Энциклопедии "Слова" (1995, т.5, стр.245-246):
ЩЕПКИНА Марфа Вячеславовна (30.III.1894, Москва — 23.II.1984, там же) — славист и палеограф. Ок. ист.-филол. ф-т Моск. Высших жен. курсов (1919). С 1919 по 1981 работала в ГИМ, где занимала должности науч. сотрудника, зав. Отделом древних рукописей и старопечатных книг (с 1954), науч. консультанта (с 1976). Д-р ист. наук (1964).
Тема С. заняла важное место в науч. деятельности Щ. В одной из первых работ, посвящ. С. («К вопросу о неясных местах „Слова в полку Игореве“»), исследовательница подвергает разбору ряд «темных мест» памятника («заря свѣтъ запала, мъгла поля покрыла», «Въстала обида» и др.), предлагая свои толкования. Одновременно Щ. выступает против неоправд. исправлений там, где текст этого вовсе не требует.
В дальнейшем, на основании особенностей правописания подлинника С., Щ. вновь обращается к разбору неясных мест памятника. В исследованиях подобного рода Щ. считает приемлемыми и желательными такие методы, как новое деление на слова, восстановление утрач. выносных букв, более верное раскрытие сокращений, исправление ошибок диалектол. порядка, выяснение старого значения некоторых слов.
В попытке дополнить сведения о сгоревшей рукописи Щ. исходит из общих палеогр. наблюдений над древнерус. рукописями. Исследовательница устанавливает количество листов, которое занимало С. в рукописи (9 листов или 18 страниц). По мнению Щ., рукопись имела по 30 строк на странице, причем в первой части текста страницы содержали ок. 750 знаков, а во второй — ок. 950. Всего С. занимало 496 строк.
Перв. изд. С. и снятая с рукописи копия, вследствие несовершенства транскрипции, исказили ряд подлинных чтений. На основании анализа разночтений Екатерининской копии и Перв. изд. С. Щ. пытается восстановить эти чтения. Она, в частности, останавливается на вопросе о южнослав. чертах орфографии сгоревшей рукописи. Изучение проблемы
приводит Щ. к выводу, что правописание рукописи не несло следов южнослав. влияния.
Продолжая работу по анализу разночтений Перв. изд. и Екатерининской копии, Щ. рассмотрела некоторые слова текста, читавшиеся, с точки зрения автора, в рукописи в сокращении («средь», «пѣсь», «пяткъ» и др.). Исследовательницей предложена характеристика транскрипций текста С., предпринятых А. И. Мусиным-Пушкиным и А. Ф. Малиновским. В результате сопоставления двух версий С. автор приходит к выводу, что прочтения Перв. изд. предпочтительнее.
Щ. касается также проблемы автора С. Исходя из текста памятника («Пѣти было пѣснь Игореви, того (Олга) внуку»), Щ. заключает что автором С. был внук Бояна: по мнению исследовательницы, мест. «того» указывает на Бояна.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.75,78):
"Предположение, что певец «Слова» может быть внуком Бояна, еще
в 1878 г. допускал А. А. Потебня: «...автор мог быть внуком Бояновым
или по крови... или по духу, как хранитель его преданий».
Остается решить вопрос: возможно ли это, реально ли такое предполо
жение; если принять во внимание время их жизни, мог ли певец учиться
у Бояна, будучи его внуком? (...)
(...)Ипатьевская летопись сохранила половецкое сказание о певце, кото
рого хан Отрок отправляет к хану Сырчану в качестве посла, т. е. пев
цам, по-видимому, как у славян, так и у степных кочевников XI—XII вв.
приписывался дар убеждения.
Больше известно о скандинавских певцах — скальдах: смотря по обстоя
тельствам, они — то купцы, то наемные дружинники, то морские разбой
ники. Они получают дары за песни, сложенные в честь различных власти
телей."
К о м м е н т а р и й. В тексте "Примечаний" в книге "Слово о полку Игореве" 1800 г. издания к имени "Боянъ" мы читаем: "Когда и при которомъ Государе гремела лира его, ни по чему узнать не льзя (...)". В версии написания "Слова" в XVIII в. фраза "ни по чему узнать не льзя" и ей подобные (их более 10) воспринимаются в виде указания на то, что в этом месте поэмы скрыта некая тайна того круга единомышленников, из которого она (поэма) вышла. Зная это, Н.М.Карамзин опубликовал в 1801 г. портрет Бояна в виде юнца с козлиной кефарой в руках. Аллегория с разгадкой?
Текст Ипатьевской летописи содержит в себе немалую долю вымысла писателей XV века. Думаю, что предполагаемый Автор "Слова" XVIII в. это мог знать.
"Предположение, что певец «Слова» может быть внуком Бояна, еще
в 1878 г. допускал А. А. Потебня: «...автор мог быть внуком Бояновым
или по крови... или по духу, как хранитель его преданий».
Остается решить вопрос: возможно ли это, реально ли такое предполо
жение; если принять во внимание время их жизни, мог ли певец учиться
у Бояна, будучи его внуком? (...)
(...)Ипатьевская летопись сохранила половецкое сказание о певце, кото
рого хан Отрок отправляет к хану Сырчану в качестве посла, т. е. пев
цам, по-видимому, как у славян, так и у степных кочевников XI—XII вв.
приписывался дар убеждения.
Больше известно о скандинавских певцах — скальдах: смотря по обстоя
тельствам, они — то купцы, то наемные дружинники, то морские разбой
ники. Они получают дары за песни, сложенные в честь различных власти
телей."
К о м м е н т а р и й. В тексте "Примечаний" в книге "Слово о полку Игореве" 1800 г. издания к имени "Боянъ" мы читаем: "Когда и при которомъ Государе гремела лира его, ни по чему узнать не льзя (...)". В версии написания "Слова" в XVIII в. фраза "ни по чему узнать не льзя" и ей подобные (их более 10) воспринимаются в виде указания на то, что в этом месте поэмы скрыта некая тайна того круга единомышленников, из которого она (поэма) вышла. Зная это, Н.М.Карамзин опубликовал в 1801 г. портрет Бояна в виде юнца с козлиной кефарой в руках. Аллегория с разгадкой?
Текст Ипатьевской летописи содержит в себе немалую долю вымысла писателей XV века. Думаю, что предполагаемый Автор "Слова" XVIII в. это мог знать.
АлександрЛ
experienced
________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
.........................................АРБАТСКИЙ ДНЕВНИК...................................
7.05.2013. Сегодня в первый раз в этом году пробежался дорогами своей памяти в Медведковском лесу. А эти дороги, как и Н.В.Гоголя , вот уже сколько времени меня берегли и спасали от бед и напастей.
Если до событий апреля-мая 2008 г., когда мне и моей матери по необходимости нужно было срочно покинуть родной дом, я в лес погружался как художник только держа свои рисунки в голове, то, начиная с весны 2011 г. я непременно беру свои рисунки с собою. И первая мысль, которая тогда ко мне пришла при заходе в лесной океан - это обозначить своё присутствие развешиванием на деревьях своих работ.
А сегодня я в лесу обнаружил остатки двух рисунков, которые в прошлом году повесил в разных местах на разных деревьях. Интересное было ощущение встречи одновременно и со своим прошлым и со своим будущим. Иными словами, я смог отыскать свидетельство бренности собственного существования: листы пожухлой бумаги, с нанесёнными на них рисунками, я с трепетным чувством освобождал от комьев земли как собственные кости...
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
.........................................АРБАТСКИЙ ДНЕВНИК...................................
7.05.2013. Сегодня в первый раз в этом году пробежался дорогами своей памяти в Медведковском лесу. А эти дороги, как и Н.В.Гоголя , вот уже сколько времени меня берегли и спасали от бед и напастей.
Если до событий апреля-мая 2008 г., когда мне и моей матери по необходимости нужно было срочно покинуть родной дом, я в лес погружался как художник только держа свои рисунки в голове, то, начиная с весны 2011 г. я непременно беру свои рисунки с собою. И первая мысль, которая тогда ко мне пришла при заходе в лесной океан - это обозначить своё присутствие развешиванием на деревьях своих работ.
А сегодня я в лесу обнаружил остатки двух рисунков, которые в прошлом году повесил в разных местах на разных деревьях. Интересное было ощущение встречи одновременно и со своим прошлым и со своим будущим. Иными словами, я смог отыскать свидетельство бренности собственного существования: листы пожухлой бумаги, с нанесёнными на них рисунками, я с трепетным чувством освобождал от комьев земли как собственные кости...
-
Дорогой памяти лето 2011
-
Рисунок, оставленный в лесу
-
Поиск формы при помощи огня
-
7.05.2013. В лесу. Остнаки от "Бэлы".
-
7.025.2013. В лесу. Останки от "Инь-Ян".
АлександрЛ
experienced
_______________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
..............В. В. ЛУКЬЯНОВ. Дополнения к биографии Иоиля Быковского ...................
...................................(в кн.: ТОДРЛ, т. XV, 1958 г.)........................................
Фрагмент 1 (стр.509):
"В связи с интересом, проявленным исследователями к личности пер
вого владельца рукописи «Слова о полку Игореве» — архимандрита Иоиля,
привожу ниже некоторые данные, дополняющие и уточняющие опублико
ванные недавно сведения об Иоиле Быковском и его окружении.
1. В дневнике архиепископа Арсения (Верещагина) осталась незаме
ченной исследователями небольшая, но содержательная запись от 26 ав
густа 1798 г., касающаяся Иоиля Быковского: «Писано к Б.-Камен. de
morte Joel». Обращает на себя внимание прежде всего форма этой записи —
сокращение фамилии адресата и передача сути сообщения по-латыни.
Известно, что такого рода «тайнопись» применялась довольно часто во
второй половине XVIII в. и именно в тех случаях, когда писец хотел —
из соображений личного порядка — как-то «зашифровать» свою запись.
В «расшифрованном» виде запись Арсения Верещагина читается так:
«Писано к Бантышу-Каменскому о смерти Иоиля». Несомненно, речь идет
об известном Н. Н. Бантыше-Каменском, одном из редакторов первого
печатного издания «Слова о полку Игореве», поскольку в дневнике Вере
щагина неоднократно упоминается Н. Н. Бантыш-Каменский, который —
как видно из записей — находился в переписке с Верещагиным, бывал
у него в гостях и принимал его у себя дома, в Москве. Осторожность
архиепископа Арсения, выразившаяся в «зашифровке» записи от 26 ав
густа, может быть объяснена лишь тем, что ему, вероятно, были известны
истинные причины, по которым А. И. Мусин-Пушкин задерживал обна
родование рукописи «Слова о полку Игореве». Во всяком случае, если
архиепископ Арсений, при всей своей занятости и болезненном состоянии
в это время, счел необходимым сразу же сообщить Бантышу-Каменскому
о смерти Иоиля Быковского, то, очевидно, последний был хорошо известен
Н. Н. Бантышу-Каменскому.
К о м м е н т а р и й. Архимандрит Иоиль и Н.Н.Бантыш-Каменский учились вместе в Киево-Могилянской духовной Акаденмии. И их участие в деле публикации "Слова" было не случайным и спланировано самим графом А.И.Мусиным-Пушкиным.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия по "Слову" (СПб., 1995, т.2, стр.302-303):
ИОИЛЬ (Быковский Иван; 30.III.(10.IV).1726, Белоруссия — 25.VIII.(5.IX).1798, Ярославль) — церк. деятель. В Киево-Могилян. академии занимался с 1741 по 1752 (1753). В 1757 Иван Быковский принял монашество и получил иноческое имя Иоиль. Принятие монашества открывало ему доступ к преподаванию в Киево-Могилян. академии. В 1757 он «иеродиакон, учитель аналогии». В февр. 1758 он отправлен в Петербург, в Шляхетский кадетский корпус. В нач. 60-х переведен в Чернигов архимандритом Троицкого Ильинского монастыря. В 1776 получил должность архимандрита Спасо-Ярослав. монастыря. И. был ректором семинарии при том же монастыре и духовным цензором печатавшихся книг. С 3 июля 1787 по «высочайшему указу» Екатерины II об упразднении Спасо-Ярослав. монастыря и превращении его в архиерейский дом И. был уволен на пенсию (500 р. — размер его годового жалования архимандрита) и остался жить в монастыре, будучи отстранен от всех дел.
Творч. наследие И. невелико: из печатных книг известен сохранивш. в единств. экз. в Фундамент. б-ке Ярослав. пед. ин-та им. К. Д. Ушинского «Букварь, или Начальное учение хотящим учится книг писмены славенскими», изданный в 1765 «в Типографии обители Свято-Троицкой Илиинской Черниговской». Можно думать, что «Букварь» составлен самим И. по образцу учебника Феофана Прокоповича «Первое учение отрокам». В 1787 в Ярославле было напечатано соч. И. «Истинна, или Выписка о Истинне» — обширный трактат духовно-нравств. содержания. В. В. Лукьянов отмечает, что эта книга представляет собой 1200 выписок из 220 наименований книг разного содержания, в числе их не только богословские трактаты, но и светские изд. XVIII в., такие как «Славенские сказки», «Домашний лечебник», «Флоринова экономия», а также «Санкт-Петерб. вест.», «Полезное увеселение», «Живописец» Н. И. Новикова, соч. Ломоносова, Цицерона, Сенеки, Попа, Вольтера и франц. «Энциклопедия».
До нашего времени дошли три проповеди И.: «1760 года, февраля 27 дня ... в Кадецком корпусе», в том же году «на посещение епархии» и третья — «на день Преображения», произнесенная И. б авг. в Ярослав. Спасском монастыре.
Следует указать, что в рукописных списках И. сохранились многочисл. произведения Феофана Прокоповича: в Ярослав. музее-заповеднике — «Мнение о неудобоносимом законном иге» (копия 1753), два больших сб-ка — в Гос. архиве Ярослав. обл.; оба переписаны в бытность И. преподавателем Киево-Могилян. академии, в 1757. В сб. под № 1072 ряд неизвестных произведений Феофана Прокоповича.
Книги из б-ки И., выявл. Лукьяновым, сохранились в Ярослав. музее-заповеднике и в Фундамент. б-ке пед. ин-та им. К. Д. Ушинского. Одна книга выявлена О. А. Державиной в собр. Типогр. б-ки ЦГАДА (изд. 1633 «Великого Зерцала»). Анализ б-ки приводит к заключению о большой начитанности И., о его интересе к ист. соч. и к духовно-нравств. проблемам.
С именем И. связана история приобретения рукописи С., о которой поведал К. Ф. Калайдович в «Биографических сведениях о жизни, ученых трудах и Собрании российских древностей графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина», куда он поместил ответы владельца «Собрания» на вопрос «Где найдена»: «До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом, управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности, по уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323, под названием Хронограф, в конце найдено „Слово о полку Игореве“» (Зап. и труды ОИДР. М., 1824. Ч. 2. С. 35—36).
Найденные описи Спасо-Ярослав. монастыря за 1787 и 1788 позволили установить, что Хронограф со С. хранился в ризнице Спасо-Преображенского собора, а не в личной б-ке И. В связи с преобразованием Спасо-Ярослав. монастыря в архиерейский дом архимандрит И. передал все имущество по описи в ведение архиепископа Арсения (Верещагина) (Ярослав. музей-заповедник, № 15277, л. 1—98). Таким образом, причастность И. к С. заключалась в том, что в течение пребывания его архимандритом Спасо-Ярослав. монастыря с 1776 по 1787 Хронограф благополучно хранился в ризнице Спасо-Преображенского собора.
Основываясь на догадках, связывавших И. со С., А. А. Зимин выдвинул гипотезу, согласно которой «из числа лиц, живших в конце XVIII века и знакомых с рукописью Игоревой песни, никто, кроме Быковского, не может претендовать на то, чтобы можно было связать с его именем создание этой героической поэмы» (Когда было написано «Слово»? С. 148). Зимин полагал, что С. было написано И. «незадолго до 1791 года» (С. 149). Уже в процессе дискуссии о времени написания С. В. Д. Кузьминой была выдвинута основат. аргументация против авторства И., а сумма доказательств, представл. др. участниками спора, датировавшими С. XII в., вообще сняла вопрос об авторстве И., и его считают лишь возможным владельцем Мусин-Пушкинского сборника.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
..............В. В. ЛУКЬЯНОВ. Дополнения к биографии Иоиля Быковского ...................
...................................(в кн.: ТОДРЛ, т. XV, 1958 г.)........................................
Фрагмент 1 (стр.509):
"В связи с интересом, проявленным исследователями к личности пер
вого владельца рукописи «Слова о полку Игореве» — архимандрита Иоиля,
привожу ниже некоторые данные, дополняющие и уточняющие опублико
ванные недавно сведения об Иоиле Быковском и его окружении.
1. В дневнике архиепископа Арсения (Верещагина) осталась незаме
ченной исследователями небольшая, но содержательная запись от 26 ав
густа 1798 г., касающаяся Иоиля Быковского: «Писано к Б.-Камен. de
morte Joel». Обращает на себя внимание прежде всего форма этой записи —
сокращение фамилии адресата и передача сути сообщения по-латыни.
Известно, что такого рода «тайнопись» применялась довольно часто во
второй половине XVIII в. и именно в тех случаях, когда писец хотел —
из соображений личного порядка — как-то «зашифровать» свою запись.
В «расшифрованном» виде запись Арсения Верещагина читается так:
«Писано к Бантышу-Каменскому о смерти Иоиля». Несомненно, речь идет
об известном Н. Н. Бантыше-Каменском, одном из редакторов первого
печатного издания «Слова о полку Игореве», поскольку в дневнике Вере
щагина неоднократно упоминается Н. Н. Бантыш-Каменский, который —
как видно из записей — находился в переписке с Верещагиным, бывал
у него в гостях и принимал его у себя дома, в Москве. Осторожность
архиепископа Арсения, выразившаяся в «зашифровке» записи от 26 ав
густа, может быть объяснена лишь тем, что ему, вероятно, были известны
истинные причины, по которым А. И. Мусин-Пушкин задерживал обна
родование рукописи «Слова о полку Игореве». Во всяком случае, если
архиепископ Арсений, при всей своей занятости и болезненном состоянии
в это время, счел необходимым сразу же сообщить Бантышу-Каменскому
о смерти Иоиля Быковского, то, очевидно, последний был хорошо известен
Н. Н. Бантышу-Каменскому.
К о м м е н т а р и й. Архимандрит Иоиль и Н.Н.Бантыш-Каменский учились вместе в Киево-Могилянской духовной Акаденмии. И их участие в деле публикации "Слова" было не случайным и спланировано самим графом А.И.Мусиным-Пушкиным.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия по "Слову" (СПб., 1995, т.2, стр.302-303):
ИОИЛЬ (Быковский Иван; 30.III.(10.IV).1726, Белоруссия — 25.VIII.(5.IX).1798, Ярославль) — церк. деятель. В Киево-Могилян. академии занимался с 1741 по 1752 (1753). В 1757 Иван Быковский принял монашество и получил иноческое имя Иоиль. Принятие монашества открывало ему доступ к преподаванию в Киево-Могилян. академии. В 1757 он «иеродиакон, учитель аналогии». В февр. 1758 он отправлен в Петербург, в Шляхетский кадетский корпус. В нач. 60-х переведен в Чернигов архимандритом Троицкого Ильинского монастыря. В 1776 получил должность архимандрита Спасо-Ярослав. монастыря. И. был ректором семинарии при том же монастыре и духовным цензором печатавшихся книг. С 3 июля 1787 по «высочайшему указу» Екатерины II об упразднении Спасо-Ярослав. монастыря и превращении его в архиерейский дом И. был уволен на пенсию (500 р. — размер его годового жалования архимандрита) и остался жить в монастыре, будучи отстранен от всех дел.
Творч. наследие И. невелико: из печатных книг известен сохранивш. в единств. экз. в Фундамент. б-ке Ярослав. пед. ин-та им. К. Д. Ушинского «Букварь, или Начальное учение хотящим учится книг писмены славенскими», изданный в 1765 «в Типографии обители Свято-Троицкой Илиинской Черниговской». Можно думать, что «Букварь» составлен самим И. по образцу учебника Феофана Прокоповича «Первое учение отрокам». В 1787 в Ярославле было напечатано соч. И. «Истинна, или Выписка о Истинне» — обширный трактат духовно-нравств. содержания. В. В. Лукьянов отмечает, что эта книга представляет собой 1200 выписок из 220 наименований книг разного содержания, в числе их не только богословские трактаты, но и светские изд. XVIII в., такие как «Славенские сказки», «Домашний лечебник», «Флоринова экономия», а также «Санкт-Петерб. вест.», «Полезное увеселение», «Живописец» Н. И. Новикова, соч. Ломоносова, Цицерона, Сенеки, Попа, Вольтера и франц. «Энциклопедия».
До нашего времени дошли три проповеди И.: «1760 года, февраля 27 дня ... в Кадецком корпусе», в том же году «на посещение епархии» и третья — «на день Преображения», произнесенная И. б авг. в Ярослав. Спасском монастыре.
Следует указать, что в рукописных списках И. сохранились многочисл. произведения Феофана Прокоповича: в Ярослав. музее-заповеднике — «Мнение о неудобоносимом законном иге» (копия 1753), два больших сб-ка — в Гос. архиве Ярослав. обл.; оба переписаны в бытность И. преподавателем Киево-Могилян. академии, в 1757. В сб. под № 1072 ряд неизвестных произведений Феофана Прокоповича.
Книги из б-ки И., выявл. Лукьяновым, сохранились в Ярослав. музее-заповеднике и в Фундамент. б-ке пед. ин-та им. К. Д. Ушинского. Одна книга выявлена О. А. Державиной в собр. Типогр. б-ки ЦГАДА (изд. 1633 «Великого Зерцала»). Анализ б-ки приводит к заключению о большой начитанности И., о его интересе к ист. соч. и к духовно-нравств. проблемам.
С именем И. связана история приобретения рукописи С., о которой поведал К. Ф. Калайдович в «Биографических сведениях о жизни, ученых трудах и Собрании российских древностей графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина», куда он поместил ответы владельца «Собрания» на вопрос «Где найдена»: «До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом, управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности, по уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323, под названием Хронограф, в конце найдено „Слово о полку Игореве“» (Зап. и труды ОИДР. М., 1824. Ч. 2. С. 35—36).
Найденные описи Спасо-Ярослав. монастыря за 1787 и 1788 позволили установить, что Хронограф со С. хранился в ризнице Спасо-Преображенского собора, а не в личной б-ке И. В связи с преобразованием Спасо-Ярослав. монастыря в архиерейский дом архимандрит И. передал все имущество по описи в ведение архиепископа Арсения (Верещагина) (Ярослав. музей-заповедник, № 15277, л. 1—98). Таким образом, причастность И. к С. заключалась в том, что в течение пребывания его архимандритом Спасо-Ярослав. монастыря с 1776 по 1787 Хронограф благополучно хранился в ризнице Спасо-Преображенского собора.
Основываясь на догадках, связывавших И. со С., А. А. Зимин выдвинул гипотезу, согласно которой «из числа лиц, живших в конце XVIII века и знакомых с рукописью Игоревой песни, никто, кроме Быковского, не может претендовать на то, чтобы можно было связать с его именем создание этой героической поэмы» (Когда было написано «Слово»? С. 148). Зимин полагал, что С. было написано И. «незадолго до 1791 года» (С. 149). Уже в процессе дискуссии о времени написания С. В. Д. Кузьминой была выдвинута основат. аргументация против авторства И., а сумма доказательств, представл. др. участниками спора, датировавшими С. XII в., вообще сняла вопрос об авторстве И., и его считают лишь возможным владельцем Мусин-Пушкинского сборника.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.509-510):
"2. В конце 1750-х и в начале 1760-х годов Иоиль Быковский одновре
менно с отправлением должности законоучителя (преподавателя «закона
божьего») в С.-Петербургском Кадетском корпусе был также законоучи
телем и в Имп. Академии художеств. Пребывание Быковского препода
вателем в течение ряда лет в Академии художеств, неизбежные знакомства
его с другими преподавателями и постоянное участие его в текущей жизни
Академии, несомненно, способствовали общему культурному развитию
Быковского."
К о м м е н т а р и й. Будущий первоиздатель "Слова" А.И.Мусин-Пушкин учился в Кадетском корпусе как раз в то время (1759-1761), когда там преподавал архимандрит Иоиль . Там они и познакомились. И именно благодаря этому знакомству о.Иоиль в 1776 г. был переведён из Чернигова в Ярославль - родной город для А.И.Мусина-Пущкина.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова..." (СПб, т.2, стр.285-287):
МУСИН-ПУШКИН Алексей Иванович (16(27).III.1744, Москва — 1(13).II.1817, там же) — археограф-любитель, коллекционер, издатель древнерус. памятников. М.-П. — потомок старинного дворянского рода, получившего известность особенно в XVIII в. Ок. Артиллерийский и инженерный кадетский корпус, после чего до 1772 служил в артиллерии. В последние годы воен. службы одновременно являлся адъютантом князя Г. Г. Орлова. После опалы последнего в 1772 отправился за границу, посетив Германию, Францию, Голландию, Италию. С возвращением в Россию началась его карьера как гос. деятеля: он становится церемониймейстером имп. двора (1775), действит. статским советником (1784), почетным чл. АХ (1785), действит. чл. Росс. Академии (1789), управляющим Корпусом чужестранных единоверцев (1789), обер-прокурором Синода (1791), тайным советником (1793), президентом АХ (1795). В 1797 получает графское достоинство и становится сенатором. Обязанный своей карьерой Екатерине II, с приходом к власти Павла I М.-П. в 1796 был уволен со всех своих постов и до конца жизни оказался в стороне от гос. и активной полит. деятельности.
Получив прекрасное образование, свободно владея несколькими яз., познакомившийся во время своего заруб. путешествия с достижениями европ. науки и культуры, М.-П. рано увлекся отеч. историей. С сер. 80-х XVIII в. он объединил вокруг себя ряд соотечественников, профессионально занимавшихся ее изучением. В «Кружок любителей отечественной истории», получивший в историографии название кружка А. И. Мусина-Пушкина, в разное время входили И. Н. Болтин, И. П. Елагин, А. Ф. Малиновский, Н. Н. Бантыш-Каменский, с ним был тесно связан Н. М. Карамзин, ряд др. историков и литераторов. Своей гл. задачей чл. кружка поставили изучение и пропаганду отеч. истории и культуры. Являясь приверженцами ист. взглядов В. Н. Татищева, чл. кружка вместе с М.-П. одновременно выступали активными критиками ист. трудов М. М. Щербатова, предприняв против него с негласного одобрения Екатерины II организованную критич. кампанию.
Науч., публицистич. и просветит. замыслы М.-П. и его кружка в кон. XVIII — нач. XIX в. были реализованы лишь частично по нескольким направлениям. Еще в молодости М.-П. развернул активную деятельность по собиранию памятников истории и культуры. В его худ.
коллекции оказались полотна Рафаэля, Леонардо да Винчи, Рубенса; нумизматич. кабинет включал такой раритет, как «сребро Ярославле». Уникальной по объему и составу материалов оказалась рукописная коллекция, насчитывавшая по совр. подсчетам не менее 1200 рукописей. Здесь хранились Лавр. лет., пергаменный сб. с житием вел. князя Владимира, ряд ценнейших летописных памятников, изъятых М.-П. из церк. хранилищ, в том числе по инспирированному им указу Екатерины II 1791, автографы трудов Татищева, Болтина, Елагина, А. А. Барсова, Екатерины II, П. Н. Крекшина, деятелей рус. церкви XVIII в. и др. В силу трагич. обстоятельств 1812 подавляющая часть рукописной коллекции была утрачена, включая и единственный из известных списков С.
Обладая столь уникальным собр. памятников истории и письменности, М.-П. в нач. 90-х XVIII в. с помощью своих друзей и коллег приступил к их изд. и к публикации ист. сочинений, в основном связанных с историей Древней Руси. В последующие годы увидели свет: «Правда Русская» (1792), «Книга Большому Чертежу» (1792), «Историческое разыскание о времени крещения российской великой княгини Ольги» (1792) Е. Булгариса, «Духовная великого князя Владимира Мономаха детям своим» (1793), «Лексикон Российский исторический, географический, политический и гражданский» Татищева (1793) и др. При участии М.-П. были подготовлены труды Болтина: «Примечания на Историю древние и нынешние России господина Леклерка» (1788), его же «Критические примечания» на первый и второй тома «Истории Российской» Щербатова (1793, 1794), «Ответ генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова, сочинителя Российской истории» (1789), «Письмо к графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину о камне Тмутороканском, найденном на острове Тамани в 1792 году» А. Н. Оленина (1806) и др. Сам М.-П. выступил в качестве автора «Исторического исследования о местоположении древнего Российского Тмутороканского княжения» (1794), «Исторического замечания о начале и местоположении древнего Российского так называемого Холопья города» (1810), ряда др. исследований, посвящ. ист. географии, хронологии, палеографии, нумизматике.
Публикаторская деятельность М.-П. и его сотрудников — первое после Татищева, М. В. Ломоносова и Н. И. Новикова нац. обществ. движение за сохранение и введение в обществ. оборот широкого круга памятников истории и культуры. В его основе лежали прежде всего патриотич. мотивы, стремление найти в древностях свидетельства и доказательства богатства и поступат. ист. развития России, высокого уровня ее прошлой культуры. В общем русле этого движения можно рассматривать и тот интерес, который проявил М.-П. к попавшему в его коллекцию на рубеже 80—90-х (вероятнее всего, между 1788—90) списку С. Известные в наст. время материалы позволяют говорить о том, что М.-П., не делая секрета из своей находки, с самого начала, задумав изд. С., попытался привлечь к его подготовке широкий круг соотечественников. На разных этапах к прочтению его текста, комментированию, сверке корректур оказались причастны Елагин, Бантыш-Каменский, Малиновский, возможно, Болтин. Благодаря этому, а также использованию М.-П. и его сотрудниками значит. круга печатных и рукописных пособий, в том числе неопубл. ист.-геогр. словаря Болтина «Выписки для уразумения древних летописей, с
изъяснением древних слов, из употребления вышедших, и географических мест, упоминаемых в летописях наших», подготовл. М.-П. и его сотрудниками изд. С. вышло в 1800 (см. Первое издание «Слова»).
Исследователи уделяли большое внимание издат. деятельности М.-П. (Д. С. Лихачев, Г. Н. Моисеева, О. В. Творогов, В. П. Козлов), собирали сведения о составе его коллекции (Моисеева, Козлов). Выдвинутая еще А. Мазоном версия о причастности М.-П. к созданию С. была развита в работах А. А. Зимина, полагавшего, что М.-П. сделал в текст С. две вставки. Эта точка зрения была убедительно опровергнута Моисеевой и Ф. Я. Приймой.
"2. В конце 1750-х и в начале 1760-х годов Иоиль Быковский одновре
менно с отправлением должности законоучителя (преподавателя «закона
божьего») в С.-Петербургском Кадетском корпусе был также законоучи
телем и в Имп. Академии художеств. Пребывание Быковского препода
вателем в течение ряда лет в Академии художеств, неизбежные знакомства
его с другими преподавателями и постоянное участие его в текущей жизни
Академии, несомненно, способствовали общему культурному развитию
Быковского."
К о м м е н т а р и й. Будущий первоиздатель "Слова" А.И.Мусин-Пушкин учился в Кадетском корпусе как раз в то время (1759-1761), когда там преподавал архимандрит Иоиль . Там они и познакомились. И именно благодаря этому знакомству о.Иоиль в 1776 г. был переведён из Чернигова в Ярославль - родной город для А.И.Мусина-Пущкина.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова..." (СПб, т.2, стр.285-287):
МУСИН-ПУШКИН Алексей Иванович (16(27).III.1744, Москва — 1(13).II.1817, там же) — археограф-любитель, коллекционер, издатель древнерус. памятников. М.-П. — потомок старинного дворянского рода, получившего известность особенно в XVIII в. Ок. Артиллерийский и инженерный кадетский корпус, после чего до 1772 служил в артиллерии. В последние годы воен. службы одновременно являлся адъютантом князя Г. Г. Орлова. После опалы последнего в 1772 отправился за границу, посетив Германию, Францию, Голландию, Италию. С возвращением в Россию началась его карьера как гос. деятеля: он становится церемониймейстером имп. двора (1775), действит. статским советником (1784), почетным чл. АХ (1785), действит. чл. Росс. Академии (1789), управляющим Корпусом чужестранных единоверцев (1789), обер-прокурором Синода (1791), тайным советником (1793), президентом АХ (1795). В 1797 получает графское достоинство и становится сенатором. Обязанный своей карьерой Екатерине II, с приходом к власти Павла I М.-П. в 1796 был уволен со всех своих постов и до конца жизни оказался в стороне от гос. и активной полит. деятельности.
Получив прекрасное образование, свободно владея несколькими яз., познакомившийся во время своего заруб. путешествия с достижениями европ. науки и культуры, М.-П. рано увлекся отеч. историей. С сер. 80-х XVIII в. он объединил вокруг себя ряд соотечественников, профессионально занимавшихся ее изучением. В «Кружок любителей отечественной истории», получивший в историографии название кружка А. И. Мусина-Пушкина, в разное время входили И. Н. Болтин, И. П. Елагин, А. Ф. Малиновский, Н. Н. Бантыш-Каменский, с ним был тесно связан Н. М. Карамзин, ряд др. историков и литераторов. Своей гл. задачей чл. кружка поставили изучение и пропаганду отеч. истории и культуры. Являясь приверженцами ист. взглядов В. Н. Татищева, чл. кружка вместе с М.-П. одновременно выступали активными критиками ист. трудов М. М. Щербатова, предприняв против него с негласного одобрения Екатерины II организованную критич. кампанию.
Науч., публицистич. и просветит. замыслы М.-П. и его кружка в кон. XVIII — нач. XIX в. были реализованы лишь частично по нескольким направлениям. Еще в молодости М.-П. развернул активную деятельность по собиранию памятников истории и культуры. В его худ.
коллекции оказались полотна Рафаэля, Леонардо да Винчи, Рубенса; нумизматич. кабинет включал такой раритет, как «сребро Ярославле». Уникальной по объему и составу материалов оказалась рукописная коллекция, насчитывавшая по совр. подсчетам не менее 1200 рукописей. Здесь хранились Лавр. лет., пергаменный сб. с житием вел. князя Владимира, ряд ценнейших летописных памятников, изъятых М.-П. из церк. хранилищ, в том числе по инспирированному им указу Екатерины II 1791, автографы трудов Татищева, Болтина, Елагина, А. А. Барсова, Екатерины II, П. Н. Крекшина, деятелей рус. церкви XVIII в. и др. В силу трагич. обстоятельств 1812 подавляющая часть рукописной коллекции была утрачена, включая и единственный из известных списков С.
Обладая столь уникальным собр. памятников истории и письменности, М.-П. в нач. 90-х XVIII в. с помощью своих друзей и коллег приступил к их изд. и к публикации ист. сочинений, в основном связанных с историей Древней Руси. В последующие годы увидели свет: «Правда Русская» (1792), «Книга Большому Чертежу» (1792), «Историческое разыскание о времени крещения российской великой княгини Ольги» (1792) Е. Булгариса, «Духовная великого князя Владимира Мономаха детям своим» (1793), «Лексикон Российский исторический, географический, политический и гражданский» Татищева (1793) и др. При участии М.-П. были подготовлены труды Болтина: «Примечания на Историю древние и нынешние России господина Леклерка» (1788), его же «Критические примечания» на первый и второй тома «Истории Российской» Щербатова (1793, 1794), «Ответ генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова, сочинителя Российской истории» (1789), «Письмо к графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину о камне Тмутороканском, найденном на острове Тамани в 1792 году» А. Н. Оленина (1806) и др. Сам М.-П. выступил в качестве автора «Исторического исследования о местоположении древнего Российского Тмутороканского княжения» (1794), «Исторического замечания о начале и местоположении древнего Российского так называемого Холопья города» (1810), ряда др. исследований, посвящ. ист. географии, хронологии, палеографии, нумизматике.
Публикаторская деятельность М.-П. и его сотрудников — первое после Татищева, М. В. Ломоносова и Н. И. Новикова нац. обществ. движение за сохранение и введение в обществ. оборот широкого круга памятников истории и культуры. В его основе лежали прежде всего патриотич. мотивы, стремление найти в древностях свидетельства и доказательства богатства и поступат. ист. развития России, высокого уровня ее прошлой культуры. В общем русле этого движения можно рассматривать и тот интерес, который проявил М.-П. к попавшему в его коллекцию на рубеже 80—90-х (вероятнее всего, между 1788—90) списку С. Известные в наст. время материалы позволяют говорить о том, что М.-П., не делая секрета из своей находки, с самого начала, задумав изд. С., попытался привлечь к его подготовке широкий круг соотечественников. На разных этапах к прочтению его текста, комментированию, сверке корректур оказались причастны Елагин, Бантыш-Каменский, Малиновский, возможно, Болтин. Благодаря этому, а также использованию М.-П. и его сотрудниками значит. круга печатных и рукописных пособий, в том числе неопубл. ист.-геогр. словаря Болтина «Выписки для уразумения древних летописей, с
изъяснением древних слов, из употребления вышедших, и географических мест, упоминаемых в летописях наших», подготовл. М.-П. и его сотрудниками изд. С. вышло в 1800 (см. Первое издание «Слова»).
Исследователи уделяли большое внимание издат. деятельности М.-П. (Д. С. Лихачев, Г. Н. Моисеева, О. В. Творогов, В. П. Козлов), собирали сведения о составе его коллекции (Моисеева, Козлов). Выдвинутая еще А. Мазоном версия о причастности М.-П. к созданию С. была развита в работах А. А. Зимина, полагавшего, что М.-П. сделал в текст С. две вставки. Эта точка зрения была убедительно опровергнута Моисеевой и Ф. Я. Приймой.
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
В. П. АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ. „Праздник кабацких ярыжек". Пародия-сатира второй половины ХVII века.
................................(в кн.: ТОДРЛ, т.I, 1934).....................................................
Фрагмент 1 (стр.191):
"Отмечая, что постоянными посетителями кабака были представители
разных классов, автор показывает нам целую галлерею портретов их,
метко схватывая при этом профессиональные особенности каждого в перечне
«даров», которые «со усердием сердца своего» несут в кабак и корчму
клиенты. Перед нами проходят «поп и дьякон, чернцы, дьячки, мудрые
ФИЛОСОФЫ, служилые люди, князе и бояре и воеводы, пушкари и солдаты,
сабелники, лекари и обманщики, тати и разбойницы, холопи, женки, мужние
жены, зернщики и костари и такалщики, ростовщики, скупщики, купцы,
десятники и довотчики, пономари, повары, лесники, кузнецы». Одни пьют,
другие грабят — и все вместе составляют живую каріину кабацкого быта.
Нельзя не заметить, что в этом перечне автор с особым вниманием оста
навливается на различай даров у представителей духовенства. О пьянстве
«го выше еще он дает очень резкий отзыв: «Мечюще одеяние свое, ходяще
безпресгани на корчму, друг ко др\гу глаголаху с похмелья попы и диаконы,
склад чиняху и на мед посылаху на недро, глаголюще: пропьем однорядку
темнозеленую да повесе іимся, не пощадим кафтана зеленаго, сорокоустными
денгами откупимся. Сице попы помышляюще пьяные, коего бы мертвеца
с зубов одрать; черными сермягами оболчемся и у мужиков во браічинах
изопьем и от попадей жюрбы убежим»"
Фрагмент 2 (стр.194-198):
"«Служба кабаку», пародирующая церковную службу, обнаруживает
в авторе человека, с одной стороны, с незаурядным уменьем овладеть
литературной Формой, с другой, — с основательным знанием того материала,
который он использовал в качестве своего оригинала. Дать пародию на
отдельную, хорошо знакомую в ту пору каждому грамотному человеку
молитву было нетрудно. Обученный чтению по Часослову, усердно посе
щающий церковные службы и домашние моления, всякий «книжный»
человек в Московской Руси в XVII в. мог справиться с несложной
задачей — облечь в церковную Форму какой-либо житейский сюжет. Но
выдержать конструкцию целой службы, уловить стиль отдельных типов
церковных песнопений, их последовательность, и наконец четко повторить
Форму не только повседневных, но и редко употребляющихся в службе
молитв — мог не всякий: профессиональные навыки отчетливо выступают
у автора «Праздника кабацких ярыжек». Он владеет церковной службой
вполне, он не спутает ирмос с кондаком, тропарем или величанием, пра
вильно поместит в должной последовательности паримийные чтения, не
забудет предварить, где полагается, каждую песнь «стихом», «запевом»
или «славой», различает гласы, — словом поступает в данном случае не как
дилеттант, а именно как профессионал, основательно изучивший церковную
службу. Он хорошо понимает и чувствует церковный язык, улавливает не
только отдельные обороты его, которые затем перелицовывает для своей
цели, но и ритм церковных песнопений, их звуковую окраску. Заметно,
что церковный оригинал находится у него прочно именно в слуховой
памяти, и он часто пародирует не смысл, а звуковой рисунок. Остановимся
подробнее на характеристике техники автора «службы кабаку», чтобы,
наряду с его идеологией, отчетливо выступила и его литературная ФИЗИО
НОМИЯ: это значительно облегчит нам решение вопроса, какая среда
выдвинула подобного писателя.
На протяжении всего текста церковная служба дает автору постоянно
как бы толчок, отправной пункт, от которого он затем начинает свободно
развивать свою тему. Поэтому дословных совпадений чаше всего следует
искать в начальных строках или словах песнопений, запевов и проч. По этим
первым словам обычно сразу узнается оригинал.
Приведу примеры:
1. Заглавия отдельных частей службы явно напоминают соответ
ствующие места в богослужебных сборниках:
«Месяца китовраса в нелепый день иже в неподобных . . . . »
ср.—«Месяца майя в 8 день иже во святых . . . . » (Минея ел., май);
«На малеи вечерни поблаговестим в малые чарки таже позвоним в поіве-
дришки пивишка . ... » ср. —«... . и изшед благовестит в колокол,
таже звонит во вся колоколы три звона» (вечерня, Часослов); «и отпуст
безо всего платья по обычаю ж и многое колпаком и ронянию шапкам пред
обедом . . . . » ср. — «и отпуст по обычаю . . . . » «по отпусте же
идут в трапезу вечеряти ... . и творим метание . . . . » (Час, Мин.);
«По сем псалом избранной. Терпя потерпех на кабаке живучи . . . . » ср.—
«Псалом избранной. Терпя потерпех господа.» (Мин.); «Канон по накрам
по краегранесию» ср. — «Канон преподобному ему же краегранесие
чущево» (Мин.).
2. Стихи и запевы:
«Да уповает пропойца на корчме испити лохом . . . . » ср. — «Да
уповает Израиль на господа» (Час); «И той избавить тя до нага от всего
платья твоего пропитаго на кабаке с увечьем» ср.—«И той избавит
Израиля от всех беззаконий его» (Октоих); «Пьяница яко теля наго про-
цвете убожеством» ср. — «Праведник яко ФИНИК процветет» (Мин.); «Многи
скорби с похмелья живучи бывают» ср. — «Многи скорби праведным и от
всех их избавит их господь» (Мин.); «Изведи из непотребного пьянства душу
мою» ср. — «Изведи из темницы душу мою» (Час).
3. Песнопения, где использованы лишь начальные слова оригинала,
дальнейшее же развивается независимо от него:
«Егда славнии человецы, в животех искуснии, в разуме за уныние
хмелем обвеселяхуся, тогда егда во многая дни се твориша, питием омра-
чаху свои сущий разум . ... » ср. — «Егда славнии ученицы на умовении
вечери просвещахуся, тогда Июда злочестивый сребролюбия недугом
омрачашеся . . . . » (Час); «В терпении своем стяжал еси мзду свою,
почесть трудов своих приемля, скорби, соломянньш венцем . . . . » ср. —
«В терпении твоем стяжал еси мзду свою, отче преподобие, в молитвах . . . »
(Час); «Воду прошед, болото перебрел, из двора вышел, от жены злой
жюрбы убежал . . . . » ср. — «Воду прошед яко по суху, из египетска
зла избежав . . . » (Час); «Собранное мною богатство разточил еси
и наготы ярем до конца носити сотворил еси. .. . » ср. — «Богатство-
свое расточил еси убогим и небесное богатство . . . . » (Час); «С по
хмелья встав дуростию и шаловством держим . . . . » ср. — «От сна встав,
всесвятая Троице . . . . » (Час); «Кто может изрещи бесование твое,
кабаче веселый . . . » ср. — «Кто изрещи может подвиги твоя, отче . . . »
(ТреФологий); «Очистил мя еси, кабаче, до нага, много было имения . . . »
ср. — «Очистил мя еси, спасе, многа бо беззакония моя ... » (ТреФ.).
4. Песнопения, повторяющие общую конструкцию оригинала, но-
словесно значительно отличающиеся и большие по объему:
«Хвалите имя пропоицыно, аллилуйя. Хвалите ярыжные его и стоящей
пред ним, трубите ему во всю пору, . . Есповедаитеся ему ласткою
и приветною. . . яко в век обычай пьяных . . .» ср. — «Хвалите имя
господне аллилуиа. Хвалите раби господа . . . исповедаитеся господеви,
яко благ, яко в век милость его ... » (ТреФ.); «Что ти принесем, веселая
корчмо, кажды человек различныя дары тебе приносит. . . поп и дьяков
скуфьи . . . чернцы манатьи ... » ср. — «Что ти принесем, Христе . . .
каяждо бо тобою бывших тварей благодарение ти приносит, аггели пев
шебеса звезду ... » (ТреФ.); «Избранному кабаку безумныя песни при-
весем, вкупе пьюще .. . но яко имея к наготе дерзновение.... да
*си, кабаче неблагодарне, зовем тебе: бесованию наставниче, радуйся,
глупости великий учителю» ср. — «Взбранному и дивному и чудотворцу. . .
ялетуще песнь .. . но яко имея дерзновение ко господу .. . да зовем ти:
радуйся, утверждение граду нашему» (Час); «Что тя наречем, кабаче,
река ли еси быстрая . . . моли с голянскими своими о недостатках наших».
ср. — «Что ія именуем (наречем), апостоле, реку ли . . . моли о спасении
душ наших» (Мин.).
5. Но, наряду с таким свободным вариированием церковной темы, мы
часто встречаем песнопения, где автор все время идет параллельно со своям
образцом, как бы зацепляясь за отдельные слова его, и лишь промежутки
заполняет собственным содержанием:
«Сподоби, господи, вечер сей без побоев до пьяна напитися нам, лягу
спати, благ еси нам хмелю ищущим и пьющим, и пьяни обретошася, тобою
хвално и прославлено имя твое во веки нами. Буди, хмелю, сила твоя на
яас, яко же уповахом пьюще на тя» ср. — «Сподоби, господи, в вечер сей
без греха сохранимся нам, благословен еси .. . и хвално и прославлено
имя .твое во веки аминь. Буди, господи, милость твоя на нас, яко же
уповахом на тя» (Час); «Ныне отпущаеши с печи мене .раба своего еще
да кабак по вино и по мед и по пиво по глаголу вашему с миром, яко
видеста очи мои тамо много пьющих и пьяных. Спасайте их и не опивайте
их, светло тамо открыта окна и двери приходящим людям» ср. — «Ныне
отпущаеши раба твоего, владыко, по глаголу твоему с миром, яко видеста
очи мои спасение твое, еже еси уготовал пред лицем всех людей. Свет во
откровение языком и славу людии твоих Израиля» (Час); «Свяже хмель,
свяже крепче, свяже пьяных и всех пьющих, помилуй нас голянских» ср. —
«Святыи боже, свягы крепкий, святыи безсмертныи, помилуй нас» (Час);
«Слава отцу и матере их и сыну .. . и ныне с вами и во веки аминь»
ср.—«Слава отцу и сыну и святому духу ныне и присно и во веки веком»
(Час); «Отче наш, иже еси седиш ныне дома, да славитца имя твое нами,
да прииди ныне и ты к нам, да будет воля твоя, яко на дому, тако и на
кабаке на пече. Хлеб наш будет, дай же тебя, господи, и сего дни и оста
вите должники долги наша, яко же и мы оставляем животы своя на кабаке,
я не ведите нас на правеж, нечего нам дата, но избавите нас от тюрмы»
«р.—«Отче наш иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет
царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси, и на земли, хлеб наш
насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оста-
вляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от
лукавого» (Час); «Величаем тя, кабаче веселый, и чтем дурость твою-
и со глупостию, ты бо купиш собины наша и велиш нам по миру скитатися»
ср. — «Величаем тя, пророче бойкий, и чтем святую память твою, ты бо
молиши за нас Христа бога нашего» (Мин.); «Ты еси, кабаче, утверждение
с похмелья притекающим к тебе, ты же пьяным тма и омрачение, и пьющи
даруют стоя на тебе» ср.—«Ты еси, утвержение притекающим ти,
господи, ты же свет омраченым, и поет тя дух мои» (Мии.); «Песнь
5 тормос. В бездне кабацкой одержим похмелями неизбытныя пропасти
твоя, призываю людей добрых, кто бы меня опохмелил и с кабака свел»
ср. — «Песнь 6 ирмос. В бездне греховней одержим, неиследную мило
сердия твоего призываю бездну, от тли, боже, мя возведи» (ТреФ.); «Песнь
9 тормос. Ты ми, кабаче, злыи учителю, ты ми нагота и босота, ты ми
сетование, не оставил еси в дому моем, чем одратися, несытством своим
все приобрел еси, тем з гольявскими вопию ти: слава дурости твоей, чело-
веконенавистниче» ср. — «Песнь 4 ирмос. Ты ми, Христе, господь, ты же
и сила ми, ты ми бог, ты ми радованпе, не оставль недра отча . . . тем
с пророком Аввакумом зову: силе твоей слава, человеколюбче» (ТреФ.);
«На хвалу на кабак потекл еси малоумне человече, и той тя прославит до
нага пропитисяи во временней сей жизни скитатися по миру с мешком
под окошками просити и собак кнутом дразнити, тем же дерзновение
и пропасть стяжал еси» ср. — «На хвалу потекл еси господню, Николае, во
временней жизни и той тя прослави на небесней и истинней жизни, тем же
дерзновение стяжав к нему моли спасти душы наша» (ТреФ.)."
К о м м е н т а р и й. Текст поэмы "Слово о полку Игореве" в версии его написания в XVIII в. может прочитываться в ключе пародии на церковную обрядность. И результаты анализа сатиры-пародии на церковную службу "Служба кабаку", проведённого В.П.Адриановой-Перетц в 1934 г. (время воинствующего атеизма), могут дать хороший подкрепляющий материал в отношении текста "Слова". А именно, ко времени конца XVIII в. в книжной среде сложилась традиция пародийного отношения к церковной обрядности, и предполагаемый Автор "Слова" XVIII в. мог всего лишь воспользоваться этой традицией.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
В. П. АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ. „Праздник кабацких ярыжек". Пародия-сатира второй половины ХVII века.
................................(в кн.: ТОДРЛ, т.I, 1934).....................................................
Фрагмент 1 (стр.191):
"Отмечая, что постоянными посетителями кабака были представители
разных классов, автор показывает нам целую галлерею портретов их,
метко схватывая при этом профессиональные особенности каждого в перечне
«даров», которые «со усердием сердца своего» несут в кабак и корчму
клиенты. Перед нами проходят «поп и дьякон, чернцы, дьячки, мудрые
ФИЛОСОФЫ, служилые люди, князе и бояре и воеводы, пушкари и солдаты,
сабелники, лекари и обманщики, тати и разбойницы, холопи, женки, мужние
жены, зернщики и костари и такалщики, ростовщики, скупщики, купцы,
десятники и довотчики, пономари, повары, лесники, кузнецы». Одни пьют,
другие грабят — и все вместе составляют живую каріину кабацкого быта.
Нельзя не заметить, что в этом перечне автор с особым вниманием оста
навливается на различай даров у представителей духовенства. О пьянстве
«го выше еще он дает очень резкий отзыв: «Мечюще одеяние свое, ходяще
безпресгани на корчму, друг ко др\гу глаголаху с похмелья попы и диаконы,
склад чиняху и на мед посылаху на недро, глаголюще: пропьем однорядку
темнозеленую да повесе іимся, не пощадим кафтана зеленаго, сорокоустными
денгами откупимся. Сице попы помышляюще пьяные, коего бы мертвеца
с зубов одрать; черными сермягами оболчемся и у мужиков во браічинах
изопьем и от попадей жюрбы убежим»"
Фрагмент 2 (стр.194-198):
"«Служба кабаку», пародирующая церковную службу, обнаруживает
в авторе человека, с одной стороны, с незаурядным уменьем овладеть
литературной Формой, с другой, — с основательным знанием того материала,
который он использовал в качестве своего оригинала. Дать пародию на
отдельную, хорошо знакомую в ту пору каждому грамотному человеку
молитву было нетрудно. Обученный чтению по Часослову, усердно посе
щающий церковные службы и домашние моления, всякий «книжный»
человек в Московской Руси в XVII в. мог справиться с несложной
задачей — облечь в церковную Форму какой-либо житейский сюжет. Но
выдержать конструкцию целой службы, уловить стиль отдельных типов
церковных песнопений, их последовательность, и наконец четко повторить
Форму не только повседневных, но и редко употребляющихся в службе
молитв — мог не всякий: профессиональные навыки отчетливо выступают
у автора «Праздника кабацких ярыжек». Он владеет церковной службой
вполне, он не спутает ирмос с кондаком, тропарем или величанием, пра
вильно поместит в должной последовательности паримийные чтения, не
забудет предварить, где полагается, каждую песнь «стихом», «запевом»
или «славой», различает гласы, — словом поступает в данном случае не как
дилеттант, а именно как профессионал, основательно изучивший церковную
службу. Он хорошо понимает и чувствует церковный язык, улавливает не
только отдельные обороты его, которые затем перелицовывает для своей
цели, но и ритм церковных песнопений, их звуковую окраску. Заметно,
что церковный оригинал находится у него прочно именно в слуховой
памяти, и он часто пародирует не смысл, а звуковой рисунок. Остановимся
подробнее на характеристике техники автора «службы кабаку», чтобы,
наряду с его идеологией, отчетливо выступила и его литературная ФИЗИО
НОМИЯ: это значительно облегчит нам решение вопроса, какая среда
выдвинула подобного писателя.
На протяжении всего текста церковная служба дает автору постоянно
как бы толчок, отправной пункт, от которого он затем начинает свободно
развивать свою тему. Поэтому дословных совпадений чаше всего следует
искать в начальных строках или словах песнопений, запевов и проч. По этим
первым словам обычно сразу узнается оригинал.
Приведу примеры:
1. Заглавия отдельных частей службы явно напоминают соответ
ствующие места в богослужебных сборниках:
«Месяца китовраса в нелепый день иже в неподобных . . . . »
ср.—«Месяца майя в 8 день иже во святых . . . . » (Минея ел., май);
«На малеи вечерни поблаговестим в малые чарки таже позвоним в поіве-
дришки пивишка . ... » ср. —«... . и изшед благовестит в колокол,
таже звонит во вся колоколы три звона» (вечерня, Часослов); «и отпуст
безо всего платья по обычаю ж и многое колпаком и ронянию шапкам пред
обедом . . . . » ср. — «и отпуст по обычаю . . . . » «по отпусте же
идут в трапезу вечеряти ... . и творим метание . . . . » (Час, Мин.);
«По сем псалом избранной. Терпя потерпех на кабаке живучи . . . . » ср.—
«Псалом избранной. Терпя потерпех господа.» (Мин.); «Канон по накрам
по краегранесию» ср. — «Канон преподобному ему же краегранесие
чущево» (Мин.).
2. Стихи и запевы:
«Да уповает пропойца на корчме испити лохом . . . . » ср. — «Да
уповает Израиль на господа» (Час); «И той избавить тя до нага от всего
платья твоего пропитаго на кабаке с увечьем» ср.—«И той избавит
Израиля от всех беззаконий его» (Октоих); «Пьяница яко теля наго про-
цвете убожеством» ср. — «Праведник яко ФИНИК процветет» (Мин.); «Многи
скорби с похмелья живучи бывают» ср. — «Многи скорби праведным и от
всех их избавит их господь» (Мин.); «Изведи из непотребного пьянства душу
мою» ср. — «Изведи из темницы душу мою» (Час).
3. Песнопения, где использованы лишь начальные слова оригинала,
дальнейшее же развивается независимо от него:
«Егда славнии человецы, в животех искуснии, в разуме за уныние
хмелем обвеселяхуся, тогда егда во многая дни се твориша, питием омра-
чаху свои сущий разум . ... » ср. — «Егда славнии ученицы на умовении
вечери просвещахуся, тогда Июда злочестивый сребролюбия недугом
омрачашеся . . . . » (Час); «В терпении своем стяжал еси мзду свою,
почесть трудов своих приемля, скорби, соломянньш венцем . . . . » ср. —
«В терпении твоем стяжал еси мзду свою, отче преподобие, в молитвах . . . »
(Час); «Воду прошед, болото перебрел, из двора вышел, от жены злой
жюрбы убежал . . . . » ср. — «Воду прошед яко по суху, из египетска
зла избежав . . . » (Час); «Собранное мною богатство разточил еси
и наготы ярем до конца носити сотворил еси. .. . » ср. — «Богатство-
свое расточил еси убогим и небесное богатство . . . . » (Час); «С по
хмелья встав дуростию и шаловством держим . . . . » ср. — «От сна встав,
всесвятая Троице . . . . » (Час); «Кто может изрещи бесование твое,
кабаче веселый . . . » ср. — «Кто изрещи может подвиги твоя, отче . . . »
(ТреФологий); «Очистил мя еси, кабаче, до нага, много было имения . . . »
ср. — «Очистил мя еси, спасе, многа бо беззакония моя ... » (ТреФ.).
4. Песнопения, повторяющие общую конструкцию оригинала, но-
словесно значительно отличающиеся и большие по объему:
«Хвалите имя пропоицыно, аллилуйя. Хвалите ярыжные его и стоящей
пред ним, трубите ему во всю пору, . . Есповедаитеся ему ласткою
и приветною. . . яко в век обычай пьяных . . .» ср. — «Хвалите имя
господне аллилуиа. Хвалите раби господа . . . исповедаитеся господеви,
яко благ, яко в век милость его ... » (ТреФ.); «Что ти принесем, веселая
корчмо, кажды человек различныя дары тебе приносит. . . поп и дьяков
скуфьи . . . чернцы манатьи ... » ср. — «Что ти принесем, Христе . . .
каяждо бо тобою бывших тварей благодарение ти приносит, аггели пев
шебеса звезду ... » (ТреФ.); «Избранному кабаку безумныя песни при-
весем, вкупе пьюще .. . но яко имея к наготе дерзновение.... да
*си, кабаче неблагодарне, зовем тебе: бесованию наставниче, радуйся,
глупости великий учителю» ср. — «Взбранному и дивному и чудотворцу. . .
ялетуще песнь .. . но яко имея дерзновение ко господу .. . да зовем ти:
радуйся, утверждение граду нашему» (Час); «Что тя наречем, кабаче,
река ли еси быстрая . . . моли с голянскими своими о недостатках наших».
ср. — «Что ія именуем (наречем), апостоле, реку ли . . . моли о спасении
душ наших» (Мин.).
5. Но, наряду с таким свободным вариированием церковной темы, мы
часто встречаем песнопения, где автор все время идет параллельно со своям
образцом, как бы зацепляясь за отдельные слова его, и лишь промежутки
заполняет собственным содержанием:
«Сподоби, господи, вечер сей без побоев до пьяна напитися нам, лягу
спати, благ еси нам хмелю ищущим и пьющим, и пьяни обретошася, тобою
хвално и прославлено имя твое во веки нами. Буди, хмелю, сила твоя на
яас, яко же уповахом пьюще на тя» ср. — «Сподоби, господи, в вечер сей
без греха сохранимся нам, благословен еси .. . и хвално и прославлено
имя .твое во веки аминь. Буди, господи, милость твоя на нас, яко же
уповахом на тя» (Час); «Ныне отпущаеши с печи мене .раба своего еще
да кабак по вино и по мед и по пиво по глаголу вашему с миром, яко
видеста очи мои тамо много пьющих и пьяных. Спасайте их и не опивайте
их, светло тамо открыта окна и двери приходящим людям» ср. — «Ныне
отпущаеши раба твоего, владыко, по глаголу твоему с миром, яко видеста
очи мои спасение твое, еже еси уготовал пред лицем всех людей. Свет во
откровение языком и славу людии твоих Израиля» (Час); «Свяже хмель,
свяже крепче, свяже пьяных и всех пьющих, помилуй нас голянских» ср. —
«Святыи боже, свягы крепкий, святыи безсмертныи, помилуй нас» (Час);
«Слава отцу и матере их и сыну .. . и ныне с вами и во веки аминь»
ср.—«Слава отцу и сыну и святому духу ныне и присно и во веки веком»
(Час); «Отче наш, иже еси седиш ныне дома, да славитца имя твое нами,
да прииди ныне и ты к нам, да будет воля твоя, яко на дому, тако и на
кабаке на пече. Хлеб наш будет, дай же тебя, господи, и сего дни и оста
вите должники долги наша, яко же и мы оставляем животы своя на кабаке,
я не ведите нас на правеж, нечего нам дата, но избавите нас от тюрмы»
«р.—«Отче наш иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет
царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси, и на земли, хлеб наш
насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оста-
вляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от
лукавого» (Час); «Величаем тя, кабаче веселый, и чтем дурость твою-
и со глупостию, ты бо купиш собины наша и велиш нам по миру скитатися»
ср. — «Величаем тя, пророче бойкий, и чтем святую память твою, ты бо
молиши за нас Христа бога нашего» (Мин.); «Ты еси, кабаче, утверждение
с похмелья притекающим к тебе, ты же пьяным тма и омрачение, и пьющи
даруют стоя на тебе» ср.—«Ты еси, утвержение притекающим ти,
господи, ты же свет омраченым, и поет тя дух мои» (Мии.); «Песнь
5 тормос. В бездне кабацкой одержим похмелями неизбытныя пропасти
твоя, призываю людей добрых, кто бы меня опохмелил и с кабака свел»
ср. — «Песнь 6 ирмос. В бездне греховней одержим, неиследную мило
сердия твоего призываю бездну, от тли, боже, мя возведи» (ТреФ.); «Песнь
9 тормос. Ты ми, кабаче, злыи учителю, ты ми нагота и босота, ты ми
сетование, не оставил еси в дому моем, чем одратися, несытством своим
все приобрел еси, тем з гольявскими вопию ти: слава дурости твоей, чело-
веконенавистниче» ср. — «Песнь 4 ирмос. Ты ми, Христе, господь, ты же
и сила ми, ты ми бог, ты ми радованпе, не оставль недра отча . . . тем
с пророком Аввакумом зову: силе твоей слава, человеколюбче» (ТреФ.);
«На хвалу на кабак потекл еси малоумне человече, и той тя прославит до
нага пропитисяи во временней сей жизни скитатися по миру с мешком
под окошками просити и собак кнутом дразнити, тем же дерзновение
и пропасть стяжал еси» ср. — «На хвалу потекл еси господню, Николае, во
временней жизни и той тя прослави на небесней и истинней жизни, тем же
дерзновение стяжав к нему моли спасти душы наша» (ТреФ.)."
К о м м е н т а р и й. Текст поэмы "Слово о полку Игореве" в версии его написания в XVIII в. может прочитываться в ключе пародии на церковную обрядность. И результаты анализа сатиры-пародии на церковную службу "Служба кабаку", проведённого В.П.Адриановой-Перетц в 1934 г. (время воинствующего атеизма), могут дать хороший подкрепляющий материал в отношении текста "Слова". А именно, ко времени конца XVIII в. в книжной среде сложилась традиция пародийного отношения к церковной обрядности, и предполагаемый Автор "Слова" XVIII в. мог всего лишь воспользоваться этой традицией.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.189):
"Нельзя не заметить, что особенно точно и в звуковом отношении
близко автор все же пародирует наиболее часто употребляемые песнопения,
такие, которые не только он сам, но и читатели его знали наизусть.
В этих примерах его мастерство доходит иногда до того, что при быстром
и невнятном произношении создается полная иллюзия, будто слышатся
церковные молитвы. Таковы, напр. «свяже хмель», «слава отцу» и др.-—
в них ритм выдержан вполне."
К о м м е н т а р и й. Так называемые "тёмные места" в тексте "Слова" не есть ли звукопись, пародирующая "наиболее часто употребляемое песнопение? Во всяком случает уважаемая В.П.Адрианова-Перетц в публикации 1934 г. даёт нам ещё один, наряду с заговорного-магическим, ключ к прочтению многомерного смысла "Слова".
"Нельзя не заметить, что особенно точно и в звуковом отношении
близко автор все же пародирует наиболее часто употребляемые песнопения,
такие, которые не только он сам, но и читатели его знали наизусть.
В этих примерах его мастерство доходит иногда до того, что при быстром
и невнятном произношении создается полная иллюзия, будто слышатся
церковные молитвы. Таковы, напр. «свяже хмель», «слава отцу» и др.-—
в них ритм выдержан вполне."
К о м м е н т а р и й. Так называемые "тёмные места" в тексте "Слова" не есть ли звукопись, пародирующая "наиболее часто употребляемое песнопение? Во всяком случает уважаемая В.П.Адрианова-Перетц в публикации 1934 г. даёт нам ещё один, наряду с заговорного-магическим, ключ к прочтению многомерного смысла "Слова".
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.198-199):
"Но не только в отдельных частях службы автор сохраняет церковную
манеру: расположение групп песнопений также следует порядку вечерней
службы. Конечно, мы не найдем одной службы, которая была бы цели
ком использована им: по самому сюжету—праздник задуман им в честь
новых мучеников, на кабаке пострадавших,— естественно чаще всего он
вспоминает молитвословия в честь преподобных и мучеников, но мы встре
чаем у него пародии на песнопения и из других служб до страстной недели
включительно. Даже паримийные чтения выбраны им не случайно: это как
раз те три паремии, которые в том же порядке читаются в службе препо
добному. Самое обилие эпитетов, которыми он наделяет кабак и пьяницу,
подробное описание подвигов последнего—все это соответствует церков
ному прославлению святого, его родины и места его подвигов.
Параллель пьяница — мученик завершается житием, мастерски паро
дирующим Форму жития. Трудами ряда ученых (Ключевский, Безобразов,
Лопарев, Шестаков и др.) давно уже установлен тот шаблон, по которому
обычно составлялось житие святого: его происхождение от благочестивых
родителей, ранние подвиги, послушание, раздаяа бедным имущества, муче
нические подвиги в бедности — вот канва, которую можно найти в массе
житий. Эту канву, несомненно, улавливали и внимательные читатели,
привыкшие к определенному порядку изложения подвигов преподобных и
к мотивировке этих подвигов. Следуя этому шаблону, и наш автор после
традиционной начальной Фразы проложных житнй — «Сии убо родишася...»
юворит о родителях пьяницы, о раннем непослушаиии его, о том, что
пьяницы «разтрчшпа имение не бога ради», об их мучениях в кабаке и злой
смерти. Сообразно с общим тоном изложения, житие пьяницы насыщено
славянизмами в языке, риторическими оборотами, которые показывают,
что у автора, начавшего с подражания кратким проложным житиям,
в памяти вставали и жития пространные, с похвалами святым, о теми
украшениями, которыми так богата московская агиография XV — XVI вв.
Мы не можем, конечно, указать точно, каким именно из этих житий автор
подражает: он, как отмечено, повторяет лишь их общую манеру, отсто
явшийся шаблон.
К о м м е н т а р и й. Как видно, расширяется область нашего поиска. Теперь необходимо наряду с церковными песнопениями просматривать и московскую агиографию. Обращает на себя внимание и то, что "Служба кабаку", как и "Слово", насыщено "славянизмами в языке" (на избыточность имперфектов, что характерно как раз для агиографической традиции, в тексте "Слова" обратил внимание А.А.Зализняк в своей книге по "Слову" 2004, стр. 239-239).
"Но не только в отдельных частях службы автор сохраняет церковную
манеру: расположение групп песнопений также следует порядку вечерней
службы. Конечно, мы не найдем одной службы, которая была бы цели
ком использована им: по самому сюжету—праздник задуман им в честь
новых мучеников, на кабаке пострадавших,— естественно чаще всего он
вспоминает молитвословия в честь преподобных и мучеников, но мы встре
чаем у него пародии на песнопения и из других служб до страстной недели
включительно. Даже паримийные чтения выбраны им не случайно: это как
раз те три паремии, которые в том же порядке читаются в службе препо
добному. Самое обилие эпитетов, которыми он наделяет кабак и пьяницу,
подробное описание подвигов последнего—все это соответствует церков
ному прославлению святого, его родины и места его подвигов.
Параллель пьяница — мученик завершается житием, мастерски паро
дирующим Форму жития. Трудами ряда ученых (Ключевский, Безобразов,
Лопарев, Шестаков и др.) давно уже установлен тот шаблон, по которому
обычно составлялось житие святого: его происхождение от благочестивых
родителей, ранние подвиги, послушание, раздаяа бедным имущества, муче
нические подвиги в бедности — вот канва, которую можно найти в массе
житий. Эту канву, несомненно, улавливали и внимательные читатели,
привыкшие к определенному порядку изложения подвигов преподобных и
к мотивировке этих подвигов. Следуя этому шаблону, и наш автор после
традиционной начальной Фразы проложных житнй — «Сии убо родишася...»
юворит о родителях пьяницы, о раннем непослушаиии его, о том, что
пьяницы «разтрчшпа имение не бога ради», об их мучениях в кабаке и злой
смерти. Сообразно с общим тоном изложения, житие пьяницы насыщено
славянизмами в языке, риторическими оборотами, которые показывают,
что у автора, начавшего с подражания кратким проложным житиям,
в памяти вставали и жития пространные, с похвалами святым, о теми
украшениями, которыми так богата московская агиография XV — XVI вв.
Мы не можем, конечно, указать точно, каким именно из этих житий автор
подражает: он, как отмечено, повторяет лишь их общую манеру, отсто
явшийся шаблон.
К о м м е н т а р и й. Как видно, расширяется область нашего поиска. Теперь необходимо наряду с церковными песнопениями просматривать и московскую агиографию. Обращает на себя внимание и то, что "Служба кабаку", как и "Слово", насыщено "славянизмами в языке" (на избыточность имперфектов, что характерно как раз для агиографической традиции, в тексте "Слова" обратил внимание А.А.Зализняк в своей книге по "Слову" 2004, стр. 239-239).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.199-200):
"Этим житием, резюмирующим отдельные черты быта пьяницы, раз
бросанные в песнопениях, заканчивается та основная часть, которая
и носила название «службы кабаку». Вся она, как мы видели, выдержана
в одном стиле пародии; с начала до конца она обнаруживает у автора
отчетливое знание церковного оригинала. Но, вчитываясь в ее язык, мы
видим, что в нем соединяются и при том неравномерно, две стихии.
С одной стороны, книжная, славянская, идущая от оригинала, который
пародируется, подсказывает автору всю терминологию — стихи, стихиры,
гласы, запевы, прокимен, паремьи, лития, тропарь, псалом, канон и др.; она
диктует морфологические славянизмы в виде остатков аориста—погибе,
утвердися, лишихся, сложных Форм прошедшего времени — очистился еси,
купил еси и проч.; звательных падежей типа—кабаче непотребне, учителю,
истощителю; местных падежей со старым смягчением—в тузе, человеце,
в велицеи; местоимения — мя, тя, ти, неполногласные формы — мраз, глад,
клада, чрево и др. Таких фонетических и морфологических славянизмов мы
найдем довольно много, по преимуществу в начальных строках песнопений,
особенно близких к церковному оригиналу, в паримийных чтениях и в житии.
В лексике славянская струя выражена слабее, если не считать приведенных
выше терминов; слова вроде — благонарочитии, ликовствуют, отреваитеся,
паче, яко, векую, семо и овамо — встречаются не часто.
Гораздо ярче в языке «службы кабаку» обнаруживается народная
живая речь. У автора наблюдается' склонность к оборотам, имеющим Форму
поговорок, иногда даже рифмованных; таковы его выражения — «хлеб,
господине, по силам, а полога по плечам». «Не часто тое вологу кушают,
да часто отрыгается». «Подавайся по рукам, ино легче волосам». «Каково
кликну в лес, тако и откликнется». «Как видят у нас, так я любят нас».
«Без воды на суше тонет». «Был со всем, а стал ни с чем». «Гледение
лихое пуще прошения бывает». «Каеты много, а воротить нелзе». «Тебе
нелюбо, да мне за честь». «Глухой клобук на себя наложим». «Под лесом
видят, а под носом не слышат». «Когда сором, ты закройся перстом». «Было
да сплыло». «Жити весело, а ести нечего». «Родила вас мама, да не приняла
вас яма». «Живете, что грязь месите». «Люди в рот, а ты глот». «Кропива
кто ее ни возмет, ют руки ожжет».
К о м м е н т а р и й. Тоже самое можно видеть и в тексте "Слова": книжность и фольклор.
"Этим житием, резюмирующим отдельные черты быта пьяницы, раз
бросанные в песнопениях, заканчивается та основная часть, которая
и носила название «службы кабаку». Вся она, как мы видели, выдержана
в одном стиле пародии; с начала до конца она обнаруживает у автора
отчетливое знание церковного оригинала. Но, вчитываясь в ее язык, мы
видим, что в нем соединяются и при том неравномерно, две стихии.
С одной стороны, книжная, славянская, идущая от оригинала, который
пародируется, подсказывает автору всю терминологию — стихи, стихиры,
гласы, запевы, прокимен, паремьи, лития, тропарь, псалом, канон и др.; она
диктует морфологические славянизмы в виде остатков аориста—погибе,
утвердися, лишихся, сложных Форм прошедшего времени — очистился еси,
купил еси и проч.; звательных падежей типа—кабаче непотребне, учителю,
истощителю; местных падежей со старым смягчением—в тузе, человеце,
в велицеи; местоимения — мя, тя, ти, неполногласные формы — мраз, глад,
клада, чрево и др. Таких фонетических и морфологических славянизмов мы
найдем довольно много, по преимуществу в начальных строках песнопений,
особенно близких к церковному оригиналу, в паримийных чтениях и в житии.
В лексике славянская струя выражена слабее, если не считать приведенных
выше терминов; слова вроде — благонарочитии, ликовствуют, отреваитеся,
паче, яко, векую, семо и овамо — встречаются не часто.
Гораздо ярче в языке «службы кабаку» обнаруживается народная
живая речь. У автора наблюдается' склонность к оборотам, имеющим Форму
поговорок, иногда даже рифмованных; таковы его выражения — «хлеб,
господине, по силам, а полога по плечам». «Не часто тое вологу кушают,
да часто отрыгается». «Подавайся по рукам, ино легче волосам». «Каково
кликну в лес, тако и откликнется». «Как видят у нас, так я любят нас».
«Без воды на суше тонет». «Был со всем, а стал ни с чем». «Гледение
лихое пуще прошения бывает». «Каеты много, а воротить нелзе». «Тебе
нелюбо, да мне за честь». «Глухой клобук на себя наложим». «Под лесом
видят, а под носом не слышат». «Когда сором, ты закройся перстом». «Было
да сплыло». «Жити весело, а ести нечего». «Родила вас мама, да не приняла
вас яма». «Живете, что грязь месите». «Люди в рот, а ты глот». «Кропива
кто ее ни возмет, ют руки ожжет».
К о м м е н т а р и й. Тоже самое можно видеть и в тексте "Слова": книжность и фольклор.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 6 (стр.202
"Кто же мог соединить резкое осуждение кабака и целовальника, т. е.
государственной организации пьянства, сочувствие к пьянице, тонкое зна
ние кабацкого быта и его постоянных посетителей — с таким основатель
ным знанием церковно-богослужебной литературы ? Кто мог, отдавши дань
традиционным'элементам тогдашнего книжного языка, внести такую силь
ную струю живой народной речи? При отсутствии в 60-х годах XVII в.
в Москве правильной духовной школы, такое знание богослужебных книг
следует искать в среде, где оно было связано с профессией, т. е. в церков
ном причте.
Но мы знаем, что духовную среду в древней Руси нельзя рассматри
вать, как одно целое: высшее и низшее духовенство с самого начала
христианства у нас представляли два разных класса. Высшее духовенство
до XV в. было вполне Феодальной организацией, ничем не отличавшейся по
существу от светских Феодальных установлений, идеологически примыкало
к ним полностью. К X VI в. с ростом московской централизации и церковь,
т. е. высшая церковная иерархия становится московско-дворянской. Но
и в ту и в другую эпоху низшее духовенство по своему социальному поло
жению было на стороне податных или тяглых сословий, не имело никаких
привилегий, которыми в изобилии владело высшее духовенство, но зато
несло тяжесть двойных налогов — и от светской и от своей церковной
власти. Неудивительно поэтому, что уже с X IV в. нам известны случаи,
когда низшее духовенство объединялось с мирянами для борьбы сначала
с феодальной, потом с дворянской властью. Социальные моменты несомненно
существовали в тех движениях, которые долгое время рассматривались,
как исключительно религиозные: начиная с стригольников и кончая так
наз. раскольниками, русские «еретики» всегда соединяли борьбу с церков
ными догматами с протестом против церковной, а следовательно и поддер
живающей ее светской власти. Таким образом оппозиционные настроения
в младшем духовенстве появились в XVII в. не внезапно: они росли долго
на почве его социального положения. К половине XVII в. положение при-
ходского духовенства, этих, по выражению того времени, «тяглых попов»,
значительно ухудшилось. (...)Этот тяжелый кризис не мог не вызывать
ОППОЗИЦИИ среди приходского духовенства. Тяжелее всех было сельскому
духовенству ...
К о м м е н т а р и й. Священник Иоиль Быковский, входящий в литературный кружок первоиздателя "Слова", отправлял службу в Чернигове и, быть может, в качестве сельского священника.
Если же говорить о протестах светской власти, то прежде всего необходимо вспомнить о борьбе старообрядцев с церковными реформами патриарха Никона, инициатором которых выступил Дом Романовых, в свою очередь науськиваемый Римом (Ватиканом).
"Кто же мог соединить резкое осуждение кабака и целовальника, т. е.
государственной организации пьянства, сочувствие к пьянице, тонкое зна
ние кабацкого быта и его постоянных посетителей — с таким основатель
ным знанием церковно-богослужебной литературы ? Кто мог, отдавши дань
традиционным'элементам тогдашнего книжного языка, внести такую силь
ную струю живой народной речи? При отсутствии в 60-х годах XVII в.
в Москве правильной духовной школы, такое знание богослужебных книг
следует искать в среде, где оно было связано с профессией, т. е. в церков
ном причте.
Но мы знаем, что духовную среду в древней Руси нельзя рассматри
вать, как одно целое: высшее и низшее духовенство с самого начала
христианства у нас представляли два разных класса. Высшее духовенство
до XV в. было вполне Феодальной организацией, ничем не отличавшейся по
существу от светских Феодальных установлений, идеологически примыкало
к ним полностью. К X VI в. с ростом московской централизации и церковь,
т. е. высшая церковная иерархия становится московско-дворянской. Но
и в ту и в другую эпоху низшее духовенство по своему социальному поло
жению было на стороне податных или тяглых сословий, не имело никаких
привилегий, которыми в изобилии владело высшее духовенство, но зато
несло тяжесть двойных налогов — и от светской и от своей церковной
власти. Неудивительно поэтому, что уже с X IV в. нам известны случаи,
когда низшее духовенство объединялось с мирянами для борьбы сначала
с феодальной, потом с дворянской властью. Социальные моменты несомненно
существовали в тех движениях, которые долгое время рассматривались,
как исключительно религиозные: начиная с стригольников и кончая так
наз. раскольниками, русские «еретики» всегда соединяли борьбу с церков
ными догматами с протестом против церковной, а следовательно и поддер
живающей ее светской власти. Таким образом оппозиционные настроения
в младшем духовенстве появились в XVII в. не внезапно: они росли долго
на почве его социального положения. К половине XVII в. положение при-
ходского духовенства, этих, по выражению того времени, «тяглых попов»,
значительно ухудшилось. (...)Этот тяжелый кризис не мог не вызывать
ОППОЗИЦИИ среди приходского духовенства. Тяжелее всех было сельскому
духовенству ...
К о м м е н т а р и й. Священник Иоиль Быковский, входящий в литературный кружок первоиздателя "Слова", отправлял службу в Чернигове и, быть может, в качестве сельского священника.
Если же говорить о протестах светской власти, то прежде всего необходимо вспомнить о борьбе старообрядцев с церковными реформами патриарха Никона, инициатором которых выступил Дом Романовых, в свою очередь науськиваемый Римом (Ватиканом).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 7 (стр.204-205):
"Младшее духовенство, идеологически, как мы видели выше,
оставаясь на стороне той «тяглой» массы, которая пропивалась на кабаке,
продолжая говорить ее языком, в то же время по профессии знало и книж
ный язык и богослужебную книгу. Есть основание думать, что именно из
него и вышел автор «службы кабаку», особенно резко осудивший среди
других пьяниц свою церковную братью. Это осуждение было как раз
в духе того времени, когда по почину СтеФана ВояиФатьева и его кружка,
был поднят вопрос об оздоровлении духовенства, которое в его тогдашнем
состоянии не могло и паству свпю направлять на путь истинный. Вторая
половина XVII в. дала и другой образец сатиры на пьянство монастырское,
вышедший из монастырских стен — имеем в виду Калязинскую челобитную."
К о м м е н т а р и й. След предполагаемого состава авторского коллектива - содателя "Слова" - ведёт в церковную среду.
"Младшее духовенство, идеологически, как мы видели выше,
оставаясь на стороне той «тяглой» массы, которая пропивалась на кабаке,
продолжая говорить ее языком, в то же время по профессии знало и книж
ный язык и богослужебную книгу. Есть основание думать, что именно из
него и вышел автор «службы кабаку», особенно резко осудивший среди
других пьяниц свою церковную братью. Это осуждение было как раз
в духе того времени, когда по почину СтеФана ВояиФатьева и его кружка,
был поднят вопрос об оздоровлении духовенства, которое в его тогдашнем
состоянии не могло и паству свпю направлять на путь истинный. Вторая
половина XVII в. дала и другой образец сатиры на пьянство монастырское,
вышедший из монастырских стен — имеем в виду Калязинскую челобитную."
К о м м е н т а р и й. След предполагаемого состава авторского коллектива - содателя "Слова" - ведёт в церковную среду.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 8 (стр.205):
"Выбор нашим автором пародийной Формы не был случайным. Эта
разновидность сатиры в московской литературе второй половины XVII в.
появилась в связи с тем брожением, которое, выдвигая на сцену новые
слои населения, обнаруживалось в разных видах критики старых порядков.
Оттого-то и «служба кабаку» — эта старшая из известных нам москов
ских пародий — представляет собой типичный образец политической паро
дии, осмеивающей общественно-политические и бытовые явления непосред
ственно, а не через направленность на литературный стиль. Действительно,
трудно подходить к «службе кабаку», как к литературной пародии. Цель
ее автора, конечно, не осмеяние церковного языка вообще или Формы
церковной службы в частности. Изображение пьяницы теми стилистиче
скими приемами, которые приняты для прославления мученика за веру, —
это лишь прием, особенно резко подчеркивающий те стороны пьянства,
которые автор осуждает. Выбор контрастирующего приема в данном про
изведении не случаен. Как «искусство второго отражения», пародия дохо
дит до сознания читателя только в том случае, если пародируемый объект
ему хорошо знаком. Для XVII в. Форма церковной литературы была именна
таким классическим образцом. И грамотный и неграмотный читатель и слу
шатель в силу всего бытового уклада древней Руси ощущал церковный
язык, как привычный. Оттуда он черпал изобразительные приемы., когда
брался за перо, ее Формулами уснащал свою речь, цитатами из нее привык
аргументировать. Поэтому новое применение этого привычного языкового
материала должно было, несомненно, произвести надлежащее впечатле
ние. В данном случае избранная автором параллель — мученик за веру,
отдающий богатство бедным, и пьяница, нищающий в кабаке, — была
очень выразительна и открывала широкую возможность к ее углублению
и развитию."
К о м м е т а р и й. Итак, "Служба кабаку" рассчитана только на знающего церковную службу читателя (слушателя). В отношении "Слова" можно думать то же самое: для понимания содержания поэмы необходимо знать к ней ключи (во множественном числе).
"Выбор нашим автором пародийной Формы не был случайным. Эта
разновидность сатиры в московской литературе второй половины XVII в.
появилась в связи с тем брожением, которое, выдвигая на сцену новые
слои населения, обнаруживалось в разных видах критики старых порядков.
Оттого-то и «служба кабаку» — эта старшая из известных нам москов
ских пародий — представляет собой типичный образец политической паро
дии, осмеивающей общественно-политические и бытовые явления непосред
ственно, а не через направленность на литературный стиль. Действительно,
трудно подходить к «службе кабаку», как к литературной пародии. Цель
ее автора, конечно, не осмеяние церковного языка вообще или Формы
церковной службы в частности. Изображение пьяницы теми стилистиче
скими приемами, которые приняты для прославления мученика за веру, —
это лишь прием, особенно резко подчеркивающий те стороны пьянства,
которые автор осуждает. Выбор контрастирующего приема в данном про
изведении не случаен. Как «искусство второго отражения», пародия дохо
дит до сознания читателя только в том случае, если пародируемый объект
ему хорошо знаком. Для XVII в. Форма церковной литературы была именна
таким классическим образцом. И грамотный и неграмотный читатель и слу
шатель в силу всего бытового уклада древней Руси ощущал церковный
язык, как привычный. Оттуда он черпал изобразительные приемы., когда
брался за перо, ее Формулами уснащал свою речь, цитатами из нее привык
аргументировать. Поэтому новое применение этого привычного языкового
материала должно было, несомненно, произвести надлежащее впечатле
ние. В данном случае избранная автором параллель — мученик за веру,
отдающий богатство бедным, и пьяница, нищающий в кабаке, — была
очень выразительна и открывала широкую возможность к ее углублению
и развитию."
К о м м е т а р и й. Итак, "Служба кабаку" рассчитана только на знающего церковную службу читателя (слушателя). В отношении "Слова" можно думать то же самое: для понимания содержания поэмы необходимо знать к ней ключи (во множественном числе).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 9 (стр.205-206):
"Кажущееся несоответствие между избранным нашим автором спосо
бом применения церковной литературы и его духовным званием не должно
нас удивлять. Еще с средних веков в Европе нарождается масса латин
ских церковных пародий, и все они идут из духовной среды, преимуще
ственно из монастырей. С нарождением духовной школы и у нас церковные
пародии стали появляться в изобилии: фамильярное обращение с предме
тами церковного обихода всегда шло рука об~руку с церковной профессией.
Не забудем, что наряду с формальным благочестием, очень характерным
для древней Руси и приписывавшим главную силу в религии ее обрядовой
стороне, оппозиционно настроенная часть и духовенства и мирян часто
доходила до крайних выводов именно в своем отрицании необходимости
и важности обрядовой внешней стороны религии. В этой-то части и могла
зародиться идея такого вольного обращения с церковным текстом, какое
мы видим у автора «службы кабаку», человека, несомненно, как мы видели,
настроенного оппозиционно и радикально."
К о м м е н т а р и й. У автора "Слова" в версии его написания в XVIII в. могли быть учителя и на Западе (из числа латинствующей братии).
"Кажущееся несоответствие между избранным нашим автором спосо
бом применения церковной литературы и его духовным званием не должно
нас удивлять. Еще с средних веков в Европе нарождается масса латин
ских церковных пародий, и все они идут из духовной среды, преимуще
ственно из монастырей. С нарождением духовной школы и у нас церковные
пародии стали появляться в изобилии: фамильярное обращение с предме
тами церковного обихода всегда шло рука об~руку с церковной профессией.
Не забудем, что наряду с формальным благочестием, очень характерным
для древней Руси и приписывавшим главную силу в религии ее обрядовой
стороне, оппозиционно настроенная часть и духовенства и мирян часто
доходила до крайних выводов именно в своем отрицании необходимости
и важности обрядовой внешней стороны религии. В этой-то части и могла
зародиться идея такого вольного обращения с церковным текстом, какое
мы видим у автора «службы кабаку», человека, несомненно, как мы видели,
настроенного оппозиционно и радикально."
К о м м е н т а р и й. У автора "Слова" в версии его написания в XVIII в. могли быть учителя и на Западе (из числа латинствующей братии).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 10 (стр.211):
"Заканчивая вопрос о воздействии (службы кабаку» на читателя, мы
не можем миновать еще один момент. Как уже выше сказано, это была
первая из дошедших до нас пародия в московской литературе XVII и.
Нашла ли она себе продолжение? Несомненно.
В списках конпа XVII и XVIII вв. бытовала повесть о попе Савве.
Это история попа, который промышляет безжалостным обиранием ставлен
ников, пропивает все, что они несут ему за поставление, и наконец попа
дает под суд. Резкая сатира на жадность духовенства заканчивается паро
дическим «смешным икосом безумного попа». Как и «служба кабаку»,
этот икос написан в Форме церковного песнопения, в данном случае ис
пользована Форма акафиста с его характерными единоначатпями. Для при
мера привожу образец из этой пародии (ио списку Забелин;'. 536, Моск.
Историч. узея): «Радуйся, шелной Сава, дурной поп Саво, Радуйся вхлебне
сидя, сгавленпическп сидне, Радуйся, что у тебя бараденка вырасла,
а ума не вынесла, Радуйся, глупый попспцо, (непостриженное гуменцо).
Радуйся породны р сак, по делам вопстинну дурак » и т. д. W здесь,
как в Службе, пародирование представляет не самоцель, а лишь прием
для обличения общественного, а не литературного явления.
Пародии на разного рода Формы церковной лиіературы в изобилии мы
встречаем затем в XVIII в: самые разнообразные поводы порождали са
тиру, и она часто облекалась в это время в хорошо знакомые формы цер
ковной литературы".
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. у нас есть основания думать, что сложившаяся традиция политической пародии на церковную службу отразилась и в тексте Игоревой Песни.
П р и л о ж е н и е. Энцикловедия "Слова..." (СПб., 1995, стр.38-40):
АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ Варвара Павловна (30.IV.(12.V).1888, г. Нежин Черниг. губ. — 6.VI.1972, Ленинград) — филолог. После окончания киевск. гимназии А.-П. совмещала преподават. работу с обучением на ист.-филол. ф-те Высших жен. курсов (1906—10), а затем преподавала на них (1911—14). С 1907 участвовала в работе Семинария рус. филологии под руководством В. Н. Перетца. В 1912 А.-П. экстерном сдала экзамены за ист.-филол. ф-т Киевск. ун-та, а в 1914 выдержала там же магистерские экзамены. В 1914 А.-П. переехала в Петербург, где продолжала пед. деятельность на Высших пед. курсах (1915—17) в Петрогр. пед. ин-те; с 1917 — экстраординарный проф. В 1917—21 преподавала с Самарск. пед. ин-те. С 1934 А.-П. — старший науч. сотрудник Отдела древнерус. лит-ры ИРЛИ АН СССР, в 1947—54 — зав. Отделом. А.-П. — чл.-корр. АН УССР (1926) и АН СССР (1943).
Работы А.-П. посвящены проблемам поэтики и худ. специфики древнерус. лит-ры, связям лит-ры с фольклором. Ею открыты памятники древнерус. сатиры XVII в. и осуществлены исследования ряда жанров и отдельных произведений древнерус. лит-ры.
К С. А.-П. обратилась в 1938 (статья «Жемчужина русской поэзии» // Сов. искусство. 1938. 26 мая № 68. С. 2). В 1940 выходит сост. А.-П. библиография по С. (см. Библиографии и библиографические обзоры «Слова»). В предисл. к библиографии А.-П. обращает внимание на необходимость текстологич. исследования С., изучения обстановки и времени создания памятника, на потребность в истолковании его реалий и составления словаря яз. С. Она подчеркивает важность установления всего многообразия связей С. с памятниками древнерус. лит-ры и фольклора, указывает на необходимость изучения его ритмич. строя.
В нескольких статьях А.-П. нашли свою разработку проблемы соотношения С. и устного нар. творчества. Не ограничиваясь подбором фольклорных параллелей к С., установлением между С. и фольклором общих мотивов, близости худ. приемов, образов, символов, метафор, сравнений, фразеол. словосочетаний и совпадений отдельных слов, А.-П. объяснила поэтич. родство С. с памятниками устной поэзии не простым «влиянием» на него фольклора, а народностью основной идеи С. и близостью автора нар. миропониманию: призыв писателя против княж. усобиц и его скорбь о Русской земле, на которую «...„погании со всех стран прихождаху с победами“, отразили прежде всего интересы
тех „ратаев“, которые от „княжеских крамол ... ретко кикахуть“» (Древнерусская литература и фольклор: (К постановке проблемы). 1949. С. 9).
Близко нар. и восприятие автором С. природы, которая в устном народно-поэтич. творчестве воспроизводится слитой воедино с жизнью человека. Лирически окрашенный и символически истолкованный пейзаж С., однако, более индивидуализирован, реалистичен, полностью соответствует конкретной ист. обстановке, и этим он отличается, с одной стороны, от традиционно застывших пейзажных элементов народно-песенного параллелизма, а с другой стороны, — от ирреального и схематичного изображения природы в религиозно-дидактич. лит-ре XII в. А.-П. раскрывает высоко профессиональные приемы древнерус. книжника, одинаково владевшего обеими системами поэтич. речи, нар. и лит., посредством которых он мастерски сочетал фольклорные метафоры и символы с традиционными книжными их истолкованиями (см. статью 1964 «Об эпитете „тресветлый“ в „Слове о полку Игореве“»).
Гиперболизация воинской доблести при изображении положительных героев С. (князей и бояр), уподобление их былинным богатырям сочетается у автора с традицией к изображению исторически реальных событий; это и побуждает его, как отмечает А.-П., избрать своей темой именно неудачный поход Игоря, на примере которого можно было бы убедительно показать, какую губительную силу представляла для отечества феод. разрозненность рус. князей.
В обстановке споров о подлинности С. (см. Скептический взгляд на «Слово») исключительно важны были опубликованные в 60-х статьи А.-П. о «Задонщине». Предпринятый ею сравнит. анализ всех эпизодов и словосочетаний, близких обоим памятникам и хотя бы отдаленно напоминающих стиль «певца Игоря», представил конкретные ист., грамматич. и стилистич. доказательства зависимости «Задонщины» от С. Выводы этого сравнения были подытожены в статье «„Слово...“ и „Задонщина“».
А.-П. рассматривает идейно-худ. связь С. и «Задонщины» как типичное явление лит. процесса рубежа XIV—XV в., когда писатели обращались к «классическим» образцам лит-ры Киевской Руси.
С помощью разностороннего сопоставит. изучения текстов обоих памятников А.-П. доказывает необратимую зависимость «Задонщины» от С.: поэтич. система С., отраженная в «Задонщине», подвергается в ней разрушению, сложные худ. образы С. упрощаются; в ней ошибочно воспроизводятся имена и архаизмы, восходящие к С., а поэтич. выражения заменяются прозаич. переложением и т. д.
В монографии 1968 «„Слово о полку Игореве“ и памятники русской литературы XI—XIII вв.» А.-П. представила всесторонне обоснованную систему доказательств, что «при всем своеобразии... гениального произведения оно... закономерно включается в литературный процесс своего времени», а поэтическая система С., «и его жанровая природа, и отдельные тропы, и ритмичность речи связаны с обеими традициями словесного искусства XI—XII вв. — фольклорной и литературной» (С. 4, 40).
Книга А.-П. продолжила изучение лексикологии С., начатое еще Е. В. Барсовым, затем развитое в работах В. Н. Перетца и целого ряда др. исследователей (Н. К. Гудзия, Д. С. Лихачева, Р. О. Якобсона, В. Л. Виноградовой и др.). Однако А.-П. ставила перед собой
более широкую задачу: ее исследование представляет не только лексич., но и стилистич. комм. ко всем фразеол. оборотам С., к которым подобраны адекватные поэтич. конструкции, извлеченные из оригинальных и переводных памятников лит-ры Киевской Руси. Итогом сравнит. исследования А.-П. был вывод, «что весь словесный материал, из которого построено „Слово“, при всем его художественном своеобразии, вполне соответствует тому способу выражения, который зафиксирован в разных типах книжного и народного письменного языка домонгольского времени, в разных литературных и деловых жанрах» (С. 43); так подтверждалась подлинность С. и его принадлежность своей эпохе, XII в.
Значительна науч.-организац. роль А.-П. в продуктивности исследований С.: она была ред. и участником изд. 1950, во многих отношениях не превзойденного до наст. времени, ред. сб., вышедшего в том же году и открывшего, благодаря своим материалам, этап углубленного и разностороннего исследования памятника. В период полемики о древности С. в 60-х А.-П., несмотря на болезнь, с необычайным энтузиазмом и в сжатые сроки написала исследование о речевом строе С. («„Слово...“ и памятники»), явившееся важным вкладом в споры со скептиками.
"Заканчивая вопрос о воздействии (службы кабаку» на читателя, мы
не можем миновать еще один момент. Как уже выше сказано, это была
первая из дошедших до нас пародия в московской литературе XVII и.
Нашла ли она себе продолжение? Несомненно.
В списках конпа XVII и XVIII вв. бытовала повесть о попе Савве.
Это история попа, который промышляет безжалостным обиранием ставлен
ников, пропивает все, что они несут ему за поставление, и наконец попа
дает под суд. Резкая сатира на жадность духовенства заканчивается паро
дическим «смешным икосом безумного попа». Как и «служба кабаку»,
этот икос написан в Форме церковного песнопения, в данном случае ис
пользована Форма акафиста с его характерными единоначатпями. Для при
мера привожу образец из этой пародии (ио списку Забелин;'. 536, Моск.
Историч. узея): «Радуйся, шелной Сава, дурной поп Саво, Радуйся вхлебне
сидя, сгавленпическп сидне, Радуйся, что у тебя бараденка вырасла,
а ума не вынесла, Радуйся, глупый попспцо, (непостриженное гуменцо).
Радуйся породны р сак, по делам вопстинну дурак » и т. д. W здесь,
как в Службе, пародирование представляет не самоцель, а лишь прием
для обличения общественного, а не литературного явления.
Пародии на разного рода Формы церковной лиіературы в изобилии мы
встречаем затем в XVIII в: самые разнообразные поводы порождали са
тиру, и она часто облекалась в это время в хорошо знакомые формы цер
ковной литературы".
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. у нас есть основания думать, что сложившаяся традиция политической пародии на церковную службу отразилась и в тексте Игоревой Песни.
П р и л о ж е н и е. Энцикловедия "Слова..." (СПб., 1995, стр.38-40):
АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ Варвара Павловна (30.IV.(12.V).1888, г. Нежин Черниг. губ. — 6.VI.1972, Ленинград) — филолог. После окончания киевск. гимназии А.-П. совмещала преподават. работу с обучением на ист.-филол. ф-те Высших жен. курсов (1906—10), а затем преподавала на них (1911—14). С 1907 участвовала в работе Семинария рус. филологии под руководством В. Н. Перетца. В 1912 А.-П. экстерном сдала экзамены за ист.-филол. ф-т Киевск. ун-та, а в 1914 выдержала там же магистерские экзамены. В 1914 А.-П. переехала в Петербург, где продолжала пед. деятельность на Высших пед. курсах (1915—17) в Петрогр. пед. ин-те; с 1917 — экстраординарный проф. В 1917—21 преподавала с Самарск. пед. ин-те. С 1934 А.-П. — старший науч. сотрудник Отдела древнерус. лит-ры ИРЛИ АН СССР, в 1947—54 — зав. Отделом. А.-П. — чл.-корр. АН УССР (1926) и АН СССР (1943).
Работы А.-П. посвящены проблемам поэтики и худ. специфики древнерус. лит-ры, связям лит-ры с фольклором. Ею открыты памятники древнерус. сатиры XVII в. и осуществлены исследования ряда жанров и отдельных произведений древнерус. лит-ры.
К С. А.-П. обратилась в 1938 (статья «Жемчужина русской поэзии» // Сов. искусство. 1938. 26 мая № 68. С. 2). В 1940 выходит сост. А.-П. библиография по С. (см. Библиографии и библиографические обзоры «Слова»). В предисл. к библиографии А.-П. обращает внимание на необходимость текстологич. исследования С., изучения обстановки и времени создания памятника, на потребность в истолковании его реалий и составления словаря яз. С. Она подчеркивает важность установления всего многообразия связей С. с памятниками древнерус. лит-ры и фольклора, указывает на необходимость изучения его ритмич. строя.
В нескольких статьях А.-П. нашли свою разработку проблемы соотношения С. и устного нар. творчества. Не ограничиваясь подбором фольклорных параллелей к С., установлением между С. и фольклором общих мотивов, близости худ. приемов, образов, символов, метафор, сравнений, фразеол. словосочетаний и совпадений отдельных слов, А.-П. объяснила поэтич. родство С. с памятниками устной поэзии не простым «влиянием» на него фольклора, а народностью основной идеи С. и близостью автора нар. миропониманию: призыв писателя против княж. усобиц и его скорбь о Русской земле, на которую «...„погании со всех стран прихождаху с победами“, отразили прежде всего интересы
тех „ратаев“, которые от „княжеских крамол ... ретко кикахуть“» (Древнерусская литература и фольклор: (К постановке проблемы). 1949. С. 9).
Близко нар. и восприятие автором С. природы, которая в устном народно-поэтич. творчестве воспроизводится слитой воедино с жизнью человека. Лирически окрашенный и символически истолкованный пейзаж С., однако, более индивидуализирован, реалистичен, полностью соответствует конкретной ист. обстановке, и этим он отличается, с одной стороны, от традиционно застывших пейзажных элементов народно-песенного параллелизма, а с другой стороны, — от ирреального и схематичного изображения природы в религиозно-дидактич. лит-ре XII в. А.-П. раскрывает высоко профессиональные приемы древнерус. книжника, одинаково владевшего обеими системами поэтич. речи, нар. и лит., посредством которых он мастерски сочетал фольклорные метафоры и символы с традиционными книжными их истолкованиями (см. статью 1964 «Об эпитете „тресветлый“ в „Слове о полку Игореве“»).
Гиперболизация воинской доблести при изображении положительных героев С. (князей и бояр), уподобление их былинным богатырям сочетается у автора с традицией к изображению исторически реальных событий; это и побуждает его, как отмечает А.-П., избрать своей темой именно неудачный поход Игоря, на примере которого можно было бы убедительно показать, какую губительную силу представляла для отечества феод. разрозненность рус. князей.
В обстановке споров о подлинности С. (см. Скептический взгляд на «Слово») исключительно важны были опубликованные в 60-х статьи А.-П. о «Задонщине». Предпринятый ею сравнит. анализ всех эпизодов и словосочетаний, близких обоим памятникам и хотя бы отдаленно напоминающих стиль «певца Игоря», представил конкретные ист., грамматич. и стилистич. доказательства зависимости «Задонщины» от С. Выводы этого сравнения были подытожены в статье «„Слово...“ и „Задонщина“».
А.-П. рассматривает идейно-худ. связь С. и «Задонщины» как типичное явление лит. процесса рубежа XIV—XV в., когда писатели обращались к «классическим» образцам лит-ры Киевской Руси.
С помощью разностороннего сопоставит. изучения текстов обоих памятников А.-П. доказывает необратимую зависимость «Задонщины» от С.: поэтич. система С., отраженная в «Задонщине», подвергается в ней разрушению, сложные худ. образы С. упрощаются; в ней ошибочно воспроизводятся имена и архаизмы, восходящие к С., а поэтич. выражения заменяются прозаич. переложением и т. д.
В монографии 1968 «„Слово о полку Игореве“ и памятники русской литературы XI—XIII вв.» А.-П. представила всесторонне обоснованную систему доказательств, что «при всем своеобразии... гениального произведения оно... закономерно включается в литературный процесс своего времени», а поэтическая система С., «и его жанровая природа, и отдельные тропы, и ритмичность речи связаны с обеими традициями словесного искусства XI—XII вв. — фольклорной и литературной» (С. 4, 40).
Книга А.-П. продолжила изучение лексикологии С., начатое еще Е. В. Барсовым, затем развитое в работах В. Н. Перетца и целого ряда др. исследователей (Н. К. Гудзия, Д. С. Лихачева, Р. О. Якобсона, В. Л. Виноградовой и др.). Однако А.-П. ставила перед собой
более широкую задачу: ее исследование представляет не только лексич., но и стилистич. комм. ко всем фразеол. оборотам С., к которым подобраны адекватные поэтич. конструкции, извлеченные из оригинальных и переводных памятников лит-ры Киевской Руси. Итогом сравнит. исследования А.-П. был вывод, «что весь словесный материал, из которого построено „Слово“, при всем его художественном своеобразии, вполне соответствует тому способу выражения, который зафиксирован в разных типах книжного и народного письменного языка домонгольского времени, в разных литературных и деловых жанрах» (С. 43); так подтверждалась подлинность С. и его принадлежность своей эпохе, XII в.
Значительна науч.-организац. роль А.-П. в продуктивности исследований С.: она была ред. и участником изд. 1950, во многих отношениях не превзойденного до наст. времени, ред. сб., вышедшего в том же году и открывшего, благодаря своим материалам, этап углубленного и разностороннего исследования памятника. В период полемики о древности С. в 60-х А.-П., несмотря на болезнь, с необычайным энтузиазмом и в сжатые сроки написала исследование о речевом строе С. («„Слово...“ и памятники»), явившееся важным вкладом в споры со скептиками.
LindaPlay
junior
Вот что значит - чувствовать линию... 
АлександрЛ
experienced
LindaPlayВ своём понимании проблем самого "Слова" и всего того, что происходит вокруг "Слова", я руководствуюсь в первую очередь чувством художника, а уже потом фактами науки. Так авантюризм первоиздателя поэмы "Слово о полку Игореве" (1800 г.) графа А.И.Мусина-Пушкина, ловко прикрываемый идеями о служении Отечеству и науке, видится только после долгого рассмотрения его образа действий: врал, воровал, угрожал, третировал, ругался, много шутил и мало издавал книг, посадил Н.Новикова в тюрьму, участвовал в подготовке убийства Павла I и т.п.
Вот что значит - чувствовать линию...
Тут и всеми уважаемый Д.С.Лихачёв (совесть нации) нарисовался ему под стать: пусть на высокоинтеллектуальном и культурном уровне, но всё же хитрил и темнил. Моя мама, восьмидесятилетняя старушка, его терпеть не могла за лощёную фальшивость. А вот А.А.Зимин у неё вызывал самое сердечное участие, и его фото из книги она неизменно держала перед собой. Заинтересовавшись наукой о "Слове о полку Игореве" только в свои 80 лет, она хорошо понимала, что А.А.Зимин, как честный учёный, погиб в неравной схватке.
-
Книга о жизни А.А.Зимина. М., 2005
-
В.Г.Зимина и В.Л.Янин на вечере памяти Зимина 2005
-
У А.А.Зимина в его рабочем кабинете
АлександрЛ
experienced
____________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
В.П. АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ. Образцы общественно-политической пародии ХVIII — нач. XIX в.
..................................(в кн.: ТОДРЛ, т.3, 1936 г.) ........................................
Фрагмент 1(стр.335, 336):
"Политическая сатира в Форме церковных молитв издавна привилась
во всей Западной Европе. Корнями своими восходя к латинской литературе
странствующих школьников и монахов, которые пользовались церковной
формой сначала для шутливых травестий, затем для сатирических нападок
на папскую курию, пародии на церковные жанры уже с XIV в. напол
няются политическим содержанием.
(...)Только с половины XVIII в. отголоски этой европейской церковной
пародии-сатиры доходят до русской литературы в переводах и находят
себе подражателей. (...)Эта литература в XVIII в.
не доходила до печатной книги: не таковы были цензурные условия, чтобы
подобного рода произведения разрешена были к широкой огласке. Руко
писная традиция служила для распространения среди более или менее
узкого круга читателей этих смелых, порою резких нападок на отдельные
факты в политической и общественной жизни. Среди этих сатирических
«подпольных» произведений следует отвести место и тем немногочисленным
образцам пародий на церковные молитвы и вообще на церковную литера
туру, которые дошли до нас в рукописных сборниках XVIII и нач. XIX в."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" В XVIII в. поэма могла быть создана только в узком кругу единомышленников, а не одиночкой-гигантом.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
В.П. АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ. Образцы общественно-политической пародии ХVIII — нач. XIX в.
..................................(в кн.: ТОДРЛ, т.3, 1936 г.) ........................................
Фрагмент 1(стр.335, 336):
"Политическая сатира в Форме церковных молитв издавна привилась
во всей Западной Европе. Корнями своими восходя к латинской литературе
странствующих школьников и монахов, которые пользовались церковной
формой сначала для шутливых травестий, затем для сатирических нападок
на папскую курию, пародии на церковные жанры уже с XIV в. напол
няются политическим содержанием.
(...)Только с половины XVIII в. отголоски этой европейской церковной
пародии-сатиры доходят до русской литературы в переводах и находят
себе подражателей. (...)Эта литература в XVIII в.
не доходила до печатной книги: не таковы были цензурные условия, чтобы
подобного рода произведения разрешена были к широкой огласке. Руко
писная традиция служила для распространения среди более или менее
узкого круга читателей этих смелых, порою резких нападок на отдельные
факты в политической и общественной жизни. Среди этих сатирических
«подпольных» произведений следует отвести место и тем немногочисленным
образцам пародий на церковные молитвы и вообще на церковную литера
туру, которые дошли до нас в рукописных сборниках XVIII и нач. XIX в."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" В XVIII в. поэма могла быть создана только в узком кругу единомышленников, а не одиночкой-гигантом.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.340-341):
"Более глубокие корни пустил на русской почве другой «Отче наш»,
переведенный с немецкого языка. В № 82 за 23 июля 1787 г. журнала
«Зеркало света», издававшегося короткий срок (1786—1787 гг.) в Петер
бурге Ф. О. Туманским и И. Ф. Богдановичем, среди известий из-за гра
ницы, занимающих в нем много места, был напечатан, с кратким изъясне
нием сюжета, следующий «Отче наш»:
ПРУССИЯ
Королевство Прусское со времен царствования покойнаго короля Фриде-
рика втораго отягчено было разными поборами, не в разсуждении количества
оных, ибо кто из подданных отречется платить дань, нужную к содержанию
государства и устроению собственна™ покоя. Но по образу собирания сих
доходов. Покойный монарх при всей своей великости имел пристрастие к Фран
цузам и в пользу их отдавал на откуп разные доходы. Известно, что монополия
всегда сопровождается обидами подданных. Таков был табачный откуп. Уничт
тожение сего откупа подало повод к сочинению следующей молитвы.
Великий монарх, непобедимый король Фридерик Вильгельм вторый, о т ч е наш,
Всемилостивейший государь и князь иже е с и,
Благодарение тебе и награда на н е б е с е х,
За уничтожение табачнаго откупа да с в я т и т с я имя т в о е,
Желаем, обещанная тобою милость да п р и и д е т,
Всевышний благословит за то ц а р с т в и е твое,
Мы пребудем вечно твои верноподданные и возгласим: да б у д е т воля т в о я,
Когда уничтожится откупное правительство, тогда мы яко на н е б е с е х.
Ибо откупы конечно противны небесам, та к о и на з е м л и.
Откупом сим отнят у нас х л е б наш н а с у щ н ы й,
О великий король! свободу в торговле д а ж д ь нам д н е с ь,
Не воЗпомяни покушений наших противу откупщиков и остави нам.
Позволь приобрести что либо торговлею, да з а п л а т и м долги н а ш а.
Французы оставили я к о же и мы о с т а в л я е м.
Когда обогатимся торговлею, то и мы в состоянии будем иметь снисхождение
к д о л ж н и к о м нашим.
Всемилостивейший король, что нам вредно, не в в е д и нас во и с к у ш е н и е,
Не вводи никогда проклятаго сего откупа, но и з б а в и нас от л у к а в а го,
Ты можешь, государь, помочь твоим подданным, я к о т в о е е с т ь ц а р с т в о,
Ежели получим мы пособие, то возвратится наша и с и л а,
И Французам не будет принадлежать и с л а в а,
Ибо их всех отставить можно, яко они не существуют в о в е к и,
За сиевозсылать будем тебе, государю, благодарность нашу до позднейших
в е к о в,
И возрадуешися в жизни вечной, а м и н ь.
Этот «Отче наш», представляющий нечто вроде оды в честь Фрид
риха II, русским переводчиком правильно понят как подражание церков
ной молитве, славянский текст которой он и расположил, согласно с замыс
лом оригинала, в конце строк."
К о м м е н т а р и й. И вновь мы видим ситуацию, когда церковно-славянская форма языка выполняет, как и в тексте "Слово о полку Игореве", особую смысловую функцию.
"Более глубокие корни пустил на русской почве другой «Отче наш»,
переведенный с немецкого языка. В № 82 за 23 июля 1787 г. журнала
«Зеркало света», издававшегося короткий срок (1786—1787 гг.) в Петер
бурге Ф. О. Туманским и И. Ф. Богдановичем, среди известий из-за гра
ницы, занимающих в нем много места, был напечатан, с кратким изъясне
нием сюжета, следующий «Отче наш»:
ПРУССИЯ
Королевство Прусское со времен царствования покойнаго короля Фриде-
рика втораго отягчено было разными поборами, не в разсуждении количества
оных, ибо кто из подданных отречется платить дань, нужную к содержанию
государства и устроению собственна™ покоя. Но по образу собирания сих
доходов. Покойный монарх при всей своей великости имел пристрастие к Фран
цузам и в пользу их отдавал на откуп разные доходы. Известно, что монополия
всегда сопровождается обидами подданных. Таков был табачный откуп. Уничт
тожение сего откупа подало повод к сочинению следующей молитвы.
Великий монарх, непобедимый король Фридерик Вильгельм вторый, о т ч е наш,
Всемилостивейший государь и князь иже е с и,
Благодарение тебе и награда на н е б е с е х,
За уничтожение табачнаго откупа да с в я т и т с я имя т в о е,
Желаем, обещанная тобою милость да п р и и д е т,
Всевышний благословит за то ц а р с т в и е твое,
Мы пребудем вечно твои верноподданные и возгласим: да б у д е т воля т в о я,
Когда уничтожится откупное правительство, тогда мы яко на н е б е с е х.
Ибо откупы конечно противны небесам, та к о и на з е м л и.
Откупом сим отнят у нас х л е б наш н а с у щ н ы й,
О великий король! свободу в торговле д а ж д ь нам д н е с ь,
Не воЗпомяни покушений наших противу откупщиков и остави нам.
Позволь приобрести что либо торговлею, да з а п л а т и м долги н а ш а.
Французы оставили я к о же и мы о с т а в л я е м.
Когда обогатимся торговлею, то и мы в состоянии будем иметь снисхождение
к д о л ж н и к о м нашим.
Всемилостивейший король, что нам вредно, не в в е д и нас во и с к у ш е н и е,
Не вводи никогда проклятаго сего откупа, но и з б а в и нас от л у к а в а го,
Ты можешь, государь, помочь твоим подданным, я к о т в о е е с т ь ц а р с т в о,
Ежели получим мы пособие, то возвратится наша и с и л а,
И Французам не будет принадлежать и с л а в а,
Ибо их всех отставить можно, яко они не существуют в о в е к и,
За сиевозсылать будем тебе, государю, благодарность нашу до позднейших
в е к о в,
И возрадуешися в жизни вечной, а м и н ь.
Этот «Отче наш», представляющий нечто вроде оды в честь Фрид
риха II, русским переводчиком правильно понят как подражание церков
ной молитве, славянский текст которой он и расположил, согласно с замыс
лом оригинала, в конце строк."
К о м м е н т а р и й. И вновь мы видим ситуацию, когда церковно-славянская форма языка выполняет, как и в тексте "Слово о полку Игореве", особую смысловую функцию.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.346):
"Иной характер носят пародии на церковные молитвы, пришедшие
к нам в XVIII в. из Франции и Польши.
В рукописном сборнике 1790-х годов собрания Шляпкина № 54
(Науч. библ. Сарат. гос. унив. № 305) читаем «Французское Отче наш,
вышедшее в 1772 году по причине замешателств внутренних между
королем и правительством» (л. 14):
«О т ч е наш, и ж е еси в Версалии, не почитается имя т в о е, коле
блется царство твое, не исполняется воля твоя ни на н е б е с и, ни
на земли, д а ж д ь нам х л е б наш н а с у щ н ы й, его же лишил е с и нас,
и прости парламентам нашим, яко же и мы прощаем министрам твоим, и не
впадай во искушение госпожи де Барри, но и з б а в и нас от дюка де
Гильона. Аминь».
Этот «Отче наш», формально построенный иначе, чем немецкий, сохра
няет лишь остов молитвы, отдельные ее выражения, вкрапленные в текст
чисто политической сатиры. Этой Формой он сближается с русской паро
дией яа «Отче наш», вставленной в текст «Службы кабаку» XVII в.
Переводное Фрарцузское «Отче наш» отражает КОНФЛИКТ между коро
лем и парламентом, возгоревшийся еще с 1766 г.
(...)Для русского читателя интерес этой молитвы был, конечно, не в де
талях, понятных только Французу, но в смелой критике действий верховной
власти, критике, невозмояшой в условиях русской действительности. «Отче
наш» Французов переписан тогда, когда Екатерина II, напуганная собы
тиями во Франции, уже запретила какие бы то пи было упоминания о про
исходящем там. Не касаясь непосредственно событий революционной поры,
этот «Огче наш» все же показывал начало борьбы с королевской властью,
которая закончилаіь казнью Людовика XVI. При полном отсутствии воз
можности проявить открытую оппозицию у себя, русский читатель выну
жден был довольствоваться хотя бы молчаливым одобрением того, что
делалось в другом государстве, где парламент открыто выступает против
короля.
Русский переводчик Французской молитвы сразу воспринял ее как
пародию на хорошо знакомый ему текст «Отче наш» и потому все соответ
ствующие места переводит, придерживаясь традиционного славянского
текста молитвы, и стилизует остальной текст под ту же манеру. Таким
образом, непривычно для второй половины XVIII в. он употребляет, напр.,
Форму «лишил еси», плохо вяжущуюся стилистически со словами типа «пар-
іамент, дюк, министры, Версалия». Литературный замысел оригинала пере
дан переводчиком правильно.
К о м м е н т а р и й. По указу Императрицы Екатерины II в Петербурге начала свою работу так называемая Уложенная Комиссия, на которой от Ярославской губернии, где проживали многочисленные семейства Мусиных-Пушкины, выступал в качестве депутата кн. М.М.Щербатов. Активность князя была настолько большой, что Екатерина II после закрытия работы Комиссии предложила М.М.Щербатову должность придворного историографа. Поначалу Екатерина II смотрела на работу своего выдвиженца с надеждою на своё прославление, а потом в том быстро получила разочарование, ибо М.М.Щербатов показал себя независимым от монаршей милости мыслителем-бунтарём.
"Иной характер носят пародии на церковные молитвы, пришедшие
к нам в XVIII в. из Франции и Польши.
В рукописном сборнике 1790-х годов собрания Шляпкина № 54
(Науч. библ. Сарат. гос. унив. № 305) читаем «Французское Отче наш,
вышедшее в 1772 году по причине замешателств внутренних между
королем и правительством» (л. 14):
«О т ч е наш, и ж е еси в Версалии, не почитается имя т в о е, коле
блется царство твое, не исполняется воля твоя ни на н е б е с и, ни
на земли, д а ж д ь нам х л е б наш н а с у щ н ы й, его же лишил е с и нас,
и прости парламентам нашим, яко же и мы прощаем министрам твоим, и не
впадай во искушение госпожи де Барри, но и з б а в и нас от дюка де
Гильона. Аминь».
Этот «Отче наш», формально построенный иначе, чем немецкий, сохра
няет лишь остов молитвы, отдельные ее выражения, вкрапленные в текст
чисто политической сатиры. Этой Формой он сближается с русской паро
дией яа «Отче наш», вставленной в текст «Службы кабаку» XVII в.
Переводное Фрарцузское «Отче наш» отражает КОНФЛИКТ между коро
лем и парламентом, возгоревшийся еще с 1766 г.
(...)Для русского читателя интерес этой молитвы был, конечно, не в де
талях, понятных только Французу, но в смелой критике действий верховной
власти, критике, невозмояшой в условиях русской действительности. «Отче
наш» Французов переписан тогда, когда Екатерина II, напуганная собы
тиями во Франции, уже запретила какие бы то пи было упоминания о про
исходящем там. Не касаясь непосредственно событий революционной поры,
этот «Огче наш» все же показывал начало борьбы с королевской властью,
которая закончилаіь казнью Людовика XVI. При полном отсутствии воз
можности проявить открытую оппозицию у себя, русский читатель выну
жден был довольствоваться хотя бы молчаливым одобрением того, что
делалось в другом государстве, где парламент открыто выступает против
короля.
Русский переводчик Французской молитвы сразу воспринял ее как
пародию на хорошо знакомый ему текст «Отче наш» и потому все соответ
ствующие места переводит, придерживаясь традиционного славянского
текста молитвы, и стилизует остальной текст под ту же манеру. Таким
образом, непривычно для второй половины XVIII в. он употребляет, напр.,
Форму «лишил еси», плохо вяжущуюся стилистически со словами типа «пар-
іамент, дюк, министры, Версалия». Литературный замысел оригинала пере
дан переводчиком правильно.
К о м м е н т а р и й. По указу Императрицы Екатерины II в Петербурге начала свою работу так называемая Уложенная Комиссия, на которой от Ярославской губернии, где проживали многочисленные семейства Мусиных-Пушкины, выступал в качестве депутата кн. М.М.Щербатов. Активность князя была настолько большой, что Екатерина II после закрытия работы Комиссии предложила М.М.Щербатову должность придворного историографа. Поначалу Екатерина II смотрела на работу своего выдвиженца с надеждою на своё прославление, а потом в том быстро получила разочарование, ибо М.М.Щербатов показал себя независимым от монаршей милости мыслителем-бунтарём.
АлександрЛ
experienced
________________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
В.П. Адрианова-Перетц. Историческая литература XI - нач. XV в. и народная поэзия.
..................................(в кн.: ТОДРЛ, т.VIII, 1951). ...........................................
Фрагмент 1 (стр.114-115):
"Вопрос о литературном, книжном, или устном происхождении „Слова"
решается не наличием в нем отдельных выражений книжного или
народно-поэтического характера, а прежде всего его общей компози
цией. Для устной поэзии закономерно разграничение эпических и лири
ческих жанров, в которых поэтическая система имеет свои только
данной группе произведений свойственные признаки. Между тем
в „Слове о полку Игореве" органически слиты повествование и страст
ная публицистика, взволнованная лирика и сказочная эпическая песня,
причеть и заклинание. Гениальность автора „Слова" как художника
проявилась в том, что он сумел все эти разнообразные художествен-
ные средства подчинить единому идейному замыслу и создал на их
основе свой единый стиль, из которого не выпадает ни один из
элементов, каково бы ни было их происхождение. В сложной ткани
повествования „Слова" они не разделимы, хотя и сохраняют свою
тональность, определяемую идейным назначением каждого данного
эпизода."
К о м м е н т а р и й. "Общая композиция" поэмы "Слово о полку Игореве" соответствует архитектурному понятию "Храм". В "Слове" есть: и главная ось симметрии, и вход-выход, и многое чего другое, что из области именно храмового строения (в стадии прояснения и конкретизации на материале текста поэмы).
Уважаемая В.П.Адрианова -Перетц даёт нам характеристмку Автора XII в. Но нам ничего не мешает примерить все названные здесь характеристики к портрету предполагаемого Автора XVIIII в.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
В.П. Адрианова-Перетц. Историческая литература XI - нач. XV в. и народная поэзия.
..................................(в кн.: ТОДРЛ, т.VIII, 1951). ...........................................
Фрагмент 1 (стр.114-115):
"Вопрос о литературном, книжном, или устном происхождении „Слова"
решается не наличием в нем отдельных выражений книжного или
народно-поэтического характера, а прежде всего его общей компози
цией. Для устной поэзии закономерно разграничение эпических и лири
ческих жанров, в которых поэтическая система имеет свои только
данной группе произведений свойственные признаки. Между тем
в „Слове о полку Игореве" органически слиты повествование и страст
ная публицистика, взволнованная лирика и сказочная эпическая песня,
причеть и заклинание. Гениальность автора „Слова" как художника
проявилась в том, что он сумел все эти разнообразные художествен-
ные средства подчинить единому идейному замыслу и создал на их
основе свой единый стиль, из которого не выпадает ни один из
элементов, каково бы ни было их происхождение. В сложной ткани
повествования „Слова" они не разделимы, хотя и сохраняют свою
тональность, определяемую идейным назначением каждого данного
эпизода."
К о м м е н т а р и й. "Общая композиция" поэмы "Слово о полку Игореве" соответствует архитектурному понятию "Храм". В "Слове" есть: и главная ось симметрии, и вход-выход, и многое чего другое, что из области именно храмового строения (в стадии прояснения и конкретизации на материале текста поэмы).
Уважаемая В.П.Адрианова -Перетц даёт нам характеристмку Автора XII в. Но нам ничего не мешает примерить все названные здесь характеристики к портрету предполагаемого Автора XVIIII в.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.115):
"Вот почему так трудно, точнее — невозможно — до конца решить
вопрос о том, каков же жан р „Слова". Автор воспользовался всеми
возможностями, какие ему предоставляла не только книжная литера
тура, но и устная поэзия, отлично ему знакомая и творчески освоенная
в самой своей внутренней сущности.
Итак, вопрос о жанре „Слова о полку Игореве" не может и не
должен решаться так, чтобы этот гениальный памятник оказался огра
ниченным законами одного какого-либо литературного вида. В том и
заключается особенная широта художественного дарования автора, что
он сумел создать свой, неповторимый, жанр для выражения богатства
мыслей и настроений, единых в своей целеустремленности, но много
образных по характеру и тональности. Вот почему ему, страстному
публицисту, так по душе пришлись формы ораторской речи (...).
Определяя художественную природу „Слова", мы должны с особым
вниманием отнестись к вопросу о характере его отношения к устной
народной поэзии. Хотя этому вопросу посвящались исследования
в течение всех 150 лет со времени первого издания „Слова", однако
долгое время весь пафос исследователей сосредоточивался на накопле
нии все большего числа параллелей к отдельным эпизодам и выраже
ниям „Слова" — из произведений устной поэзии — эпической, лириче
ской, обрядовой, а также на изучении своеобразной ритмики „Слова"
на фоне устных песенных ритмов. Как ни богат собранный таким путем
материал, он не решает вопроса о том, какова функция устной поэтики
в художественной системе автора „Слова", какова ее связь с идейным
замыслом памятника, в чем заключается закономерность использования
автором средств устной поэзии."
К о м м е н т а р и й. Выходит, сто теоретически предполагаемый Автор "Слова" XVIII в. в большей степени мог воспользоваться "всеми возможностями", которые могла предоставить и "книжная литература" и устная поэзия, нежели Автор XII в.
"Вот почему так трудно, точнее — невозможно — до конца решить
вопрос о том, каков же жан р „Слова". Автор воспользовался всеми
возможностями, какие ему предоставляла не только книжная литера
тура, но и устная поэзия, отлично ему знакомая и творчески освоенная
в самой своей внутренней сущности.
Итак, вопрос о жанре „Слова о полку Игореве" не может и не
должен решаться так, чтобы этот гениальный памятник оказался огра
ниченным законами одного какого-либо литературного вида. В том и
заключается особенная широта художественного дарования автора, что
он сумел создать свой, неповторимый, жанр для выражения богатства
мыслей и настроений, единых в своей целеустремленности, но много
образных по характеру и тональности. Вот почему ему, страстному
публицисту, так по душе пришлись формы ораторской речи (...).
Определяя художественную природу „Слова", мы должны с особым
вниманием отнестись к вопросу о характере его отношения к устной
народной поэзии. Хотя этому вопросу посвящались исследования
в течение всех 150 лет со времени первого издания „Слова", однако
долгое время весь пафос исследователей сосредоточивался на накопле
нии все большего числа параллелей к отдельным эпизодам и выраже
ниям „Слова" — из произведений устной поэзии — эпической, лириче
ской, обрядовой, а также на изучении своеобразной ритмики „Слова"
на фоне устных песенных ритмов. Как ни богат собранный таким путем
материал, он не решает вопроса о том, какова функция устной поэтики
в художественной системе автора „Слова", какова ее связь с идейным
замыслом памятника, в чем заключается закономерность использования
автором средств устной поэзии."
К о м м е н т а р и й. Выходит, сто теоретически предполагаемый Автор "Слова" XVIII в. в большей степени мог воспользоваться "всеми возможностями", которые могла предоставить и "книжная литература" и устная поэзия, нежели Автор XII в.
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
..........Д. С. ЛИХАЧЕВ. Общественно-политические идеи „Слова о полку Игореве". ...........
........................................(в кн.: ТОДРЛ, т.VIII, 1951 г.).......................................
Фрагмент 1 (стр. 17-18):
"Секрет этой исключительной политической содержательности „Слова"
состоит не только в том, что автор был человеком, жившим напряжен
ной политической мыслью, для которого его политическое мировоз
зрение подчиняло себе все стороны его душевной жизни, но и в том
еще, что он оказался выразителем дум, чаяний, настроений, полити
ческого мировоззрения громадной, подавляющей части населения
Руси. Отклик, который встречала, должн а была встретить его речь
в широких слоях народа, удесятерял ее силу. Голос автора „Слова"
обрел крепость, уверенность, простоту и ясность в общественно-сочув
ствующей ему среде. Он говорил то, что назрело, что, казалось бы,
готово было сорваться с уст у многих и многих людей в разных кон
цах его необъятной родины. В своих взглядах он не был одиноким.
Вот почему автор „Слова" мог говорить поэтическими намеками,
мог прибегать к недомолвкам и вместе с тем оставаться совершенно
понятным для читателей-современников. Он излагал не только свои,
личные, политические взгляды, а такие, которые частично уже встре
чали признание."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. выделенные мною слова Д.С.Лихачёва имеют то значение, что в XVIII в. в узком кругу людей (князья-рюриковичи) решался вопрос о дворцовом перевороте с переходом Верховной власти от Дома Романовых к Дому Рюриковичей. И книге "Слово о полку Игореве" отводилась роль быть инструментом воздействия на сознание правящего сообщества людей, и на гвардию в том числе.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
..........Д. С. ЛИХАЧЕВ. Общественно-политические идеи „Слова о полку Игореве". ...........
........................................(в кн.: ТОДРЛ, т.VIII, 1951 г.).......................................
Фрагмент 1 (стр. 17-18):
"Секрет этой исключительной политической содержательности „Слова"
состоит не только в том, что автор был человеком, жившим напряжен
ной политической мыслью, для которого его политическое мировоз
зрение подчиняло себе все стороны его душевной жизни, но и в том
еще, что он оказался выразителем дум, чаяний, настроений, полити
ческого мировоззрения громадной, подавляющей части населения
Руси. Отклик, который встречала, должн а была встретить его речь
в широких слоях народа, удесятерял ее силу. Голос автора „Слова"
обрел крепость, уверенность, простоту и ясность в общественно-сочув
ствующей ему среде. Он говорил то, что назрело, что, казалось бы,
готово было сорваться с уст у многих и многих людей в разных кон
цах его необъятной родины. В своих взглядах он не был одиноким.
Вот почему автор „Слова" мог говорить поэтическими намеками,
мог прибегать к недомолвкам и вместе с тем оставаться совершенно
понятным для читателей-современников. Он излагал не только свои,
личные, политические взгляды, а такие, которые частично уже встре
чали признание."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. выделенные мною слова Д.С.Лихачёва имеют то значение, что в XVIII в. в узком кругу людей (князья-рюриковичи) решался вопрос о дворцовом перевороте с переходом Верховной власти от Дома Романовых к Дому Рюриковичей. И книге "Слово о полку Игореве" отводилась роль быть инструментом воздействия на сознание правящего сообщества людей, и на гвардию в том числе.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.22-23):
"Автор „Слова о полку Игореве" призывает к единству и видит это
единство в формах сильной центральной княжеской власти.
(...) На протяжении всего „Слова"
говорится только о необходимости младшим князьям подчиняться
старшим (Святославу киевскому), но не говорится об обязанностях
старшего по отношению к младшему. Отсюда ясно, что автор „Слова"
заинтересован в усилени и власти старшего князя — киевского.
В связи с идеей сильной княжеской власти, пронизывающей „Слово",
весьма важно проследить отношение автора „Слова" к русским
князьям.
Отношение автора „Слова о полку Игореве" к русским князьям
двойственное. Он видит в них представителей Руси, он им сочувствует,
гордясь их успехами и скорбя о их неудачах. Однако вместе с тем,
автор „Слова" с осуждением говорит о их эгоистической узкой мест
ной политике и о их раздорах.Это двойственное , сложное
отношение автора резко проявляется и к Игорю Святославичу Новго-
род-северскому, и к родоначальнику ольговичей Олегу Святославичу,
и к родоначальнику полоцких всеславичей Всеславу Полоцкому. Однако
когда автор „Слова" обращается к тем из русских князей, от которых
он ждет помощи, реальных действий к скреплению Русской земли,
к ее обороне, — его отношение к ним резко меняется. Тогда он рисует
князей только положительными чертами. Портреты этих кня
зей отражают в большей- мере надежды автора „Слова", чем его
реальные представления о них. Он гиперболизирует военные подвиги
русских князей, их могущество, их славу. В этой гиперболизации
автор „Слова" выражает свои мечты о сильной власти на Руси, о воен
ном могуществе русских князей.
(...)Итак, образы русских князей в „Слове"—-Святослава Киевского,
Всеволода Суздальского, Ярослава Осмомысла Галицкого и некоторых
других в значительной мере устремлены в будущее. Автор „Слова"
находит в князьях, к которым обращает свой призыв, те черты, кото
рые хотел бы в них найти. Черты реального могущества этих князей
соединены с такими чертами, которые относятся скорее к области
желаемого. В разных князьях автор „Слова" рисует обобщающий
образ сильного князя. Он делает это в той мере, в какой это было
возможно в XII в.
К о м м е н т а р и й. Ключ к пониманию политического содержания "Слова" - двойственное отношение к князьям как к героям поэмы. Если на одной стороне собираются положительные герои, то на другой стороне - отрицательные герои (враги). Приминительно к ситуации XVIII в. - это князья-рюриковичи (положительные) и князья-Романовы (отрицательные). И мжду этими группировками на страницах поэмы разворачивается выяснение отношений в форме поэтическо-исторической аллегории
"Автор „Слова о полку Игореве" призывает к единству и видит это
единство в формах сильной центральной княжеской власти.
(...) На протяжении всего „Слова"
говорится только о необходимости младшим князьям подчиняться
старшим (Святославу киевскому), но не говорится об обязанностях
старшего по отношению к младшему. Отсюда ясно, что автор „Слова"
заинтересован в усилени и власти старшего князя — киевского.
В связи с идеей сильной княжеской власти, пронизывающей „Слово",
весьма важно проследить отношение автора „Слова" к русским
князьям.
Отношение автора „Слова о полку Игореве" к русским князьям
двойственное. Он видит в них представителей Руси, он им сочувствует,
гордясь их успехами и скорбя о их неудачах. Однако вместе с тем,
автор „Слова" с осуждением говорит о их эгоистической узкой мест
ной политике и о их раздорах.Это двойственное , сложное
отношение автора резко проявляется и к Игорю Святославичу Новго-
род-северскому, и к родоначальнику ольговичей Олегу Святославичу,
и к родоначальнику полоцких всеславичей Всеславу Полоцкому. Однако
когда автор „Слова" обращается к тем из русских князей, от которых
он ждет помощи, реальных действий к скреплению Русской земли,
к ее обороне, — его отношение к ним резко меняется. Тогда он рисует
князей только положительными чертами. Портреты этих кня
зей отражают в большей- мере надежды автора „Слова", чем его
реальные представления о них. Он гиперболизирует военные подвиги
русских князей, их могущество, их славу. В этой гиперболизации
автор „Слова" выражает свои мечты о сильной власти на Руси, о воен
ном могуществе русских князей.
(...)Итак, образы русских князей в „Слове"—-Святослава Киевского,
Всеволода Суздальского, Ярослава Осмомысла Галицкого и некоторых
других в значительной мере устремлены в будущее. Автор „Слова"
находит в князьях, к которым обращает свой призыв, те черты, кото
рые хотел бы в них найти. Черты реального могущества этих князей
соединены с такими чертами, которые относятся скорее к области
желаемого. В разных князьях автор „Слова" рисует обобщающий
образ сильного князя. Он делает это в той мере, в какой это было
возможно в XII в.
К о м м е н т а р и й. Ключ к пониманию политического содержания "Слова" - двойственное отношение к князьям как к героям поэмы. Если на одной стороне собираются положительные герои, то на другой стороне - отрицательные герои (враги). Приминительно к ситуации XVIII в. - это князья-рюриковичи (положительные) и князья-Романовы (отрицательные). И мжду этими группировками на страницах поэмы разворачивается выяснение отношений в форме поэтическо-исторической аллегории
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.25-26):
"Обращение к князю — „господин" — впервые стало употребляться
на северо-востоке—там, где складывалась новая сильная княжеская
власть, начиная с середины 70-х годов XII в. (т. е. за 10 лет до напи
сания „Слова").
(...) В политической жизни в отношении князя термин „господин" впервые
встречается в речах жителей владимиро-суздальских городов, обращенных
к владимирскому князю. Так называют Михаила Юрьевича суздальцы
и ростовцы (горожане) в 1176 и 1177 гг. (см. Никоновскую летопись);
так называют Всеволода Юрьевича владимирцы (горожане) в 1177 г.
(там же); так называют его же под тем же 1177 г. ростовцы (горожане)
(там же) и т. д. В 1180 г., повидимому, впервые, этот термин пере
ходит в уста князей-вассалов, в их обращения к своему главе и опять-
таки во Владимиро-Суздальском княжестве. Так назвали Всеволода
Юрьевича Владимиро-Суздальского, своего феодального главу, рязан
ские князья Всеволод и Владимир Глебовичи: „Ты господин , ты
отец, — говорили через послов Всеволоду рязанские князья, — брат
ваю старейший Роман уимает волости у наю, слушая тестя своего
Святослава, а к тобе крест целовал и переступил" (Ипатьевская лето
пись). Повидимому, новые отношения безусловного подчинения, сло
жившиеся на северо-востоке между Владимиро-Суздальским князем
и подручными ему рязанскими князьями, потребовали для своего
определения и нового термина, в котором уже было отметено всякое
„родственное смягчение" политических понятий, столь характерное для
старой феодальной терминологии — „отец", „сын", „брат". Поэтому-то
слово „господин" и стало употребляться вместо слова „отец" или
рядом с ним.
Этот новый политический термин — „господин" (вм. „отец"), отра
зивший на северо-востоке рост власти феодального главы над стоящими
ниже его по лестнице феодального подчинения князьями, начинает
употребляться не только одними рязанскими князьями по отношению
к Всеволоду Юрьевичу, но и в другом центре борьбы за сильную
княжескую власть — в Галичине. Всего десять лет спустя, в 1190 г.,
сын Ярослава Осмомысла — Владимир Галицкий в своей просьбе ко
Всеволоду Суздальскому прибег к аналогичному обращению: „Отце
господине! Удержи Галич подо мной, а яз божий и твой есмь со всим
Галичем, а в твоей воле есмь всегда" (Ипатьевская летопись). Энергия
этого нового политического термина поддержана в этой просьбе необыч
ною степенью покорности, на которую соглашается Владимир: „яз
божий и твой".
Употребление слова „господин" по отношению к князю имеет совер
шенно точную хронологию. Оно употребляется с 70-х годов XII в.
и в течение XIII в. (оно обычно для „Моления" Даниила Заточника).
Впоследствии, в XIV—XV вв., оно вытеснится словом „государь".
Князю станут говорить „государь", а не „господин".
Итак, перед нами новая политическая терминология, выросшая
первоначально в демократической среде. Нет сомнения в том, что
прогрессивным было именно это новое представление о власти фео
дального главы как „господина", возникшее на северо-восточной
социально-экономической почве, а не старое. Именно этим новым
представлениям предстояло перерасти в дальнейшем в идею сильной
и единой власти государя „всея Руси", подлинной носительницей кото
рой стала впоследствии Москва. Этой идее сильной княжеской власти
предстояло в дальнейшем скрепить идею единства Русской земли
новыми политическими отношениями.
Сам автор „Слова о полку Игореве" отчетливо придерживается
новой точки зрения на власть феодального главы, — той точки зрения,
которая была прежде всего характерна для поддерживавших сильную
княжескую власть горожан. Он называет „господами", этим новым
политическим термином, начавшим входить в политический язык
XII в., — Рюрика и Давида Ростиславичей и Ярослава Осмомысла
Галицкого: „Вступита, господина , въ злата стремень за обиду сего
времени...". „Стрѣляй, господине , Кончака, поганого кощея...".
В этом употреблении термина „господин" (в отношении князя) можно
видеть след народного политического мышления.
К о м м е н т а р и й. Принимать все данные как Ипатьевской летописи, так и Никоновской, за чистую монету - это по крайней мере проявлять историческое равнодушие. Ипатьевская и Никоновская летописи являются прежде всего сравнительно поздними текстами (XV и XVI вв.) с крайне идеологическим содержанием, и там есть очень много понятий из позднейшего времени. И политический термин "господин" скорее всего родом не из XII века.
Все тексты "Моления Даниила Заточника" - это рукописи не ранее XV в. И следы редакторской правки здесь о себе заявляют не двусмысленно.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова ..." (СПб., 1995 г., т.3, стр.172-173):
ЛИХАЧЕВ Дмитрий Сергеевич (род. 15(28).XI.1906, Петербург). Ок. отд-ние языкознания и лит-ры ЛГУ (1928). В 1928—32 был репрессирован, в 1932—38 работал в изд-ве. С 1938 по наст. время сотрудник ИРЛИ АН СССР (ныне — РАН). С 1954 — зав. сектором (отделом) древнерус. лит-ры; в 1946—53 преподавал в ЛГУ. Д-р филол. наук (1947), проф. (1951), акад. (1970). Герой Соц. Труда (1986), Председатель правления Росс. междунар. фонда культуры (с 1986); почетный и действит. чл. нескольких заруб. академий и науч. об-в, почетный д-р целого ряда европ. ун-тов, чл. СП (1956).
Л. — авторитетнейший филолог, автор многочисл. трудов по теории и истории рус. и слав. лит-р, истории культуры. Основное место в науч. разысканиях Л. занимает древнерус. лит-ра: ему принадлежат книги и статьи, в которых разрабатываются кардинальные положения о путях ее развития, системе жанров, эволюции стилей, взаимоотношениях лит-ры и искусства, работы об отд. жанрах и памятниках древнерус. лит-ры, исследования по истории рус. летописания, текстологии, источниковедению, истории филол. науки.
В науч. творчестве Л. значит. место занимают исследования С. Первым специальным обращением к памятнику явилась статья 1947, в которой Л. установил, какая летопись могла читаться в составе Мусин-Пушкинского сборника со С. В 1950 вышло подготовл. им изд. С. в академич. сер. «Лит памятники», непревзойденное по своей обстоятельности и науч. значимости. В книгу вошло критич. изд. текста С., представляющее собой попытку реконструкции орфографич. облика Мусин-Пушкинского списка на основании сопоставлений чтений
Перв. изд. и Екатерининской копии. Помимо ритмич. перевода С. в изд. включен «Объяснительный перевод». Он существенно отличается от подобных переводов, практиковавшихся в дорев. уч. изд. и ставивших своей целью всего лишь истолковать перевод трудного текста. Объяснит. перевод Л. вводит не столько в смысл данной фразы, сколько в тот сложный для совр. читателя мир, который стоит за текстом, мир, который современник С. воспринимал на лету, а мы постигаем с трудом, вчитываясь в комм. специалистов, ибо в этом мире и калейдоскоп княж. имен, и сложность полит. взаимоотношений их носителей, и не всегда ясная образность и метафоричность древнего яз., забытые ныне символы, и отражение языч. верований и бытовых представлений. Такой перевод сам по себе уже является глубоким исследованием текста и надежным средством донести его до читателя во всей его смысловой глубине и худ. совершенстве. Объяснит. перевод с уточнениями и изменениями, связ. с развитием науки о С., неоднократно переиздавался.
Значит. место в книге занимает «Комментарий исторический и географический», в котором Л. толкует значение отд. слов и выражений, сообщает сведения о реалиях, о персонажах С. или упоминаемых в нем геогр. объектах, приводит наиболее интересные суждения об отд. чтениях С., принадлежащие исследователям и переводчикам памятника. В ряде случаев Л. предлагает свои толкования спорным чтениям С., многие из которых были впоследствии приняты комментаторами и переводчиками. Таковы его толкования выражений «конець поля Половецкаго», «испити шеломомь Дону», «свивая славы оба полы сего времени», «заря свѣтъ запала, мъгла поля покрыла», «пороси поля прикрываютъ», «мечемъ крамолу коваше», «въстала обида», «тъй клюками подпръся о кони», «скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ» и др. Большинством исследователей принята, в частности, конъектура «Ярославли вси внуци и Всеславли» (вм. «Ярославе и вси внуце Всеславли»), обоснов. как смыслом текста, так и палеографически.
Всякий раз, предлагая свою интерпретацию, Л. опирается на богатый сопоставит. материал, на анализ древнерус. эстетич. представлений, на образную систему фольклора.
В том же 1950 в сб. статей о С. появляются две принципиально важные работы Л. Первая — «Исторический и политический кругозор автора „Слова о полку Игореве“». Она содержит не только ист. комм. к С.: ист. фон, на котором развертываются описываемые в С. события, обретает в работе Л. глубину и многомерность; в С. существенны не столько сами упоминаемые факты или названные персонажи, сколько оценка их автором С., иногда общепринятая, иногда самобытная, но всегда подчиненная общему замыслу произведения. В др. статье — «Устные истоки художественной системы „Слова о полку Игореве“» Л. сопоставил образный мир С. с образной системой фольклора и обратил особое внимание на символич. значение предметов княж. быта — меча, копья, боевого коня, гор. ворот и т. д. Исследователь показал творч. характер осмысления автором С. фольклорных образов, оборотов обыденной речи, феод. воен. терминологии, символики своего времени. К анализу поэтики С. на фоне эстетич. представлений его времени Л. обратится и впоследствии, в статье, опубл. в 1976 в ж. РЛ.
В 1950 выходит и первая науч.-популярная книга Л. о С. — «„Слово о полку Игореве“: Историко-литературный очерк». В этой и др. своих работах о С., адресов. широкому кругу читателей, Л., не поступаясь науч. основательностью, живо и доходчиво излагает сложнейшие проблемы: он рассматривает С. на фоне ист. обстановки кон. XII в., анализирует его поэтику, ставит вопрос о жанре памятника, его связи с фольклором, касается проблемы авторства и т. д. В этих работах Л. размышляет о нравств. проблемах, поднятых в С. его автором, освобождает образ Игоря Святославича от поверхностной, театр. героичности, говорит о личной трагедии князя, чьи честолюбивые помыслы принесли немало бед Русской земле, в защиту которой он выступил. Оценки князя Игоря Л. со временем менялись (см. Игорь Святославич), но каждый раз исследователь стремился постичь и раскрыть сложный характер князя, борение его чувств и дум, помогая читателю преодолеть упрощенное понимание и самого С. и его героя.
Начиная с 1949 Л. подготовил целый ряд изд. С., рассчит. на самый широкий круг читателей (в изд-вах «Худ. лит-ра», «Сов. писатель», «Детгиз», «Просвещение» и др.). Все они стали важнейшим фактором совр. культурной жизни, так как принадлежат крупному ученому, в равной мере владеющему профессиональным мастерством историка, археографа, языковеда, исследователя поэтики древнерус. лит-ры и фольклора. Изд. С., подготовл. Л., не только знакомили со всей совокупностью проблем изучения С., но попутно вводили читателя в сложный мир Древней Руси, истории ее лит-ры и искусства.
Принципиальное значение имела вышедшая в 1957 работа Л. об истории Перв. изд. С. Он убедительно показал, что существовавшие представления о буквализме изд. 1800 ошибочны, так как издатели того времени иначе, чем мы, понимали свои публикаторские функции, считая унификацию орфографии не отступлением от оригинала, а приемом если и не обязательным, то вполне допустимым. Эта работа Л. стимулировала появление ряда исследований по истории Перв. изд. и древнерус. текста памятника.
В 1962 Л. обращается к проблеме подлинности С. Он исследует историю скептич. отношения к памятнику, видя истоки его в позициях «скептической школы» в рус. историографии, анализирует доводы скептиков (И. Беликова, О. И. Сенковского, А. Мазона и др.) и аргументацию защитников древности С., показывая при этом, что вопрос о подлинности С. может быть решен только на основе комплекса наблюдений над ист. и эстетич. представлениями эпохи возникновения С., над его ист. реалиями, его яз. и системой худ. образов.
Активно участвовал Л. и в дискуссии о времени написания С., возникшей в связи с концепцией А. А. Зимина. Исследуя в этой связи в статье «Черты подражательности „Задонщины“» ее взаимоотношение со С., Л. не только привел неопровержимые доказательства вторичности «Задонщины», но и разработал на основе своих наблюдений концепцию поэтики подражания, указав на те, быть может, не улавливаемые автором, но заметные вдумчивому исследователю приметы, которые позволяют отличить подражание от оригинала, подделку от подлинника.
Методология изучения С. всегда остается для Л. одной из волнующих его проблем, и он неоднократно брал на себя не очень благодарный труд критика различных гипотез о С. (О. Сулейменова, А. Л. Никитина), видя в этих спорах повод для обсуждения самих принципов науч. анализа лит. памятника, необходимых и, напротив, недопустимых приемов такого анализа.
Обратившись в статье 1972 к вопросу о жанре С., Л. убедительно обосновал причины, по которым памятник оказался как бы вне системы традиц. жанров древнерус. лит-ры.
Новые грани в изучении композиции С. открывает статья Л. «Предположение о диалогическом строении...». Л. предположил, что С. было рассчитано на двух исполнителей, ибо ему свойственна своеобразная бинарность: текст С. постоянно отражает две позиции, два подхода: «как бы вопрос и ответ, как бы факт и обобщение, как бы обобщение и факт»; второй певец словно бы «развивает мысль первого, его факт, его образ, вводит иногда толкование или аналогию». Так возникают, полагает Л., «многочисленные повторения в „Слове“, создающие его своеобразный ритм: ритм не только слов, но и ритм мыслей и образов» (С. 130—131).
Для работ Л. о С. характерно внимательное отношение к яз. памятника, в комм. и отд. статьях он анализирует наиболее сложные для истолкования речения. Значителен вклад Л. — ред. «Словаря-справочника» С., составлявшегося В. Л. Виноградовой (М.; Л. — Л., 1965—1984. Вып. 1—6). Он не только предлагал уточнения к толкованию отд. слов, обращая особое внимание на поэтич. образность и символику древнерус. речи, но порой выступал как рядовой «выборщик», выписывая из прочит. им древнерус. текстов наиболее семантически значимые цитаты, которые впоследствии использовались в иллюстрат. материалах Словаря.
Обращался Л. и ко мн. частным проблемам изучения С.: он выдвинул гипотезу о Летописном своде Игоря Святославича, высказал свои предположения о значении термина «Пирогощая», обратил внимание на новгородские элементы в С., новыми убедит. аналогами укрепил старую гипотезу о том, что автором С. был профессиональный княж. певец. Как в книгах, так и в статьях Л. решает целый ряд спорных и принципиально важных вопросов: о языч. элементах в С., о соотношениях С. с «Песнью о Роланде», о значении термина «Русская земля» в памятнике, о полит. смысле обращения автора С. к рус. князьям.
Вклад Л. — глубокого и разностороннего исследователя, издателя и переводчика С., его неутомимого популяризатора и защитника от необоснов. интерпретаций и нападок «скептиков» выдвигает ученого в первый ряд отеч. исследователей знаменитого памятника. Наиболее значит. труды Л. о С. вошли в сб. «„Слово о полку Игореве“ и культура его времени», выдержавший два изд. (1978, 1985) и отмеч. академич. премией им. В. Г. Белинского.
"Обращение к князю — „господин" — впервые стало употребляться
на северо-востоке—там, где складывалась новая сильная княжеская
власть, начиная с середины 70-х годов XII в. (т. е. за 10 лет до напи
сания „Слова").
(...) В политической жизни в отношении князя термин „господин" впервые
встречается в речах жителей владимиро-суздальских городов, обращенных
к владимирскому князю. Так называют Михаила Юрьевича суздальцы
и ростовцы (горожане) в 1176 и 1177 гг. (см. Никоновскую летопись);
так называют Всеволода Юрьевича владимирцы (горожане) в 1177 г.
(там же); так называют его же под тем же 1177 г. ростовцы (горожане)
(там же) и т. д. В 1180 г., повидимому, впервые, этот термин пере
ходит в уста князей-вассалов, в их обращения к своему главе и опять-
таки во Владимиро-Суздальском княжестве. Так назвали Всеволода
Юрьевича Владимиро-Суздальского, своего феодального главу, рязан
ские князья Всеволод и Владимир Глебовичи: „Ты господин , ты
отец, — говорили через послов Всеволоду рязанские князья, — брат
ваю старейший Роман уимает волости у наю, слушая тестя своего
Святослава, а к тобе крест целовал и переступил" (Ипатьевская лето
пись). Повидимому, новые отношения безусловного подчинения, сло
жившиеся на северо-востоке между Владимиро-Суздальским князем
и подручными ему рязанскими князьями, потребовали для своего
определения и нового термина, в котором уже было отметено всякое
„родственное смягчение" политических понятий, столь характерное для
старой феодальной терминологии — „отец", „сын", „брат". Поэтому-то
слово „господин" и стало употребляться вместо слова „отец" или
рядом с ним.
Этот новый политический термин — „господин" (вм. „отец"), отра
зивший на северо-востоке рост власти феодального главы над стоящими
ниже его по лестнице феодального подчинения князьями, начинает
употребляться не только одними рязанскими князьями по отношению
к Всеволоду Юрьевичу, но и в другом центре борьбы за сильную
княжескую власть — в Галичине. Всего десять лет спустя, в 1190 г.,
сын Ярослава Осмомысла — Владимир Галицкий в своей просьбе ко
Всеволоду Суздальскому прибег к аналогичному обращению: „Отце
господине! Удержи Галич подо мной, а яз божий и твой есмь со всим
Галичем, а в твоей воле есмь всегда" (Ипатьевская летопись). Энергия
этого нового политического термина поддержана в этой просьбе необыч
ною степенью покорности, на которую соглашается Владимир: „яз
божий и твой".
Употребление слова „господин" по отношению к князю имеет совер
шенно точную хронологию. Оно употребляется с 70-х годов XII в.
и в течение XIII в. (оно обычно для „Моления" Даниила Заточника).
Впоследствии, в XIV—XV вв., оно вытеснится словом „государь".
Князю станут говорить „государь", а не „господин".
Итак, перед нами новая политическая терминология, выросшая
первоначально в демократической среде. Нет сомнения в том, что
прогрессивным было именно это новое представление о власти фео
дального главы как „господина", возникшее на северо-восточной
социально-экономической почве, а не старое. Именно этим новым
представлениям предстояло перерасти в дальнейшем в идею сильной
и единой власти государя „всея Руси", подлинной носительницей кото
рой стала впоследствии Москва. Этой идее сильной княжеской власти
предстояло в дальнейшем скрепить идею единства Русской земли
новыми политическими отношениями.
Сам автор „Слова о полку Игореве" отчетливо придерживается
новой точки зрения на власть феодального главы, — той точки зрения,
которая была прежде всего характерна для поддерживавших сильную
княжескую власть горожан. Он называет „господами", этим новым
политическим термином, начавшим входить в политический язык
XII в., — Рюрика и Давида Ростиславичей и Ярослава Осмомысла
Галицкого: „Вступита, господина , въ злата стремень за обиду сего
времени...". „Стрѣляй, господине , Кончака, поганого кощея...".
В этом употреблении термина „господин" (в отношении князя) можно
видеть след народного политического мышления.
К о м м е н т а р и й. Принимать все данные как Ипатьевской летописи, так и Никоновской, за чистую монету - это по крайней мере проявлять историческое равнодушие. Ипатьевская и Никоновская летописи являются прежде всего сравнительно поздними текстами (XV и XVI вв.) с крайне идеологическим содержанием, и там есть очень много понятий из позднейшего времени. И политический термин "господин" скорее всего родом не из XII века.
Все тексты "Моления Даниила Заточника" - это рукописи не ранее XV в. И следы редакторской правки здесь о себе заявляют не двусмысленно.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова ..." (СПб., 1995 г., т.3, стр.172-173):
ЛИХАЧЕВ Дмитрий Сергеевич (род. 15(28).XI.1906, Петербург). Ок. отд-ние языкознания и лит-ры ЛГУ (1928). В 1928—32 был репрессирован, в 1932—38 работал в изд-ве. С 1938 по наст. время сотрудник ИРЛИ АН СССР (ныне — РАН). С 1954 — зав. сектором (отделом) древнерус. лит-ры; в 1946—53 преподавал в ЛГУ. Д-р филол. наук (1947), проф. (1951), акад. (1970). Герой Соц. Труда (1986), Председатель правления Росс. междунар. фонда культуры (с 1986); почетный и действит. чл. нескольких заруб. академий и науч. об-в, почетный д-р целого ряда европ. ун-тов, чл. СП (1956).
Л. — авторитетнейший филолог, автор многочисл. трудов по теории и истории рус. и слав. лит-р, истории культуры. Основное место в науч. разысканиях Л. занимает древнерус. лит-ра: ему принадлежат книги и статьи, в которых разрабатываются кардинальные положения о путях ее развития, системе жанров, эволюции стилей, взаимоотношениях лит-ры и искусства, работы об отд. жанрах и памятниках древнерус. лит-ры, исследования по истории рус. летописания, текстологии, источниковедению, истории филол. науки.
В науч. творчестве Л. значит. место занимают исследования С. Первым специальным обращением к памятнику явилась статья 1947, в которой Л. установил, какая летопись могла читаться в составе Мусин-Пушкинского сборника со С. В 1950 вышло подготовл. им изд. С. в академич. сер. «Лит памятники», непревзойденное по своей обстоятельности и науч. значимости. В книгу вошло критич. изд. текста С., представляющее собой попытку реконструкции орфографич. облика Мусин-Пушкинского списка на основании сопоставлений чтений
Перв. изд. и Екатерининской копии. Помимо ритмич. перевода С. в изд. включен «Объяснительный перевод». Он существенно отличается от подобных переводов, практиковавшихся в дорев. уч. изд. и ставивших своей целью всего лишь истолковать перевод трудного текста. Объяснит. перевод Л. вводит не столько в смысл данной фразы, сколько в тот сложный для совр. читателя мир, который стоит за текстом, мир, который современник С. воспринимал на лету, а мы постигаем с трудом, вчитываясь в комм. специалистов, ибо в этом мире и калейдоскоп княж. имен, и сложность полит. взаимоотношений их носителей, и не всегда ясная образность и метафоричность древнего яз., забытые ныне символы, и отражение языч. верований и бытовых представлений. Такой перевод сам по себе уже является глубоким исследованием текста и надежным средством донести его до читателя во всей его смысловой глубине и худ. совершенстве. Объяснит. перевод с уточнениями и изменениями, связ. с развитием науки о С., неоднократно переиздавался.
Значит. место в книге занимает «Комментарий исторический и географический», в котором Л. толкует значение отд. слов и выражений, сообщает сведения о реалиях, о персонажах С. или упоминаемых в нем геогр. объектах, приводит наиболее интересные суждения об отд. чтениях С., принадлежащие исследователям и переводчикам памятника. В ряде случаев Л. предлагает свои толкования спорным чтениям С., многие из которых были впоследствии приняты комментаторами и переводчиками. Таковы его толкования выражений «конець поля Половецкаго», «испити шеломомь Дону», «свивая славы оба полы сего времени», «заря свѣтъ запала, мъгла поля покрыла», «пороси поля прикрываютъ», «мечемъ крамолу коваше», «въстала обида», «тъй клюками подпръся о кони», «скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ» и др. Большинством исследователей принята, в частности, конъектура «Ярославли вси внуци и Всеславли» (вм. «Ярославе и вси внуце Всеславли»), обоснов. как смыслом текста, так и палеографически.
Всякий раз, предлагая свою интерпретацию, Л. опирается на богатый сопоставит. материал, на анализ древнерус. эстетич. представлений, на образную систему фольклора.
В том же 1950 в сб. статей о С. появляются две принципиально важные работы Л. Первая — «Исторический и политический кругозор автора „Слова о полку Игореве“». Она содержит не только ист. комм. к С.: ист. фон, на котором развертываются описываемые в С. события, обретает в работе Л. глубину и многомерность; в С. существенны не столько сами упоминаемые факты или названные персонажи, сколько оценка их автором С., иногда общепринятая, иногда самобытная, но всегда подчиненная общему замыслу произведения. В др. статье — «Устные истоки художественной системы „Слова о полку Игореве“» Л. сопоставил образный мир С. с образной системой фольклора и обратил особое внимание на символич. значение предметов княж. быта — меча, копья, боевого коня, гор. ворот и т. д. Исследователь показал творч. характер осмысления автором С. фольклорных образов, оборотов обыденной речи, феод. воен. терминологии, символики своего времени. К анализу поэтики С. на фоне эстетич. представлений его времени Л. обратится и впоследствии, в статье, опубл. в 1976 в ж. РЛ.
В 1950 выходит и первая науч.-популярная книга Л. о С. — «„Слово о полку Игореве“: Историко-литературный очерк». В этой и др. своих работах о С., адресов. широкому кругу читателей, Л., не поступаясь науч. основательностью, живо и доходчиво излагает сложнейшие проблемы: он рассматривает С. на фоне ист. обстановки кон. XII в., анализирует его поэтику, ставит вопрос о жанре памятника, его связи с фольклором, касается проблемы авторства и т. д. В этих работах Л. размышляет о нравств. проблемах, поднятых в С. его автором, освобождает образ Игоря Святославича от поверхностной, театр. героичности, говорит о личной трагедии князя, чьи честолюбивые помыслы принесли немало бед Русской земле, в защиту которой он выступил. Оценки князя Игоря Л. со временем менялись (см. Игорь Святославич), но каждый раз исследователь стремился постичь и раскрыть сложный характер князя, борение его чувств и дум, помогая читателю преодолеть упрощенное понимание и самого С. и его героя.
Начиная с 1949 Л. подготовил целый ряд изд. С., рассчит. на самый широкий круг читателей (в изд-вах «Худ. лит-ра», «Сов. писатель», «Детгиз», «Просвещение» и др.). Все они стали важнейшим фактором совр. культурной жизни, так как принадлежат крупному ученому, в равной мере владеющему профессиональным мастерством историка, археографа, языковеда, исследователя поэтики древнерус. лит-ры и фольклора. Изд. С., подготовл. Л., не только знакомили со всей совокупностью проблем изучения С., но попутно вводили читателя в сложный мир Древней Руси, истории ее лит-ры и искусства.
Принципиальное значение имела вышедшая в 1957 работа Л. об истории Перв. изд. С. Он убедительно показал, что существовавшие представления о буквализме изд. 1800 ошибочны, так как издатели того времени иначе, чем мы, понимали свои публикаторские функции, считая унификацию орфографии не отступлением от оригинала, а приемом если и не обязательным, то вполне допустимым. Эта работа Л. стимулировала появление ряда исследований по истории Перв. изд. и древнерус. текста памятника.
В 1962 Л. обращается к проблеме подлинности С. Он исследует историю скептич. отношения к памятнику, видя истоки его в позициях «скептической школы» в рус. историографии, анализирует доводы скептиков (И. Беликова, О. И. Сенковского, А. Мазона и др.) и аргументацию защитников древности С., показывая при этом, что вопрос о подлинности С. может быть решен только на основе комплекса наблюдений над ист. и эстетич. представлениями эпохи возникновения С., над его ист. реалиями, его яз. и системой худ. образов.
Активно участвовал Л. и в дискуссии о времени написания С., возникшей в связи с концепцией А. А. Зимина. Исследуя в этой связи в статье «Черты подражательности „Задонщины“» ее взаимоотношение со С., Л. не только привел неопровержимые доказательства вторичности «Задонщины», но и разработал на основе своих наблюдений концепцию поэтики подражания, указав на те, быть может, не улавливаемые автором, но заметные вдумчивому исследователю приметы, которые позволяют отличить подражание от оригинала, подделку от подлинника.
Методология изучения С. всегда остается для Л. одной из волнующих его проблем, и он неоднократно брал на себя не очень благодарный труд критика различных гипотез о С. (О. Сулейменова, А. Л. Никитина), видя в этих спорах повод для обсуждения самих принципов науч. анализа лит. памятника, необходимых и, напротив, недопустимых приемов такого анализа.
Обратившись в статье 1972 к вопросу о жанре С., Л. убедительно обосновал причины, по которым памятник оказался как бы вне системы традиц. жанров древнерус. лит-ры.
Новые грани в изучении композиции С. открывает статья Л. «Предположение о диалогическом строении...». Л. предположил, что С. было рассчитано на двух исполнителей, ибо ему свойственна своеобразная бинарность: текст С. постоянно отражает две позиции, два подхода: «как бы вопрос и ответ, как бы факт и обобщение, как бы обобщение и факт»; второй певец словно бы «развивает мысль первого, его факт, его образ, вводит иногда толкование или аналогию». Так возникают, полагает Л., «многочисленные повторения в „Слове“, создающие его своеобразный ритм: ритм не только слов, но и ритм мыслей и образов» (С. 130—131).
Для работ Л. о С. характерно внимательное отношение к яз. памятника, в комм. и отд. статьях он анализирует наиболее сложные для истолкования речения. Значителен вклад Л. — ред. «Словаря-справочника» С., составлявшегося В. Л. Виноградовой (М.; Л. — Л., 1965—1984. Вып. 1—6). Он не только предлагал уточнения к толкованию отд. слов, обращая особое внимание на поэтич. образность и символику древнерус. речи, но порой выступал как рядовой «выборщик», выписывая из прочит. им древнерус. текстов наиболее семантически значимые цитаты, которые впоследствии использовались в иллюстрат. материалах Словаря.
Обращался Л. и ко мн. частным проблемам изучения С.: он выдвинул гипотезу о Летописном своде Игоря Святославича, высказал свои предположения о значении термина «Пирогощая», обратил внимание на новгородские элементы в С., новыми убедит. аналогами укрепил старую гипотезу о том, что автором С. был профессиональный княж. певец. Как в книгах, так и в статьях Л. решает целый ряд спорных и принципиально важных вопросов: о языч. элементах в С., о соотношениях С. с «Песнью о Роланде», о значении термина «Русская земля» в памятнике, о полит. смысле обращения автора С. к рус. князьям.
Вклад Л. — глубокого и разностороннего исследователя, издателя и переводчика С., его неутомимого популяризатора и защитника от необоснов. интерпретаций и нападок «скептиков» выдвигает ученого в первый ряд отеч. исследователей знаменитого памятника. Наиболее значит. труды Л. о С. вошли в сб. «„Слово о полку Игореве“ и культура его времени», выдержавший два изд. (1978, 1985) и отмеч. академич. премией им. В. Г. Белинского.
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
.........И.У. Будовниц. Памятник ранней дворянской публицистики (Моление Даниила Заточника)..............
...............................................(в кн.: ТОДРЛ, т. VIII, 1951).........................................................
Фрагмент 1 (стр.139-140):
"Первооригинал Слова Даниила Заточника до нас не дошел. Имею
щиеся в нашем распоряжении списки подразделяются на две основные
редакции. Одну из них, обычно называемую Словом Даниила Заточ
ника, большинство исследователей относят к XII в., другую („Моление
Даниила Заточника"), с надписанием Ярослава Всеволодовича — к XIII в.
Однако вопрос о соотношении обеих редакций до настоящего времени
еще окончательно не решен: ряд исследователей из обеих указанных
редакций считают более древней именно редакцию XIII в. („Моление").
Разрешение вопроса затрудняется тем, что все рукописи обеих редак
ций дошли до нас в списках XVII в., т. е. отделены от своего ори
гинала на 400—500 лет и содержат позднейшие напластования,
мешаю
щие точности исследования. Недавно в спор включился один из круп-
нейших наших лингвистов, акад. С. П. Обнорский, изучивший обе
редакции памятника с точки зрения их языка. В результате С. П. Обнор
ский пришел к выводу, что язык как первой, так и второй редакции
„может быть охарактеризован как нормальный русский литературный
язык старшего периода, он смыкается по своим чертам с языком таких
наших оригинальных памятников, отражающих старый строй языка,
как Русская правда, творения Владимира Мономаха и другие". Однако
„система старого строя языка, широко отражающаяся в памятнике,
не в одинаковой степени, не с одинаковой цельностью проявляется
в тексте одной и другой его редакции. Большая, в отдельных пунктах
абсолютная, выдержанность норм старого литературного языка наблю
дается в тексте первой редакции, меньшая выдержанность, большее
количество нарушений системы принадлежат второй редакции памят
ника". Таким образом, „в разрешении вопроса о старейшинстве по
происхождению одной или другой редакции памятника по данным
языка следует утверждать первоначальность образования памятника
в так называемой перво й редакции, признавая во второ й редакции
позднейшую переработку основного текста, т. е. первой редакции па
мятника"."
Фрагмент 2 (стр.146-147):
"В заключение обзора дореволюционной литературы об интересующем
нас памятнике, отметим мнение П. П. Миндалева, автора капитального
исследования о Слове Даниила Заточника. Анализ текста и источников
приводит П. П. Миндалева к убеждению, что Моление Даниила Заточ
ника в его первоначальном виде не сохранилось и не дошло до нас
ни в одном из существующих списков. Ближе к нему так называемая
редакция XII в. „Судя по тому, — отмечает П. Миндалев, — как настой
чиво автор говорит о том, что князь многими людьми честен и славен
по всем странам, и что нашим иманием твоего (князя) дому не исто-
щити, так как князь богат не золотом, а множеством воя, надо думать,
что средой, в которой сложилось Моление (т. е. в данном случае
редакция XII в.—И. Б.), была дружина, носителем идеалов которой
оно и является: князь, с одной стороны, заступник сирых и вдовиц,
с другой — отец слугам своим, но слуги его это не домочадцы, о кото
рых говорят списки так называемого извода XIII столетия..., а его
думцы", к которым принадлежал Даниил. В дальнейшей переработке
XII в. „тон Моления меняется, и, повидимому, оно сложилось уже
не в дружине, а в иной среде. Еще упоминается обычная милость
князя, его защита сирых и худых от богатых; князь также щедр и,
не дорожа златом, собирает вокруг себя храбрых и оживляет всех
своею милостью; но он уже сравнивается с рыкающим львом, слово
его гроза для всех, и для обрисовки его красоты автор приводит
целый ряд цитат из Песни песней, не зная меры и раболепствуя, как
холоп, которому не избыть укору своего холопья имени, и который
сознает, несмотря на то, в себе человека. Автор раб князя, сын его
рабыни, его домочадец, а не дружинник". Если же в Молении остаются
некоторые несвойственные ему черты дружинника (например сентенция,
что золотом не добыть добрых мужей, а мужами можно добыть золота,
серебра и городов) и дворянина („всякому дворянину тем имети честь
и милость у князя"), то объясняется это тем, что автор редакции XIII в.
переделал Слово Даниила, „волнуясь и спеша", забывая подчас при
переработке откинуть чуждые ей черты."
К о м м е н т а р и й. Как видно, все имеющиеся списки "Моления" И "Слова" Даниила Заточника не могут быть достовенными источниками ни грамматики , ни лексики, которые могут быть относены именно с XII-м веком. В связи с этим размышление Д.С.Лихачёва о принадлежности политического термина "господин" именно к XII в. может быть оспорено.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
.........И.У. Будовниц. Памятник ранней дворянской публицистики (Моление Даниила Заточника)..............
...............................................(в кн.: ТОДРЛ, т. VIII, 1951).........................................................
Фрагмент 1 (стр.139-140):
"Первооригинал Слова Даниила Заточника до нас не дошел. Имею
щиеся в нашем распоряжении списки подразделяются на две основные
редакции. Одну из них, обычно называемую Словом Даниила Заточ
ника, большинство исследователей относят к XII в., другую („Моление
Даниила Заточника"), с надписанием Ярослава Всеволодовича — к XIII в.
Однако вопрос о соотношении обеих редакций до настоящего времени
еще окончательно не решен: ряд исследователей из обеих указанных
редакций считают более древней именно редакцию XIII в. („Моление").
Разрешение вопроса затрудняется тем, что все рукописи обеих редак
ций дошли до нас в списках XVII в., т. е. отделены от своего ори
гинала на 400—500 лет и содержат позднейшие напластования,
мешаю
щие точности исследования. Недавно в спор включился один из круп-
нейших наших лингвистов, акад. С. П. Обнорский, изучивший обе
редакции памятника с точки зрения их языка. В результате С. П. Обнор
ский пришел к выводу, что язык как первой, так и второй редакции
„может быть охарактеризован как нормальный русский литературный
язык старшего периода, он смыкается по своим чертам с языком таких
наших оригинальных памятников, отражающих старый строй языка,
как Русская правда, творения Владимира Мономаха и другие". Однако
„система старого строя языка, широко отражающаяся в памятнике,
не в одинаковой степени, не с одинаковой цельностью проявляется
в тексте одной и другой его редакции. Большая, в отдельных пунктах
абсолютная, выдержанность норм старого литературного языка наблю
дается в тексте первой редакции, меньшая выдержанность, большее
количество нарушений системы принадлежат второй редакции памят
ника". Таким образом, „в разрешении вопроса о старейшинстве по
происхождению одной или другой редакции памятника по данным
языка следует утверждать первоначальность образования памятника
в так называемой перво й редакции, признавая во второ й редакции
позднейшую переработку основного текста, т. е. первой редакции па
мятника"."
Фрагмент 2 (стр.146-147):
"В заключение обзора дореволюционной литературы об интересующем
нас памятнике, отметим мнение П. П. Миндалева, автора капитального
исследования о Слове Даниила Заточника. Анализ текста и источников
приводит П. П. Миндалева к убеждению, что Моление Даниила Заточ
ника в его первоначальном виде не сохранилось и не дошло до нас
ни в одном из существующих списков. Ближе к нему так называемая
редакция XII в. „Судя по тому, — отмечает П. Миндалев, — как настой
чиво автор говорит о том, что князь многими людьми честен и славен
по всем странам, и что нашим иманием твоего (князя) дому не исто-
щити, так как князь богат не золотом, а множеством воя, надо думать,
что средой, в которой сложилось Моление (т. е. в данном случае
редакция XII в.—И. Б.), была дружина, носителем идеалов которой
оно и является: князь, с одной стороны, заступник сирых и вдовиц,
с другой — отец слугам своим, но слуги его это не домочадцы, о кото
рых говорят списки так называемого извода XIII столетия..., а его
думцы", к которым принадлежал Даниил. В дальнейшей переработке
XII в. „тон Моления меняется, и, повидимому, оно сложилось уже
не в дружине, а в иной среде. Еще упоминается обычная милость
князя, его защита сирых и худых от богатых; князь также щедр и,
не дорожа златом, собирает вокруг себя храбрых и оживляет всех
своею милостью; но он уже сравнивается с рыкающим львом, слово
его гроза для всех, и для обрисовки его красоты автор приводит
целый ряд цитат из Песни песней, не зная меры и раболепствуя, как
холоп, которому не избыть укору своего холопья имени, и который
сознает, несмотря на то, в себе человека. Автор раб князя, сын его
рабыни, его домочадец, а не дружинник". Если же в Молении остаются
некоторые несвойственные ему черты дружинника (например сентенция,
что золотом не добыть добрых мужей, а мужами можно добыть золота,
серебра и городов) и дворянина („всякому дворянину тем имети честь
и милость у князя"), то объясняется это тем, что автор редакции XIII в.
переделал Слово Даниила, „волнуясь и спеша", забывая подчас при
переработке откинуть чуждые ей черты."
К о м м е н т а р и й. Как видно, все имеющиеся списки "Моления" И "Слова" Даниила Заточника не могут быть достовенными источниками ни грамматики , ни лексики, которые могут быть относены именно с XII-м веком. В связи с этим размышление Д.С.Лихачёва о принадлежности политического термина "господин" именно к XII в. может быть оспорено.
ТОП 5
1
3