АлександрЛ
experienced
Фрагмент 28 (стр.331-332):
"Специальное исследование татищевских портретов в своё время
предпринял Б.А.Рыбаков. Как и подавляющее уникальных
"татищевских известий", словесные описания внешности князей
исследователь решительно связал с раскольнической летописью.
Именно из неё Татищев якобы позаимствовал все без исключения
описания князей XII в., не имеющих соответствия в прочих
летописях. Распределив присовокупленные к "портретам"
характеристики князей га группы "положительных" и "отрицательных",
Рыбаков пришёл выводу о том, что оценки автора этих текстов,
в общем совпадают с симпатиями и антипатиями реконструируемой
им <<летописи Мстиславова племени>>. Автором портретов
оказывался Пётр Бориславович, предположительно гениальный
древний летописец (...).
Вывод исследователя однако наталкивается на очевидные
затруднения, и прежде всего потому, что Рыбаков реконструировал
<<летопись Мстиславова племени>> преимущественно из текстов
"Истории". Симпатии и антипатии "автора" этой летописи, не исключено,
вполне могли оказаться симпатиями и антипатиями самого Татищева."
К о м м е н т а р и й. Б.А.Рыбаков, наблюдая зависимость текста "Слова" от текста Ипатьевской летописи, стал разрабатывать идею того, что "Слово" было создано Петром Борисавовичем - именно тем летописцем, чьи записи вошли в состав Ипатьевской летописи. Иными словами, мы можем видеть такую логическую цепочку: Ипатьевская летопись - "История" Татищева - "Слово о полку Игореве".
В о п р о с: мог ли Татищев, создавая свою портретную галерею князей XII в., понимать, что используемые им материалы Ипатьеской летописи сами гораздо позднего происхождения (середины XV - го века)?
"Специальное исследование татищевских портретов в своё время
предпринял Б.А.Рыбаков. Как и подавляющее уникальных
"татищевских известий", словесные описания внешности князей
исследователь решительно связал с раскольнической летописью.
Именно из неё Татищев якобы позаимствовал все без исключения
описания князей XII в., не имеющих соответствия в прочих
летописях. Распределив присовокупленные к "портретам"
характеристики князей га группы "положительных" и "отрицательных",
Рыбаков пришёл выводу о том, что оценки автора этих текстов,
в общем совпадают с симпатиями и антипатиями реконструируемой
им <<летописи Мстиславова племени>>. Автором портретов
оказывался Пётр Бориславович, предположительно гениальный
древний летописец (...).
Вывод исследователя однако наталкивается на очевидные
затруднения, и прежде всего потому, что Рыбаков реконструировал
<<летопись Мстиславова племени>> преимущественно из текстов
"Истории". Симпатии и антипатии "автора" этой летописи, не исключено,
вполне могли оказаться симпатиями и антипатиями самого Татищева."
К о м м е н т а р и й. Б.А.Рыбаков, наблюдая зависимость текста "Слова" от текста Ипатьевской летописи, стал разрабатывать идею того, что "Слово" было создано Петром Борисавовичем - именно тем летописцем, чьи записи вошли в состав Ипатьевской летописи. Иными словами, мы можем видеть такую логическую цепочку: Ипатьевская летопись - "История" Татищева - "Слово о полку Игореве".
В о п р о с: мог ли Татищев, создавая свою портретную галерею князей XII в., понимать, что используемые им материалы Ипатьеской летописи сами гораздо позднего происхождения (середины XV - го века)?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 29 (стр.335):
"Вообще говоря, любая реконструируемая историками летопись
Татищева по странной закономерности имеет тенденцию к концу
исследования превращаться в "Киевский свод, более полный,
чем тот, что дошёл до нас в Ипатьевской летописи". Этому
несомненно способствует своеобразная склонность исследователей
любые избыточные известия "Истории" по сравнению с Ипатьевской
летописью трактовать как древние чиения, а любые превышения
текста второй редакции над первой - как повторное обращение к
тому же древнему источнику или другому, ещё более древнему. Из
подобного рода рассуждений следовало, что у Татищева
действительно были летописи древнее и исправнее Ипатьевской.
Таким образом, историки подменяли посылку выводом: наперёд
стоило бы доказать, что летописи были, а затем уж заключать, что
избыточная информация - древняя."
К о м м е н т а р и й. Любопытно, что учёные, выводя зависимость шести списков текста "Задонщины" от одного списка текста "Слова о полку Игореве", приходят к необходимости принятия гипотезы повторного обращения к одному и тому же тексту поэмы, когда разными писцами в разное время и в разных местах выполняются разные списки "Задонщины".
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слово о полку Игореве" (СПб., 1995 г., т.2, стр.202-208):
ЗАДОНЩИНА — древнерус. лит. памятник, посвящ. победе Дмитрия Донского над Мамаем в Куликовской битве 1380. Ставшее общепринятым в науч. лит-ре название З. было дано Ефросином — сост. сб., содержащего старший из известных нам списков произведения: «Задонщина великого князя, господина Дмитрия Ивановича и брата его князя Володимира Ондреевича». В др. списках произведение именуется «слово», «похвала», «сказание». В отличие от летописной повести и обширного Сказания о Мамаевом побоище, последовательно передающих все события, связанные с Куликовской битвой, З. является лирич. откликом, эмоц. освещающим отдельные моменты сбора рус. войска, боевых действий, радость русских по случаю победы.
Сведений о времени создания нет ни в самой З., ни в каких-либо др. источниках. На основании косвенных данных большинство исследователей датирует этот памятник 80-ми XIV в. Основным доводом сторонников этой датировки является эмоциональность восприятия автором произведения событий Куликовской битвы, его непосредств. реакция современника на эти события.
З. известна к наст. времени по 6 спискам: Ундольскому — У (ГБЛ, собр. Ундольского, № 632, сб. сер. XVII в., л. 169 об. — 193 об.); Ждановскому — Ж (БАН, шифр 1.4.1, сб. втор. пол. XVII в., л. 30 об. — 31, содержит начало текста); Историческому первому — И-1 (ГИМ, Музейское собр., № 2060, сб. кон. XVI — нач. XVII в., л. 213—224 об., текст без начала в составе летописи); Историческому второму — И-2 (ГИМ, Музейское собр., № 3045, сб. кон. XV — нач. XVI в., л. 70—73 об., отрывок); Кирилло-Белозерскому — К-Б (ГПБ, Кир.-Бел. собр., № 9/1086, сб. составлен книгописцем Ефросином, 70-е XV в., л. 123—129 об.); Синодальному — Сн. (ГИМ, Синод. собр., № 790, сб. XVII в., л. 36 об. — 42 об.)
Усилиями ученых к наст. времени установлено, что все шесть списков З. восходят к одной, не дошедшей в своем первонач. виде ред. через два ее извода (варианта): 1) извод Син. (списки К-Б и Сн.), 2) извод Унд. (все остальные списки). Однако надо отметить, что извод Син. сохранился в списках, претерпевших значит. дальнейшие изменения: 1) список К-Б в виде сокращ. переработки без окончания, поэтому может считаться самостоят. ред., 2) список Син. представляет собой сводный текст двух названных изводов с внесением позднейших изменений. В изводе Унд. самым полным является список У, содержащий, однако, некоторые позднейшие чтения; в списке И-1 в ряде случаев встречаются более ранние чтения, но он не имеет начала; списки И-2 и Ж — отрывки текста З.
В заглавии списков извода Син. названо имя автора: «Писание Софона старца рязанца» (К-Б), «Сказание Сафона резанца» (Сн.). В некоторых списках Сказания о Мамаевом побоище с заимствованиями из З. упомянуто, что Софоний — иерей. В Тверской летописи (ПСРЛ. СПб., 1863, Т. 15. С. 440) под 6888 помещен отрывок текста, близкий отдельными чтениями к З. и Сказанию о Мамаевом побоище, в начале в нем говорится: «А се писание Софониа рязанца, брянского боярина». В списках извода Унд. в заглавии не упоминается о Софонии, но в самом тексте произведения он назван как один из поэтов или певцов своего времени, творчеству которого автор З. склонен подражать («Аз же помяну резанца Софония...» — список У). Никаких др. известий о Софонии не сохранилось, кроме одного: А. Д. Седельников обратил внимание на сходство имени автора З. с именем рязанского боярина из окружения рязанского князя Олега — Софония Алтыкулачевича. На основании перечисл. данных одни из исследователей считают возможным атрибутировать З. Софонию рязанцу, другие видят в нем автора самостоят. произведения, которое послужило одним из источников З., или, во всяком случае, нашло отражение в ней, а также в Сказании о Мамаевом побоище.
Открытие З. состоялось в 1852 публикацией текста по списку из собр. В. М. Ундольского, № 632. Это положило начало новому этапу в изучении С., так как было обращено внимание на текстуальную связь обоих произведений.
Если для перв. пол. XIX в. было свойственно скептич. отношение к подлинности С. (см. Скептический взгляд на «Слово»), то открытие З. сняло всякие сомнения относительно того, является ли С. произведением древнерус. письменности. Стали появляться исследования,
в которых отмечалась несомненная зависимость З. от С. и подражательность ему. Эта мысль была высказана С. М. Соловьевым в «Истории России с древнейших времен» (1854, см. в изд. 1988: Кн. 2, т. 4. С. 617—618). И. И. Срезневский заметил, что в З. «кое-что кажется дословно взятым» из С. (Несколько дополнительных замечаний... С. 34). Арх. Варлаам (Описание... С. 20) посчитал З. произведением, напис. в подражание С. С. Шевырев заявил о безусловной подлинности С. по подражательности ему автора З. (История русской словесности // Лекции. М., 1858. Ч. 3. Столетия XIII-е, XIV-е и начало XV-го. С. 256—274). Ф. И. Буслаев в своей «Исторической христоматии» (М., 1861. Стб. 1323—1334) отметил, что в З. встречаются элементы «рабской подражательности» С. О заимствованиях в З. из С. говорится и в «Истории русской словесности» А. Галахова (СПб., 1863. С. 83). Таким образом, скептич. отношение к С. с обнаружением текста З. было побеждено и казалось, что проблема его подлинности решена.
Наличие взаимосвязи между З. и С. является несомненным фактом. Для автора З. С. послужило основным образцом худ. повествования. От С. зависит построение плана произведения, а также целый ряд поэтич. образов, автор З. заимствует отдельные слова и обороты и даже отрывки текста. Задачей автора З. явилось переосмысление С. в соответствии с событиями Куликовской битвы. В победе, одержанной русскими над ордынцами в 1380, он как бы передал воплощение идеи своего предшественника о необходимости объединения рус. князей для борьбы с завоевателями. Автор З. описывает, как объедин. силы русских не только смогли противостоять татаро-монголам, но и победить их на Куликовом поле.
З. является произведением стилистически неоднородным, в ней поэтич. текст сочетается с прозаизмами, в нее включаются элементы деловой письменности, что свидетельствует о книжно-лит. характере памятника. Эмоциональность произведения выражается в логически смысловой непоследовательности при передаче событий.
В кон. XIX в. вновь было возрождено скептич. отношение к подлинности С. Франц. ученый Л. Леже, осознавая роль З. в решении вопроса подлинности С., впервые предположительно, без приведения доказательств, высказал мысль об обратной зависимости этих двух произведений — о написании С. в подражание З. Выступление Леже было единичным и не нашло поддержки у совр. ему исследователей, обращавшихся к теме взаимоотношения С. и З. (А. Н. Пыпин, И. П. Хрущов, А. С. Орлов, Л. Винер, С. К. Шамбинаго, A. Jensen).
В 1922 А. Брюкнер в книге, посвящ. рус. лит-ре с древнейших времен до 1825, высказался в поддержку идеи о вторичности С. по отношению к З. (Brükner A. Historja literatury rosyjskiej: (987—1825). Lwów, 1922. T. 1. S. 160—170).
В 20-х XX в. франц. славист А. Мазон в своих публикациях выступил с предложением вернуться к вопросу о взаимоотношениях С. и З. И уже в 1929 в рец. на книгу Леже, посвящ. рус. лит-ре, вполне определенно охарактеризовал С. как произведение, напис. в подражание З., созд. как подделка под древность. Этот свой тезис Мазон отстаивал на протяжении 30—50-х. В 1940 вышла его книга, посвящ. С., в которую были включены публиковавшиеся отдельными
статьями его рассуждения о С. и З. Гл. аргументом в пользу вторичности С. по отношению к З. им выставлялся тезис о том, что оно связано с полным более поздним видом З., а не с первонач. кратким, представл. в раннем списке К-Б.
Первым с краткими замечаниями в адрес Мазона, а также и Леже, выступил Р. О. Якобсон. В своем отзыве на труд Леже («Les chants épiques des Slaves du sud») Якобсон вскользь отметил, что скептич. замечания франц. ученых относительно С. свидетельствуют о их «недостаточном знакомстве с древнерусской литературой» (Byzantino-slavica. Praha, 1932. T. 4; то же в кн.: Jakobson R. Selected Writings. The Hague, 1966. Vol. 4. P. 49). В 1937—39 в спор с Мазоном включился Е. Ляцкий. Несостоятельность концепции Мазона он показал на основании изучения списков З., отметив, что в наиболее раннем списке К-Б имеется немало отступлений от оригинала З. В 1941 в Белграде был опубликован сб., специально посвящ. откликам на работы Мазона. В статьях этого сб. П. М. Бицилли, И. Н. Голенищева-Кутузова, А. В. Исаченко доказывается зависимость З. от С.
С сер. 40-х развернулась дискуссия вокруг вопроса о различиях в содержании дошедших списков З. Мазон, А. Вайан, И. Свенцицкий пытаются доказать вторичность отдельных чтений С. по отношению к соответст. отрывкам и фразам З. Б. Унбегаун и М. Горлин частными разысканиями поддерживают точку зрения Мазона. А. Достал считает первичным текст краткого вида З.
В отеч. филол. науке в течение 30-х — перв. пол. 40-х появились исследования о З. таких видных ученых, как Н. К. Гудзий, Орлов, Седельников, Д. С. Лихачев. Но в этих работах не затрагивалась проблема взаимозависимости между С. и З., так как вторичность последней подразумевалась как очевидный факт. Тем не менее в 1946 Гудзий опубликовал полемич. статью, направл. против концепции Мазона. В этой статье рассматривалась неудовлетворительность текстологич. положений Мазона о первичности краткой З. (список К-Б) и зависимость от нее пространной, от которой якобы ведет свое происхождение С. Противоречивость этого вывода, по мнению Гудзия, заключалась в том, что некоторые из чтений С. совпадают только со списком К-Б.
В эти же годы В. П. Адрианова-Перетц усиленно занималась изучением текста З. по всем дошедшим спискам. Работы Адриановой-Перетц по З. были опубликованы в 1947—49. Выводы ее относительно истории текста З. по существу совпали с мнением В. Ф. Ржиги, который в это же время выступил в печати с работой, посвящ. З. Адрианова-Перетц считает, что краткий текст списка К-Б не является первичным, а вместе с пространными списками восходит к общему оригиналу. Ржига определил список К-Б самостоятельной «краткой редакцией», а остальные списки отнес к «пространной редакции».
В 1948 посмертно была опубликована монография чеш. слависта Я. Фрчека, в которой рассматривалась история текста З. Если в первой краткой публикации (1939) Фрчек утверждал, что З. сохранилась в двух ред. — краткой (список К-Б) и пространной, причем краткая ред. является более поздней и менее совершенной в худ. отношении, то в монографии 1948 выводы о взаимоотношении списков З. представлены совсем иначе: первонач. вид З. кон. XIV в. дошел в краткой редакции («Жалость») по списку К-Б, а пространный текст («Жалость» и «Похвала»), известный по четырем спискам, является его дальнейшей обработкой. Эти выводы работы Фрчека укрепляли позицию Мазона в утверждении позднего происхождения С., так как в последнем содержится больше совпадений с пространной редакцией, т. е. более поздней.
В 50-х продолжают выходить работы по З., посвящ. разным аспектам ее исследования: история текста, различия между списками, отношение к нар. творчеству, сопоставления с др. произведениями Куликовского цикла и т. д. (Якобсон, А. В. Соловьев, А. Стендер-Петерсен, А. Н. Котляренко, А. А. Назаревский, Ржига и др.). В этих работах зависимость З. от С. не подвергалась сомнениям.
Х. Скерст (H. Skerst), опубликовавший в 1961 перевод З. на нем. яз., высказал мнение о З. как об одном из источников С. (С. 209—211). В том же году Вайан присоединился к выводу Мазона о том, что З. дошла до нас в двух ред. — краткой и пространной, из которых первая является первонач.
В следующем году выходит сб. статей «„Слово о полку Игореве“ — памятник XII века», в котором авторы мн. статей касаются вопроса о зависимости З. от С. (Адрианова-Перетц, В. Л. Виноградова, Н. М. Дылевский, Лихачев, Ю. М. Лотман, Соловьев). Статья Гудзия посвящена спорам о подлинности С., основной темой которой является решение проблемы о зависимости между С. и З.
1963 в известной мере явился этапным в изучении истории текста З. в связи с проблемой подлинности С. В этом году Якобсоном была опубликована работа, посвящ. сопоставлению текста З. по всем спискам для обоснования реконструкции первонач. ее вида. Якобсон сделал наблюдения о делении сохранившихся списков на два вида, условно назв. им изводом Унд. и изводом Син. К изводу Унд. восходят списки И-1, И-2, У; к изводу Син. — списки К-Б и Сн. Только через посредство несохранившихся оригиналов этих изводов все списки восходят к своему оригиналу. Тогда же была опубликована статья Л. Матейки, в которой путем изучения синтаксич. конструкций З. подтверждалась идея существования «промежуточных текстов» З. Матейка отметил наличие некоторых синтаксич. сходств в списках К-Б и Сн. Вывод Якобсона о вероятном существовании З. в двух изводах и зависимости списка К-Б от текста одного из них противоречил утверждению тех ученых, которые считали текст пространных списков восходящим к краткому, дошедшему в списке К-Б.
Значит. оживление в изучении проблемы подлинности С. вызвало выступление А. А. Зимина с докл. «К изучению Слова о полку Игореве» на заседании сектора древнерус. лит-ры ИРЛИ АН СССР 27 февр. 1963. В докл. доказывалось, что С. было написано в XVIII в. Иоилем (Быковским). Концепция Зимина подверглась обсуждению широким кругом специалистов на заседании Отд-ния истории АН СССР 4—6 мая 1964 (отчет о заседании опубликован: ВИ. 1964. № 9. С. 121—140). Мазон в 1965 выступил с положит. отзывом, поддержал концепцию Зимина о позднем происхождении С., но не согласился признать автором его Иоиля Быковского.
Естественно, что в связи с темой подлинности С. вновь возник интерес к теме З. Наиболее важным аргументом в концепции позднего происхождения С. для Зимина, как и для Мазона, осталось утверждение, что С. ближе к поздней пространной ред. З., чем к ранней, представленной списком К-Б.
В том же году против этого положения, излож. в работах Мазона, выступил Соловьев, который привел 52 случая большей близости чтений С. списку К-Б по сравнению с остальными списками.
Непосредственно теме З. посвятил статью Лихачев «Черты подражательности „Задонщины“ (К вопросу об отношении «Задонщины» к «Слову о полку Игореве»)», которая опубликована была в 1964. Статья имела принципиально важное значение, так как в ней впервые был поставлен вопрос о поэтике З. как подражат. произведения.
В сб. «„Слово о полку Игореве“ и памятники Куликовского цикла», вышедшем в 1966, содержится материал по сравнительно-текстологич. анализу С. и всех произведений, в большей или меньшей степени соприкасающихся с ним, исследование фразеологии и лексики С., сравнит. анализ грамматики С. и З. Р. П. Дмитриева подтвердила вывод Якобсона о двух изводах З. Кроме того, на основании изучения вставок из З. в Печатной редакции Сказания о Мамаевом побоище она установила, что для вставок был использован текст списка З., относящийся к изводу Син. Дмитриева показала, что список Сн. З. представляет собой сводный текст по спискам двух изводов: скорее всего, в список извода Син. была внесена правка отдельных чтений по списку извода Унд. Все это подтверждает то, что список К-Б, восходя к изводу Син. и отражая имеющиеся в нем некоторые вторичные чтения, не мог представлять собой первонач. вида З., а являлся одной из последующих переработок текста по изводу Син. О. В. Творогов провел сопоставление со С. близких чтений ему по всем спискам З. и показал, что во всех случаях параллельного текста явственно проступает зависимость З. от С., зависимость, которая приводит порой к нарушению автором З. логики и смысла собств. произведения (так называемая «инерция подражания»; см. Поэтика подражания), кроме того, выясняется, что параллели к С. обнаруживаются во всех списках З. и наибольшее число их содержал, вероятно, архетипный список памятника.
Зимин в том же 1966, когда вышел только что упомянутый сб., опубликовал статью «Две редакции Задонщины», в которой отстаивал тезис о зависимости С. от пространного вида З. Исследователь внес свои нюансы в понимание истории текста З.: сначала возник уст. вариант З., автор ее Софоний Рязанец после нашествия Тохтамыша на Москву в 1382 трагически воспринял и сражение 1380 на Куликовом поле и создал произведение, приближающееся к песням-плачам; это уст. произведение, заканчивающееся плачем рус. жен, записал и обработал Ефросин, монах Кирилло-Белозерского монастыря (текст списка К-Б); позднее в 20—30-х XVI в. на основании З. Ефросина была написана пространная ред. с использованием текстов Сказания о Мамаевом побоище, Никоновской и Ипатьевской летописей. Этот текст, по мнению Зимина, был использован автором С.
Эти выводы Зимина опровергались текстологич. доказательствами оппонентов, излож. в сб. «„Слово о полку Игореве“ и памятники Куликовского цикла». Спор был продолжен в журнале РЛ. Зимин вынужден был идти на усложнение своей гипотезы о списке З., который был использован автором С. Согласно представленной им текстологич. схеме, этот список З. сочетал как чтения двух изводов, так и индивидуальные чтения близкие С. всех сохранившихся списков пространной редакции. Наличие в С. отдельных чтений, наиболее близких краткой ред., он объясняет тем, что они сохранились в изводе Син. В ответной статье Дмитриевой, Л. А. Дмитриева, Творогова показано, что до крайности усложненная схема текстологич. отношения С. к З., представл. Зиминым, не может быть реальностью. Она свидетельствует только о том, что список З., использованный автором С. (если считать С. зависящим от З.), был ближе к ее оригиналу, чем все сохранившиеся списки. По существу Зимин вынужден был признать наличие параллелей к С. во всех известных списках З.
Впоследствии Зимина поддержал А. Данти (1968—69), предположивший, что список С. мог подвергнуться контаминации с одним из списков краткой ред. (отразившейся в списке К-Б). Гипотеза Данти была проанализирована в статье Лихачева «Методика изучения истории текста...». Эта работа Лихачева является обобщением, подводящим итог изучению истории текста З. В заключении он пишет: «Итак, текст списка К-Б „Задонщины“ никак не может рассматриваться как древнейший. Это редакция, созданная Ефросином в составе извода Син. Тем самым отпадает главный аргумент скептиков, считавших, что „Слово о полку Игореве“ создано на основе „Задонщины“ в сравнительно позднее время» (С. 295).
З. неоднократно издавалась отдельными списками и в виде реконструкций, переводилась на рус. яз. и иностранные, известен ряд поэтич. переложений памятника.
"Вообще говоря, любая реконструируемая историками летопись
Татищева по странной закономерности имеет тенденцию к концу
исследования превращаться в "Киевский свод, более полный,
чем тот, что дошёл до нас в Ипатьевской летописи". Этому
несомненно способствует своеобразная склонность исследователей
любые избыточные известия "Истории" по сравнению с Ипатьевской
летописью трактовать как древние чиения, а любые превышения
текста второй редакции над первой - как повторное обращение к
тому же древнему источнику или другому, ещё более древнему. Из
подобного рода рассуждений следовало, что у Татищева
действительно были летописи древнее и исправнее Ипатьевской.
Таким образом, историки подменяли посылку выводом: наперёд
стоило бы доказать, что летописи были, а затем уж заключать, что
избыточная информация - древняя."
К о м м е н т а р и й. Любопытно, что учёные, выводя зависимость шести списков текста "Задонщины" от одного списка текста "Слова о полку Игореве", приходят к необходимости принятия гипотезы повторного обращения к одному и тому же тексту поэмы, когда разными писцами в разное время и в разных местах выполняются разные списки "Задонщины".
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слово о полку Игореве" (СПб., 1995 г., т.2, стр.202-208):
ЗАДОНЩИНА — древнерус. лит. памятник, посвящ. победе Дмитрия Донского над Мамаем в Куликовской битве 1380. Ставшее общепринятым в науч. лит-ре название З. было дано Ефросином — сост. сб., содержащего старший из известных нам списков произведения: «Задонщина великого князя, господина Дмитрия Ивановича и брата его князя Володимира Ондреевича». В др. списках произведение именуется «слово», «похвала», «сказание». В отличие от летописной повести и обширного Сказания о Мамаевом побоище, последовательно передающих все события, связанные с Куликовской битвой, З. является лирич. откликом, эмоц. освещающим отдельные моменты сбора рус. войска, боевых действий, радость русских по случаю победы.
Сведений о времени создания нет ни в самой З., ни в каких-либо др. источниках. На основании косвенных данных большинство исследователей датирует этот памятник 80-ми XIV в. Основным доводом сторонников этой датировки является эмоциональность восприятия автором произведения событий Куликовской битвы, его непосредств. реакция современника на эти события.
З. известна к наст. времени по 6 спискам: Ундольскому — У (ГБЛ, собр. Ундольского, № 632, сб. сер. XVII в., л. 169 об. — 193 об.); Ждановскому — Ж (БАН, шифр 1.4.1, сб. втор. пол. XVII в., л. 30 об. — 31, содержит начало текста); Историческому первому — И-1 (ГИМ, Музейское собр., № 2060, сб. кон. XVI — нач. XVII в., л. 213—224 об., текст без начала в составе летописи); Историческому второму — И-2 (ГИМ, Музейское собр., № 3045, сб. кон. XV — нач. XVI в., л. 70—73 об., отрывок); Кирилло-Белозерскому — К-Б (ГПБ, Кир.-Бел. собр., № 9/1086, сб. составлен книгописцем Ефросином, 70-е XV в., л. 123—129 об.); Синодальному — Сн. (ГИМ, Синод. собр., № 790, сб. XVII в., л. 36 об. — 42 об.)
Усилиями ученых к наст. времени установлено, что все шесть списков З. восходят к одной, не дошедшей в своем первонач. виде ред. через два ее извода (варианта): 1) извод Син. (списки К-Б и Сн.), 2) извод Унд. (все остальные списки). Однако надо отметить, что извод Син. сохранился в списках, претерпевших значит. дальнейшие изменения: 1) список К-Б в виде сокращ. переработки без окончания, поэтому может считаться самостоят. ред., 2) список Син. представляет собой сводный текст двух названных изводов с внесением позднейших изменений. В изводе Унд. самым полным является список У, содержащий, однако, некоторые позднейшие чтения; в списке И-1 в ряде случаев встречаются более ранние чтения, но он не имеет начала; списки И-2 и Ж — отрывки текста З.
В заглавии списков извода Син. названо имя автора: «Писание Софона старца рязанца» (К-Б), «Сказание Сафона резанца» (Сн.). В некоторых списках Сказания о Мамаевом побоище с заимствованиями из З. упомянуто, что Софоний — иерей. В Тверской летописи (ПСРЛ. СПб., 1863, Т. 15. С. 440) под 6888 помещен отрывок текста, близкий отдельными чтениями к З. и Сказанию о Мамаевом побоище, в начале в нем говорится: «А се писание Софониа рязанца, брянского боярина». В списках извода Унд. в заглавии не упоминается о Софонии, но в самом тексте произведения он назван как один из поэтов или певцов своего времени, творчеству которого автор З. склонен подражать («Аз же помяну резанца Софония...» — список У). Никаких др. известий о Софонии не сохранилось, кроме одного: А. Д. Седельников обратил внимание на сходство имени автора З. с именем рязанского боярина из окружения рязанского князя Олега — Софония Алтыкулачевича. На основании перечисл. данных одни из исследователей считают возможным атрибутировать З. Софонию рязанцу, другие видят в нем автора самостоят. произведения, которое послужило одним из источников З., или, во всяком случае, нашло отражение в ней, а также в Сказании о Мамаевом побоище.
Открытие З. состоялось в 1852 публикацией текста по списку из собр. В. М. Ундольского, № 632. Это положило начало новому этапу в изучении С., так как было обращено внимание на текстуальную связь обоих произведений.
Если для перв. пол. XIX в. было свойственно скептич. отношение к подлинности С. (см. Скептический взгляд на «Слово»), то открытие З. сняло всякие сомнения относительно того, является ли С. произведением древнерус. письменности. Стали появляться исследования,
в которых отмечалась несомненная зависимость З. от С. и подражательность ему. Эта мысль была высказана С. М. Соловьевым в «Истории России с древнейших времен» (1854, см. в изд. 1988: Кн. 2, т. 4. С. 617—618). И. И. Срезневский заметил, что в З. «кое-что кажется дословно взятым» из С. (Несколько дополнительных замечаний... С. 34). Арх. Варлаам (Описание... С. 20) посчитал З. произведением, напис. в подражание С. С. Шевырев заявил о безусловной подлинности С. по подражательности ему автора З. (История русской словесности // Лекции. М., 1858. Ч. 3. Столетия XIII-е, XIV-е и начало XV-го. С. 256—274). Ф. И. Буслаев в своей «Исторической христоматии» (М., 1861. Стб. 1323—1334) отметил, что в З. встречаются элементы «рабской подражательности» С. О заимствованиях в З. из С. говорится и в «Истории русской словесности» А. Галахова (СПб., 1863. С. 83). Таким образом, скептич. отношение к С. с обнаружением текста З. было побеждено и казалось, что проблема его подлинности решена.
Наличие взаимосвязи между З. и С. является несомненным фактом. Для автора З. С. послужило основным образцом худ. повествования. От С. зависит построение плана произведения, а также целый ряд поэтич. образов, автор З. заимствует отдельные слова и обороты и даже отрывки текста. Задачей автора З. явилось переосмысление С. в соответствии с событиями Куликовской битвы. В победе, одержанной русскими над ордынцами в 1380, он как бы передал воплощение идеи своего предшественника о необходимости объединения рус. князей для борьбы с завоевателями. Автор З. описывает, как объедин. силы русских не только смогли противостоять татаро-монголам, но и победить их на Куликовом поле.
З. является произведением стилистически неоднородным, в ней поэтич. текст сочетается с прозаизмами, в нее включаются элементы деловой письменности, что свидетельствует о книжно-лит. характере памятника. Эмоциональность произведения выражается в логически смысловой непоследовательности при передаче событий.
В кон. XIX в. вновь было возрождено скептич. отношение к подлинности С. Франц. ученый Л. Леже, осознавая роль З. в решении вопроса подлинности С., впервые предположительно, без приведения доказательств, высказал мысль об обратной зависимости этих двух произведений — о написании С. в подражание З. Выступление Леже было единичным и не нашло поддержки у совр. ему исследователей, обращавшихся к теме взаимоотношения С. и З. (А. Н. Пыпин, И. П. Хрущов, А. С. Орлов, Л. Винер, С. К. Шамбинаго, A. Jensen).
В 1922 А. Брюкнер в книге, посвящ. рус. лит-ре с древнейших времен до 1825, высказался в поддержку идеи о вторичности С. по отношению к З. (Brükner A. Historja literatury rosyjskiej: (987—1825). Lwów, 1922. T. 1. S. 160—170).
В 20-х XX в. франц. славист А. Мазон в своих публикациях выступил с предложением вернуться к вопросу о взаимоотношениях С. и З. И уже в 1929 в рец. на книгу Леже, посвящ. рус. лит-ре, вполне определенно охарактеризовал С. как произведение, напис. в подражание З., созд. как подделка под древность. Этот свой тезис Мазон отстаивал на протяжении 30—50-х. В 1940 вышла его книга, посвящ. С., в которую были включены публиковавшиеся отдельными
статьями его рассуждения о С. и З. Гл. аргументом в пользу вторичности С. по отношению к З. им выставлялся тезис о том, что оно связано с полным более поздним видом З., а не с первонач. кратким, представл. в раннем списке К-Б.
Первым с краткими замечаниями в адрес Мазона, а также и Леже, выступил Р. О. Якобсон. В своем отзыве на труд Леже («Les chants épiques des Slaves du sud») Якобсон вскользь отметил, что скептич. замечания франц. ученых относительно С. свидетельствуют о их «недостаточном знакомстве с древнерусской литературой» (Byzantino-slavica. Praha, 1932. T. 4; то же в кн.: Jakobson R. Selected Writings. The Hague, 1966. Vol. 4. P. 49). В 1937—39 в спор с Мазоном включился Е. Ляцкий. Несостоятельность концепции Мазона он показал на основании изучения списков З., отметив, что в наиболее раннем списке К-Б имеется немало отступлений от оригинала З. В 1941 в Белграде был опубликован сб., специально посвящ. откликам на работы Мазона. В статьях этого сб. П. М. Бицилли, И. Н. Голенищева-Кутузова, А. В. Исаченко доказывается зависимость З. от С.
С сер. 40-х развернулась дискуссия вокруг вопроса о различиях в содержании дошедших списков З. Мазон, А. Вайан, И. Свенцицкий пытаются доказать вторичность отдельных чтений С. по отношению к соответст. отрывкам и фразам З. Б. Унбегаун и М. Горлин частными разысканиями поддерживают точку зрения Мазона. А. Достал считает первичным текст краткого вида З.
В отеч. филол. науке в течение 30-х — перв. пол. 40-х появились исследования о З. таких видных ученых, как Н. К. Гудзий, Орлов, Седельников, Д. С. Лихачев. Но в этих работах не затрагивалась проблема взаимозависимости между С. и З., так как вторичность последней подразумевалась как очевидный факт. Тем не менее в 1946 Гудзий опубликовал полемич. статью, направл. против концепции Мазона. В этой статье рассматривалась неудовлетворительность текстологич. положений Мазона о первичности краткой З. (список К-Б) и зависимость от нее пространной, от которой якобы ведет свое происхождение С. Противоречивость этого вывода, по мнению Гудзия, заключалась в том, что некоторые из чтений С. совпадают только со списком К-Б.
В эти же годы В. П. Адрианова-Перетц усиленно занималась изучением текста З. по всем дошедшим спискам. Работы Адриановой-Перетц по З. были опубликованы в 1947—49. Выводы ее относительно истории текста З. по существу совпали с мнением В. Ф. Ржиги, который в это же время выступил в печати с работой, посвящ. З. Адрианова-Перетц считает, что краткий текст списка К-Б не является первичным, а вместе с пространными списками восходит к общему оригиналу. Ржига определил список К-Б самостоятельной «краткой редакцией», а остальные списки отнес к «пространной редакции».
В 1948 посмертно была опубликована монография чеш. слависта Я. Фрчека, в которой рассматривалась история текста З. Если в первой краткой публикации (1939) Фрчек утверждал, что З. сохранилась в двух ред. — краткой (список К-Б) и пространной, причем краткая ред. является более поздней и менее совершенной в худ. отношении, то в монографии 1948 выводы о взаимоотношении списков З. представлены совсем иначе: первонач. вид З. кон. XIV в. дошел в краткой редакции («Жалость») по списку К-Б, а пространный текст («Жалость» и «Похвала»), известный по четырем спискам, является его дальнейшей обработкой. Эти выводы работы Фрчека укрепляли позицию Мазона в утверждении позднего происхождения С., так как в последнем содержится больше совпадений с пространной редакцией, т. е. более поздней.
В 50-х продолжают выходить работы по З., посвящ. разным аспектам ее исследования: история текста, различия между списками, отношение к нар. творчеству, сопоставления с др. произведениями Куликовского цикла и т. д. (Якобсон, А. В. Соловьев, А. Стендер-Петерсен, А. Н. Котляренко, А. А. Назаревский, Ржига и др.). В этих работах зависимость З. от С. не подвергалась сомнениям.
Х. Скерст (H. Skerst), опубликовавший в 1961 перевод З. на нем. яз., высказал мнение о З. как об одном из источников С. (С. 209—211). В том же году Вайан присоединился к выводу Мазона о том, что З. дошла до нас в двух ред. — краткой и пространной, из которых первая является первонач.
В следующем году выходит сб. статей «„Слово о полку Игореве“ — памятник XII века», в котором авторы мн. статей касаются вопроса о зависимости З. от С. (Адрианова-Перетц, В. Л. Виноградова, Н. М. Дылевский, Лихачев, Ю. М. Лотман, Соловьев). Статья Гудзия посвящена спорам о подлинности С., основной темой которой является решение проблемы о зависимости между С. и З.
1963 в известной мере явился этапным в изучении истории текста З. в связи с проблемой подлинности С. В этом году Якобсоном была опубликована работа, посвящ. сопоставлению текста З. по всем спискам для обоснования реконструкции первонач. ее вида. Якобсон сделал наблюдения о делении сохранившихся списков на два вида, условно назв. им изводом Унд. и изводом Син. К изводу Унд. восходят списки И-1, И-2, У; к изводу Син. — списки К-Б и Сн. Только через посредство несохранившихся оригиналов этих изводов все списки восходят к своему оригиналу. Тогда же была опубликована статья Л. Матейки, в которой путем изучения синтаксич. конструкций З. подтверждалась идея существования «промежуточных текстов» З. Матейка отметил наличие некоторых синтаксич. сходств в списках К-Б и Сн. Вывод Якобсона о вероятном существовании З. в двух изводах и зависимости списка К-Б от текста одного из них противоречил утверждению тех ученых, которые считали текст пространных списков восходящим к краткому, дошедшему в списке К-Б.
Значит. оживление в изучении проблемы подлинности С. вызвало выступление А. А. Зимина с докл. «К изучению Слова о полку Игореве» на заседании сектора древнерус. лит-ры ИРЛИ АН СССР 27 февр. 1963. В докл. доказывалось, что С. было написано в XVIII в. Иоилем (Быковским). Концепция Зимина подверглась обсуждению широким кругом специалистов на заседании Отд-ния истории АН СССР 4—6 мая 1964 (отчет о заседании опубликован: ВИ. 1964. № 9. С. 121—140). Мазон в 1965 выступил с положит. отзывом, поддержал концепцию Зимина о позднем происхождении С., но не согласился признать автором его Иоиля Быковского.
Естественно, что в связи с темой подлинности С. вновь возник интерес к теме З. Наиболее важным аргументом в концепции позднего происхождения С. для Зимина, как и для Мазона, осталось утверждение, что С. ближе к поздней пространной ред. З., чем к ранней, представленной списком К-Б.
В том же году против этого положения, излож. в работах Мазона, выступил Соловьев, который привел 52 случая большей близости чтений С. списку К-Б по сравнению с остальными списками.
Непосредственно теме З. посвятил статью Лихачев «Черты подражательности „Задонщины“ (К вопросу об отношении «Задонщины» к «Слову о полку Игореве»)», которая опубликована была в 1964. Статья имела принципиально важное значение, так как в ней впервые был поставлен вопрос о поэтике З. как подражат. произведения.
В сб. «„Слово о полку Игореве“ и памятники Куликовского цикла», вышедшем в 1966, содержится материал по сравнительно-текстологич. анализу С. и всех произведений, в большей или меньшей степени соприкасающихся с ним, исследование фразеологии и лексики С., сравнит. анализ грамматики С. и З. Р. П. Дмитриева подтвердила вывод Якобсона о двух изводах З. Кроме того, на основании изучения вставок из З. в Печатной редакции Сказания о Мамаевом побоище она установила, что для вставок был использован текст списка З., относящийся к изводу Син. Дмитриева показала, что список Сн. З. представляет собой сводный текст по спискам двух изводов: скорее всего, в список извода Син. была внесена правка отдельных чтений по списку извода Унд. Все это подтверждает то, что список К-Б, восходя к изводу Син. и отражая имеющиеся в нем некоторые вторичные чтения, не мог представлять собой первонач. вида З., а являлся одной из последующих переработок текста по изводу Син. О. В. Творогов провел сопоставление со С. близких чтений ему по всем спискам З. и показал, что во всех случаях параллельного текста явственно проступает зависимость З. от С., зависимость, которая приводит порой к нарушению автором З. логики и смысла собств. произведения (так называемая «инерция подражания»; см. Поэтика подражания), кроме того, выясняется, что параллели к С. обнаруживаются во всех списках З. и наибольшее число их содержал, вероятно, архетипный список памятника.
Зимин в том же 1966, когда вышел только что упомянутый сб., опубликовал статью «Две редакции Задонщины», в которой отстаивал тезис о зависимости С. от пространного вида З. Исследователь внес свои нюансы в понимание истории текста З.: сначала возник уст. вариант З., автор ее Софоний Рязанец после нашествия Тохтамыша на Москву в 1382 трагически воспринял и сражение 1380 на Куликовом поле и создал произведение, приближающееся к песням-плачам; это уст. произведение, заканчивающееся плачем рус. жен, записал и обработал Ефросин, монах Кирилло-Белозерского монастыря (текст списка К-Б); позднее в 20—30-х XVI в. на основании З. Ефросина была написана пространная ред. с использованием текстов Сказания о Мамаевом побоище, Никоновской и Ипатьевской летописей. Этот текст, по мнению Зимина, был использован автором С.
Эти выводы Зимина опровергались текстологич. доказательствами оппонентов, излож. в сб. «„Слово о полку Игореве“ и памятники Куликовского цикла». Спор был продолжен в журнале РЛ. Зимин вынужден был идти на усложнение своей гипотезы о списке З., который был использован автором С. Согласно представленной им текстологич. схеме, этот список З. сочетал как чтения двух изводов, так и индивидуальные чтения близкие С. всех сохранившихся списков пространной редакции. Наличие в С. отдельных чтений, наиболее близких краткой ред., он объясняет тем, что они сохранились в изводе Син. В ответной статье Дмитриевой, Л. А. Дмитриева, Творогова показано, что до крайности усложненная схема текстологич. отношения С. к З., представл. Зиминым, не может быть реальностью. Она свидетельствует только о том, что список З., использованный автором С. (если считать С. зависящим от З.), был ближе к ее оригиналу, чем все сохранившиеся списки. По существу Зимин вынужден был признать наличие параллелей к С. во всех известных списках З.
Впоследствии Зимина поддержал А. Данти (1968—69), предположивший, что список С. мог подвергнуться контаминации с одним из списков краткой ред. (отразившейся в списке К-Б). Гипотеза Данти была проанализирована в статье Лихачева «Методика изучения истории текста...». Эта работа Лихачева является обобщением, подводящим итог изучению истории текста З. В заключении он пишет: «Итак, текст списка К-Б „Задонщины“ никак не может рассматриваться как древнейший. Это редакция, созданная Ефросином в составе извода Син. Тем самым отпадает главный аргумент скептиков, считавших, что „Слово о полку Игореве“ создано на основе „Задонщины“ в сравнительно позднее время» (С. 295).
З. неоднократно издавалась отдельными списками и в виде реконструкций, переводилась на рус. яз. и иностранные, известен ряд поэтич. переложений памятника.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 30 (стр.340):
"Но, быть может, древний автор мог составлять портреты
самостоятельно, не руководствуясь никаким зрительным рядом?
Действительно, в домонгольской литературе известен целый ряд
описаний внешности, которые с долей условности можно назвать
опытами словесного портрета. Известна присоединяемая к
"Сказанию о Борисе и Глебе" статья "О Борисе, как бе възъръмъ",
несколько фраз в ПВЛ, одно-два места в агиографической литературе.
Как соотносятся подобного рода тексты с галереей Татищева?"
К о м м е н т а р и й. Очень симптоматично, что в "известный целый ряд" домонгольской литературы Алексей Толочко не включил поэму "Слово о полку Игореве". В о п р о с: по какой причине А.Толочко, занимаясь вопросом мистификации в "Истории" Татищева, не включил "Слово" в ряд надёжных (достоверных) источников древнерусской литературы и древнерусского языка?
"Но, быть может, древний автор мог составлять портреты
самостоятельно, не руководствуясь никаким зрительным рядом?
Действительно, в домонгольской литературе известен целый ряд
описаний внешности, которые с долей условности можно назвать
опытами словесного портрета. Известна присоединяемая к
"Сказанию о Борисе и Глебе" статья "О Борисе, как бе възъръмъ",
несколько фраз в ПВЛ, одно-два места в агиографической литературе.
Как соотносятся подобного рода тексты с галереей Татищева?"
К о м м е н т а р и й. Очень симптоматично, что в "известный целый ряд" домонгольской литературы Алексей Толочко не включил поэму "Слово о полку Игореве". В о п р о с: по какой причине А.Толочко, занимаясь вопросом мистификации в "Истории" Татищева, не включил "Слово" в ряд надёжных (достоверных) источников древнерусской литературы и древнерусского языка?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 31 (стр.340-341-342-343):
"В поисках ответа на этот вопрос воспользуемся наблюдениями
А.С.Дёмина, для нас тем более показательными, что сделаны они
вне всякой связи с Татищевым. "Летопись не содержала
литературных портретов. Летописец не выделял внешность
человека как самостоятельную категорию и не пользовался
соответствующей обобщающей терминологией", - категорически
обобщает исследователь (...).
(...) В связи с портретной галереей Татищева, где помимо описания
внешности князя речь идёт о том, что он был за человек и каким
был правителем, весьма показательно замечание Дёмина:
"Фрагментарность или дробность характеристик особенно
проявилась в несвязывании летописцем внешнего и внутреннего
у персонажей. Внешние и внутренние черты персонажей
перечислялись летописцем как равноправные, не зависящие друг от
друга качества, внешнее не связывалось причинной связью с
внутренним". Добавим от себя, что летописцы даже и в XII веке не
группировали качества человека по разрядам: в княжеских
панегириках вперемежку перечисляются черты лица и тела, храбрость,
милостыня монастырям, незлобливость, начитанность, умение
охотиться и проч.
(...) Логичность и последовательность развития мысли в татищевских
характеристиках (по сравнению со сбивчивостью аналогичных
характеристик в Ипатьевской летописи) отмечал также и Милов.
Таким образом, портреты-характеристики а "Истории" созданы по
определённому плану, неизвестному древней летописи (...).
(...) Только после Смутного времени, и даже со второй половины
1630-х годов, портреты государей становятся на Москве обычным
делом."
К о м м е н т а р и й. Если летописец XII в., как человек писатель, принадлежавший своей эпохе, не мог держать в наборе своих изобразительных средств такой приём, как словесный портрет своего персонажа, то как же смог это сделать Автор "Слова" в XIIв., т.е. преодолеть в своём сознании пропасть неведения?
"В поисках ответа на этот вопрос воспользуемся наблюдениями
А.С.Дёмина, для нас тем более показательными, что сделаны они
вне всякой связи с Татищевым. "Летопись не содержала
литературных портретов. Летописец не выделял внешность
человека как самостоятельную категорию и не пользовался
соответствующей обобщающей терминологией", - категорически
обобщает исследователь (...).
(...) В связи с портретной галереей Татищева, где помимо описания
внешности князя речь идёт о том, что он был за человек и каким
был правителем, весьма показательно замечание Дёмина:
"Фрагментарность или дробность характеристик особенно
проявилась в несвязывании летописцем внешнего и внутреннего
у персонажей. Внешние и внутренние черты персонажей
перечислялись летописцем как равноправные, не зависящие друг от
друга качества, внешнее не связывалось причинной связью с
внутренним". Добавим от себя, что летописцы даже и в XII веке не
группировали качества человека по разрядам: в княжеских
панегириках вперемежку перечисляются черты лица и тела, храбрость,
милостыня монастырям, незлобливость, начитанность, умение
охотиться и проч.
(...) Логичность и последовательность развития мысли в татищевских
характеристиках (по сравнению со сбивчивостью аналогичных
характеристик в Ипатьевской летописи) отмечал также и Милов.
Таким образом, портреты-характеристики а "Истории" созданы по
определённому плану, неизвестному древней летописи (...).
(...) Только после Смутного времени, и даже со второй половины
1630-х годов, портреты государей становятся на Москве обычным
делом."
К о м м е н т а р и й. Если летописец XII в., как человек писатель, принадлежавший своей эпохе, не мог держать в наборе своих изобразительных средств такой приём, как словесный портрет своего персонажа, то как же смог это сделать Автор "Слова" в XIIв., т.е. преодолеть в своём сознании пропасть неведения?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 32 (стр.365-366):
"Летописные панегирики, как правило, совершенно не
затрагивали деликатную сферу интимной жизни. Напротив,
характеристика "Истории" вторгаются в неё с удивительной
бесцеремонностью, комментируя, порой нелицеприятно, черты
князя как приватной особы: любовь к вину и женщинам. У
Святополка Изяславовича, например, за чтением книг не
оставалось времени для пьянства: "мало ел и весьма редко
и то по нужде для других упился". А вот для наложницы время
всё же находил: "Наложницу свою поял в жену и так её любил,
что без слёз на малое время разлучиться не мог, и много ея
слушая, от князей терпел поношение, а часто и вред с
сожалением". Не отличался устойчивостью и Всеволод Ольгович:
"Многие наложницы любий и и в весели пребываше, сего деля
киевляном туга бе немала, и егда умре, то едва обретеся
плакати кому о нем". (...) Позднее из обвинений разгневанных
киевлян выясняется, что Всеволод и Игорь Ольглвичи ещё и
бесчестили без разбора киевлянок. В первой редакции народ
киевский именно под этим предлогом переметнулся на сторону
Изяслава: "Ты нам князь, а Ольговичев не хочем; досыть им жены
и дщери наши имати, а имение грабити" (Татищев, 4, 202). Во
второй редакции тема педалируется ещё откровеннее: перед
смертью Игорь попросил священника исповедоваться, <<но народ
кричал на Игоря Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей
наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали,
и ныне поп не нужен" >> (Татищев, 2, 176) Шутка циничная и в
дурном вкусе. Вообще эротических шуток в летописи не найдём,
у Татищева же отыскивается несколько.
К о м м е н т а р и й. В тексте "Слова" фраза "мосты мостить" прочитывается в эротическом ключе: воины князя Игоря захватили в плен половецких девушек и стали с ними "мосты мостить". Но как? - "по болотомъ и грязивымъ местомъ". Зная язык Ивана Баркова, поэта времени Татищева, не составит труда прочитать это место поэмы якобы XII в. в эротическом ключе.
"Летописные панегирики, как правило, совершенно не
затрагивали деликатную сферу интимной жизни. Напротив,
характеристика "Истории" вторгаются в неё с удивительной
бесцеремонностью, комментируя, порой нелицеприятно, черты
князя как приватной особы: любовь к вину и женщинам. У
Святополка Изяславовича, например, за чтением книг не
оставалось времени для пьянства: "мало ел и весьма редко
и то по нужде для других упился". А вот для наложницы время
всё же находил: "Наложницу свою поял в жену и так её любил,
что без слёз на малое время разлучиться не мог, и много ея
слушая, от князей терпел поношение, а часто и вред с
сожалением". Не отличался устойчивостью и Всеволод Ольгович:
"Многие наложницы любий и и в весели пребываше, сего деля
киевляном туга бе немала, и егда умре, то едва обретеся
плакати кому о нем". (...) Позднее из обвинений разгневанных
киевлян выясняется, что Всеволод и Игорь Ольглвичи ещё и
бесчестили без разбора киевлянок. В первой редакции народ
киевский именно под этим предлогом переметнулся на сторону
Изяслава: "Ты нам князь, а Ольговичев не хочем; досыть им жены
и дщери наши имати, а имение грабити" (Татищев, 4, 202). Во
второй редакции тема педалируется ещё откровеннее: перед
смертью Игорь попросил священника исповедоваться, <<но народ
кричал на Игоря Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей
наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали,
и ныне поп не нужен" >> (Татищев, 2, 176) Шутка циничная и в
дурном вкусе. Вообще эротических шуток в летописи не найдём,
у Татищева же отыскивается несколько.
К о м м е н т а р и й. В тексте "Слова" фраза "мосты мостить" прочитывается в эротическом ключе: воины князя Игоря захватили в плен половецких девушек и стали с ними "мосты мостить". Но как? - "по болотомъ и грязивымъ местомъ". Зная язык Ивана Баркова, поэта времени Татищева, не составит труда прочитать это место поэмы якобы XII в. в эротическом ключе.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 33 (стр.366-367):
"Татищев привычно создавал коллажи из текстов, известных
ему по летописи, но компоновал фрагменты по своему
усмотрению, иногда добиваясь противоположного оригиналу
смысла. В летописи пьянство и похоть упоминаются
единственный раз - в панегерике Всеволоду Ярославовичу
(1093 год). Речь идёт о добродетелях - воздержании и от пития
и от похоти. Здесь же говориться (единственный пример!) о
нерадивом исполнении государственных дел, впрочем, тоже
скорее в сочувственном князю тоне (печаль ему от этого была),
чем осудительно."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. его текст представляется в виде здания новой архитектуры, строительным материалом для которого послужили как "кирпичики" разобранных старых зданий (фрагменты из текстов древних рукописей), так и только что обожжённые новые "кирпичи" (вновь сочинённые части поэмы: лексика, фразеология).
"Татищев привычно создавал коллажи из текстов, известных
ему по летописи, но компоновал фрагменты по своему
усмотрению, иногда добиваясь противоположного оригиналу
смысла. В летописи пьянство и похоть упоминаются
единственный раз - в панегерике Всеволоду Ярославовичу
(1093 год). Речь идёт о добродетелях - воздержании и от пития
и от похоти. Здесь же говориться (единственный пример!) о
нерадивом исполнении государственных дел, впрочем, тоже
скорее в сочувственном князю тоне (печаль ему от этого была),
чем осудительно."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. его текст представляется в виде здания новой архитектуры, строительным материалом для которого послужили как "кирпичики" разобранных старых зданий (фрагменты из текстов древних рукописей), так и только что обожжённые новые "кирпичи" (вновь сочинённые части поэмы: лексика, фразеология).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 34 (стрр.374-375):
"(...) работа Татищева над Никоновской летописью становится
совершенно наглядной. Используя летописный текст как своего
рода "шаблон", Татищев вставляет внутрь рассказа собственные
сюжеты. Это все уже знакомые сюжеты из княжеских
характеристик темы: предостережения против "граблений" и
скупости (ибо от неё бедствия для народа и нелюбовь к государю)
против лести придворных, наставления судить по праву и
справедливо и т.д.
Особенно примечательно, что Константин упоминает не просто
закон, но собственно Правду Русскую, то есть именно тот
памятник, что был открыт самим Татищевым и над названием
которого историк упорно трудился.
Ещё примечательная черта рассказа состоит в том, что Константин
устно наставляет своих детей (как до него делал, например, Ярослав
Мудрый), но излагает свои поучения в виде письменного завещания,
которое дети, подросши, должны читать. Эта деталь интересна тем,
что в жизни самого Татищева был схожий эпизод. В 1734 году под
влиянием каких-то не совсем понятных личных обстоятельств
Татищев написал завещание - "Духовную" составленное в виде
письма сыну (тогда семнадцатилетнему Евграфу). "Духовная"
представляет собой совершенно замечательный литературный текст,
по существу, не предсмертные распоряжения, но наставления и
поучения сыну. В этом произведении Татищев излагает свои взгляды
на то, что должно считать смыслом жизни, как следует и как не
следует вести себя взрослому мужчине, какие искушения его могут
ожидать на жизненном пути и как уберечься от соблазнов. Одним
словом, Татищев набрасывает сыну силуэт поведения и службы
джентельмена, которые считает близким к идеалу.
Судя по всему, для Евграфа чтение "Духовной" прошло без серьёзных
последствий, зато она серьёзно повлияла на то, как через несколько
лет будет излагать своё "завещание " Константин Всеволодович."
К о м м е н т а р и й. Во след книжным опытам Татищева А.И.Мусин-Пушкин издаёт: 1) "Русскую Правду" (1792 г.) и 2) "Духовную" ("Поучения") Владимира Мономаха (1793 г.). Возникает вопрос: насколько серьёзно А.И.Мусин -Пушкин и его ближайшее окружение были погружены в изучение литературно-исторического наследия Татищева? Имел ли А.И.Мусин-Пушкин, а также кн.М.М.Щератов, доступ к архивам В.Н.Татищева?
"(...) работа Татищева над Никоновской летописью становится
совершенно наглядной. Используя летописный текст как своего
рода "шаблон", Татищев вставляет внутрь рассказа собственные
сюжеты. Это все уже знакомые сюжеты из княжеских
характеристик темы: предостережения против "граблений" и
скупости (ибо от неё бедствия для народа и нелюбовь к государю)
против лести придворных, наставления судить по праву и
справедливо и т.д.
Особенно примечательно, что Константин упоминает не просто
закон, но собственно Правду Русскую, то есть именно тот
памятник, что был открыт самим Татищевым и над названием
которого историк упорно трудился.
Ещё примечательная черта рассказа состоит в том, что Константин
устно наставляет своих детей (как до него делал, например, Ярослав
Мудрый), но излагает свои поучения в виде письменного завещания,
которое дети, подросши, должны читать. Эта деталь интересна тем,
что в жизни самого Татищева был схожий эпизод. В 1734 году под
влиянием каких-то не совсем понятных личных обстоятельств
Татищев написал завещание - "Духовную" составленное в виде
письма сыну (тогда семнадцатилетнему Евграфу). "Духовная"
представляет собой совершенно замечательный литературный текст,
по существу, не предсмертные распоряжения, но наставления и
поучения сыну. В этом произведении Татищев излагает свои взгляды
на то, что должно считать смыслом жизни, как следует и как не
следует вести себя взрослому мужчине, какие искушения его могут
ожидать на жизненном пути и как уберечься от соблазнов. Одним
словом, Татищев набрасывает сыну силуэт поведения и службы
джентельмена, которые считает близким к идеалу.
Судя по всему, для Евграфа чтение "Духовной" прошло без серьёзных
последствий, зато она серьёзно повлияла на то, как через несколько
лет будет излагать своё "завещание " Константин Всеволодович."
К о м м е н т а р и й. Во след книжным опытам Татищева А.И.Мусин-Пушкин издаёт: 1) "Русскую Правду" (1792 г.) и 2) "Духовную" ("Поучения") Владимира Мономаха (1793 г.). Возникает вопрос: насколько серьёзно А.И.Мусин -Пушкин и его ближайшее окружение были погружены в изучение литературно-исторического наследия Татищева? Имел ли А.И.Мусин-Пушкин, а также кн.М.М.Щератов, доступ к архивам В.Н.Татищева?
Сейчас читают
Куда идти учиться после школы? Оставаться в 9 или идти до 11?
270153
227
Перерегистрация авто
87279
21
Кисе Алисе нужна помощь!
51287
251
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 35 (стр.406):
"Ситуация осложняется также "пограничным характером многих
известий "Истории": они основываются на факте, сообщённом
летописью, но поданы с интерпретацией, в летописи
отсутствующей. Признать их "летописными" затруднительно, но и
полностью вымышленными они не кажутся. Естественнее всего
предположить, что Татищев - в рамках своей идеологии - в общем
потоке летописных событий идентифицировал определённые
сообщения, казавшиеся ему невольными иллюстрациями
собственных воззрений. Такие сообщения он выделял, обрабатывал
в соответствующем духе и маркировал примечаниями, чтобы смысл
их не ускользнул от будущего читателя. Но для исследователей,
допускающих утраченные источники "Истории", сохраняется
возможность и событие, и его "смысл" возвести к "погибшим"
летописям Татищева."
К о м м е н т а р и й. Для версии написания "Слова" в XVIII в. то, как (по А.Толочко) работал с древними рукописями Татищев, очень хорошо подходит к тому способу работы с источниками, которым мог пользоваться и предполагаемый Автор поэмы. Так, зная наперёд, что должно быть в тексте "Слова", его Автор искал в древних рукописях соответствующие задумке места. Когда он таковые не находил, он прибегал к собственному сочинительству словесных и грамматических конструкций.
"Ситуация осложняется также "пограничным характером многих
известий "Истории": они основываются на факте, сообщённом
летописью, но поданы с интерпретацией, в летописи
отсутствующей. Признать их "летописными" затруднительно, но и
полностью вымышленными они не кажутся. Естественнее всего
предположить, что Татищев - в рамках своей идеологии - в общем
потоке летописных событий идентифицировал определённые
сообщения, казавшиеся ему невольными иллюстрациями
собственных воззрений. Такие сообщения он выделял, обрабатывал
в соответствующем духе и маркировал примечаниями, чтобы смысл
их не ускользнул от будущего читателя. Но для исследователей,
допускающих утраченные источники "Истории", сохраняется
возможность и событие, и его "смысл" возвести к "погибшим"
летописям Татищева."
К о м м е н т а р и й. Для версии написания "Слова" в XVIII в. то, как (по А.Толочко) работал с древними рукописями Татищев, очень хорошо подходит к тому способу работы с источниками, которым мог пользоваться и предполагаемый Автор поэмы. Так, зная наперёд, что должно быть в тексте "Слова", его Автор искал в древних рукописях соответствующие задумке места. Когда он таковые не находил, он прибегал к собственному сочинительству словесных и грамматических конструкций.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 36 (стр.409-410):
"Джованна Броджи Беркофф обратила внимание на несколько
"речей", произносимых князьями и мудрыми советниками-боярами,
квалифицировав их как orationes fictae (вымышленные речи),
распространённый ренессансный стилистический приём.
Некоторые из них (например, речь боярина Громилы под 1148
годом или князя Андрея Юрьевича под 1155 годом) следуют весьма
правильной риторической модели и состоит из exordium, narratio,
digressio, confirmatiо (argumentatio), conclusio:
<<Признать, что Татищев мог найти эти речи (в том виде, как
они переданы а "Истории Российской") в средневековых текстах
означало бы признать, что в Киевской Руси существовала
западноевропейская риторическая традиция, питавшаяся
классическими образцами. Подобного рода признание
противоречило бы всему, что мы знаем о древнерусской
литературе>>.
(...) Проект Громилы начал воплощаться в жизнь с тем, чтобы
навсегда изменить течение русской истории.
Величайший политический мыслитель Руси - Громила - увы,
неизвестен другим источникам. Но он вполне мог бы преподавать
в Московском университете времён Соловьёва или даже
Ключевского. Эти великие синтезаторы русской истории, вероятно,
слушали лекции Громилы, потому что несколько иным языком, но
довольно точно воспроизводит основные его идеи. Ключевский,
например, посвятил теме возвышения Северо-Восточной Руси
целую 16-ю главу своего знаменитого Курса, не добавившую к
рассуждениям Громилы ни одного нового момента (но ссылавшуюся
на Татищева) (...).
К о м м е н т а р и й. Какое примечательное имя у боярина - Громила. Оно по своей природе таково, что говорит само за себя. Вот и в театральных пьесах XVIII в. драматургами уже хорошо был освоен такой приём - давать своим героям самоговорящие имёна.
В поэме "Слово о полку Игореве" мы встречаем некоего половца по имени Овлур (Влур-Лавер-Лавор-Лавр). Именно этот Овлур (Лавр), который очень вовремя подвёл князю Игорю коня, становится избавителем (спасителем, покровителем) древнерусского князя от плена (гибели). А разве не удивительно то, что имя половца Овлур (Лавр) полностью совпадает с именем христианского святого Лавр, который только с XV-го века становится покровителем лошадей?
Вот и Татищев, как сочинитель Громилы, не мог не оказать своего участия в литературной судьбе Овлура (Лавера-Лавора-Лавра). Он придумал для него христианскую по вероисповеданию и русскую по рождению мать. Только фантазийный характер Овлура (Лавра) Татищев усмотрел не в тексте "Слова", а в тексте Ипатьевской летописи. Я полагаю, что у Татищева именно в результате появления своего богатого литературного опыта появилось (выработалось) особое чутьё на содержание "примыслов" в исторических источниках.
"Джованна Броджи Беркофф обратила внимание на несколько
"речей", произносимых князьями и мудрыми советниками-боярами,
квалифицировав их как orationes fictae (вымышленные речи),
распространённый ренессансный стилистический приём.
Некоторые из них (например, речь боярина Громилы под 1148
годом или князя Андрея Юрьевича под 1155 годом) следуют весьма
правильной риторической модели и состоит из exordium, narratio,
digressio, confirmatiо (argumentatio), conclusio:
<<Признать, что Татищев мог найти эти речи (в том виде, как
они переданы а "Истории Российской") в средневековых текстах
означало бы признать, что в Киевской Руси существовала
западноевропейская риторическая традиция, питавшаяся
классическими образцами. Подобного рода признание
противоречило бы всему, что мы знаем о древнерусской
литературе>>.
(...) Проект Громилы начал воплощаться в жизнь с тем, чтобы
навсегда изменить течение русской истории.
Величайший политический мыслитель Руси - Громила - увы,
неизвестен другим источникам. Но он вполне мог бы преподавать
в Московском университете времён Соловьёва или даже
Ключевского. Эти великие синтезаторы русской истории, вероятно,
слушали лекции Громилы, потому что несколько иным языком, но
довольно точно воспроизводит основные его идеи. Ключевский,
например, посвятил теме возвышения Северо-Восточной Руси
целую 16-ю главу своего знаменитого Курса, не добавившую к
рассуждениям Громилы ни одного нового момента (но ссылавшуюся
на Татищева) (...).
К о м м е н т а р и й. Какое примечательное имя у боярина - Громила. Оно по своей природе таково, что говорит само за себя. Вот и в театральных пьесах XVIII в. драматургами уже хорошо был освоен такой приём - давать своим героям самоговорящие имёна.
В поэме "Слово о полку Игореве" мы встречаем некоего половца по имени Овлур (Влур-Лавер-Лавор-Лавр). Именно этот Овлур (Лавр), который очень вовремя подвёл князю Игорю коня, становится избавителем (спасителем, покровителем) древнерусского князя от плена (гибели). А разве не удивительно то, что имя половца Овлур (Лавр) полностью совпадает с именем христианского святого Лавр, который только с XV-го века становится покровителем лошадей?
Вот и Татищев, как сочинитель Громилы, не мог не оказать своего участия в литературной судьбе Овлура (Лавера-Лавора-Лавра). Он придумал для него христианскую по вероисповеданию и русскую по рождению мать. Только фантазийный характер Овлура (Лавра) Татищев усмотрел не в тексте "Слова", а в тексте Ипатьевской летописи. Я полагаю, что у Татищева именно в результате появления своего богатого литературного опыта появилось (выработалось) особое чутьё на содержание "примыслов" в исторических источниках.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 37 (стр.444-445):
"Таким образом, оба случая , представленных Сазоновой
[Сазонова Л.И. Летописный рассказ о походе Игоря Святослаловича
на половцев в 1185 г.в обработке Татищева. // ТОДРЛ. Т.20. М.,Л.,
1970] как свидетельства того, что в "основе татищевской повести
лежал список, близкий к Ермолаевскому, но не идентичный ему",
лишены необходимой доказательной силы. Напротив, они скорее
указывают на Ермолаевский список как на источник статьи 1185
года.
Впрочем, такой отрицательный результат только укрепячет
окончательный вывод Сазоновой о том, что "рассказ Татищева не
может быть использован при изучении обстоятельств похода Игоря
на половцев в качестве дополнительного к летописям исторического
источника". Тем самым исключается и его участиев исследовании
"Слова о полку Игореве." Вопрос совпадениях между "Словом" и
"Историей", разумеется, лежит вне пределов настоящего
исследования и должен решаться в рамках проблемы аутентичночти
"Слова". [Книга Эдварда Кинана, появившаяся после завершения этой
книги, избавляет нас от необходимости обсуждать этот вопрос, см.
Keenan Edward. Josef Dobrovsky and theOrigins of the Igor" Tale.
Camridge, MA, 20004]. Во всяком случае, настораживает то
обстоятельство, что наибольшее количество совпадений со "Словом"
обнаруживают как раз во второй редакции истории, т.е. именно в той
версии, что была опубликована и известна в XVIII в."
К о м м е н т а р и й. Категорически не согласен с А.Толочко, что, выдвинутая Эдвардом Кинаном версии об авторстве Йозефа Добровского, положила конец спору о времени написания поэмы "Слово о полку Игореве". По своей сути эта версия является провокационной и абсолютно ничего не доказывает, кроме одного: автором "Слова" Добровский быть не мог, а вот принять участие в создании текста поэмы он мог вполне - в качестве консультанта и поставщика лингвистический идей. Более того, в 1792 г. он скорее всего и был приглашён в Петербург А.И.Мусиным-Пушкиным для оказания помощи в написании "Слова".
"Таким образом, оба случая , представленных Сазоновой
[Сазонова Л.И. Летописный рассказ о походе Игоря Святослаловича
на половцев в 1185 г.в обработке Татищева. // ТОДРЛ. Т.20. М.,Л.,
1970] как свидетельства того, что в "основе татищевской повести
лежал список, близкий к Ермолаевскому, но не идентичный ему",
лишены необходимой доказательной силы. Напротив, они скорее
указывают на Ермолаевский список как на источник статьи 1185
года.
Впрочем, такой отрицательный результат только укрепячет
окончательный вывод Сазоновой о том, что "рассказ Татищева не
может быть использован при изучении обстоятельств похода Игоря
на половцев в качестве дополнительного к летописям исторического
источника". Тем самым исключается и его участиев исследовании
"Слова о полку Игореве." Вопрос совпадениях между "Словом" и
"Историей", разумеется, лежит вне пределов настоящего
исследования и должен решаться в рамках проблемы аутентичночти
"Слова". [Книга Эдварда Кинана, появившаяся после завершения этой
книги, избавляет нас от необходимости обсуждать этот вопрос, см.
Keenan Edward. Josef Dobrovsky and theOrigins of the Igor" Tale.
Camridge, MA, 20004]. Во всяком случае, настораживает то
обстоятельство, что наибольшее количество совпадений со "Словом"
обнаруживают как раз во второй редакции истории, т.е. именно в той
версии, что была опубликована и известна в XVIII в."
К о м м е н т а р и й. Категорически не согласен с А.Толочко, что, выдвинутая Эдвардом Кинаном версии об авторстве Йозефа Добровского, положила конец спору о времени написания поэмы "Слово о полку Игореве". По своей сути эта версия является провокационной и абсолютно ничего не доказывает, кроме одного: автором "Слова" Добровский быть не мог, а вот принять участие в создании текста поэмы он мог вполне - в качестве консультанта и поставщика лингвистический идей. Более того, в 1792 г. он скорее всего и был приглашён в Петербург А.И.Мусиным-Пушкиным для оказания помощи в написании "Слова".
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 38 (стр.469 -470):
"ПРИНИМАЛ ЛИ РОМАН МСТИСЛАВИЧ ПОСОЛЬСТВО
ПАПЫ ИННОКЕНТИЯ III в 1204 году?
В новейшей монографии [Головко О.Б. Князь Роман Мстиславович.
Киев, 2002] Романа Мстиславовича читаем:
<<В поздней Кенигсбергской летописи, фрагменты которой приводит
В.Н. Татищев, содержится интересное известие о том, что к Роману
прибыло посольство от папы Иннокенnия III, предложившее
князю перейти в католичество и получить за это поддержку меча
св.Петра (...)>>.
Далее автор [Головко О.Б.] удивляется тому, что историки не всегда
доверяли этому сообщению <<в буквальном плане>>. Пожурив
Е.Е.Голубинского за излишний скептицизм, он заключает:
<<Таким образом, на наш взгляд, смысл сообщения Кёнигсбергской
летописи про контакты Романа с римским папой согласуются с
конкретными историческими реалиями начала XIII века, и у
исследователей не может быть сомнений, что в основе его лежит
реальное событие. В указанной Кенигсбергской летописи, в частности
приводится, что в случае соглашения папа Иннокентий III обещал
Роману какие-то польские города>>.
В тих пассажах вызывает недоумение и ссылка автора на
Кенигсберскую летопись, и её характеристика как какой-то
малоизвестной и <<поздней>>, да к тому же сохранившейся только в
<<фрагментах>> у Татищева. А.Б.Головко следовало бы знать, что
Кенигсберская летопись - другое название знаменитой
иллюминированной Радзивиловской летописи (...). Её список 90-х
годов XV века принадлежит как раз к числу наиболее ранних, уступая
в древности только Синодальному списку Новгородской I летописи,
а также Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам (...).
Удивительное же всего то, что в тексте Кенигсбергского списка нет
сообщения, на которое ссылается Головко, - он без труда
установил бы это, заглянув в 38-й том ПСРЛ, где издана
Радзивилловская летопись (...).
(...) Каким же образом могло возникнуть представление о том, что
именно в Радзивилловской летописи - источник истории посольства
к Роману? Дело в что одно издание Кенигсбергской летописи, а именно
первое, 1767 года, действительно содержит такое известие, причём
дословно совпадающее с соответствующим местом Татищева
[Библиотека российская историческая, содержащая древние летописи
и всякие записки, способствующие объяснению истории и географии
российской, древних и средних времён. Ч.I. Летопись Несторова с
продолжателями по Кенигсбергскому списку до 1206 года. В СПб., при
имп. Академии наук. 1767. С. 299-300]. Именно на него и ссылаются
историки в XIX веке.
Когда в 1902 году Радзивилловская летопись была наконец
опубликована факсимильно, Грушевский в новом издании "Истории
Украины" недоуменно заметил: <<Рассказ этот принадлежит к
редакционным дополнениям, в тексте Радзивилловского кодекса такого
известия нет, см. фототипическое издание его>> (...).
(...) В предисловии к факсимильному изданию Радзивилловской летописи
1902 года, на которое ссылается Грушевский, А.АШахматов установил,
что издание 1767 года было предпринято по той же копии
Кенигсбергской летописи петровских времён (1713 года), которой по
совпадению пользовался Татищев (Бан ПI Б77, старый шифр 31.7.22).
Об этом свидетельствуют карандашные пометы на рукописи: изъятия,
замены слов и вставки соответствуют особенностям издания 1767 года.
Оно было осуществлено Таубертом и И.С.Барковым в соответствии с
археографическими нормами XVIII века, то есть с такими
вмешательствами в текст, которые скоро станут считаться совершенно
недопустимыми. Первый из издателей - Тауберт, - был зятем
И.-Д.Шумахера, всесильного "правителя" Академии наук, которому
Татищев ещё в 1746 году отослал на хранение не предназначавшийся
для печати Академический список "Истории". (...) Именно из него
Тауберт и Барков пополняли текст Кенигсбергского списка, отчего там
и обнаруживается довольно значительное количество известий,
находивших в себе параллели только в труде Татищева."
К о м м е н т а р и й. Как видно, Татищев работал на Шумахера, или под идейным руководством Шумахера. Вопрос: не Шумахеру ли принадлежит идея мистификации посольства Римского папы к князю Роману Мстиславичу? И странным видится созвучие слов: князь "Роман" и папа "Римский" (от названия города ROMA), с одной стороны, а с другой - новая династия Дома Романовых содержит в себе как будто бы корень "ROMA".
Если обобщить весь приведённый материал, то можно сделать вывод, что мистификация с посольством Римского папы к князю Роману с тем и была осуществлена в 1767 году всесильным Шумахером, чтобы показать всему миру в завуалированной форме, что путь к Московскому трону у новой династии Дома Романовых был проложен с непосредственным участием Ватикана.
"ПРИНИМАЛ ЛИ РОМАН МСТИСЛАВИЧ ПОСОЛЬСТВО
ПАПЫ ИННОКЕНТИЯ III в 1204 году?
В новейшей монографии [Головко О.Б. Князь Роман Мстиславович.
Киев, 2002] Романа Мстиславовича читаем:
<<В поздней Кенигсбергской летописи, фрагменты которой приводит
В.Н. Татищев, содержится интересное известие о том, что к Роману
прибыло посольство от папы Иннокенnия III, предложившее
князю перейти в католичество и получить за это поддержку меча
св.Петра (...)>>.
Далее автор [Головко О.Б.] удивляется тому, что историки не всегда
доверяли этому сообщению <<в буквальном плане>>. Пожурив
Е.Е.Голубинского за излишний скептицизм, он заключает:
<<Таким образом, на наш взгляд, смысл сообщения Кёнигсбергской
летописи про контакты Романа с римским папой согласуются с
конкретными историческими реалиями начала XIII века, и у
исследователей не может быть сомнений, что в основе его лежит
реальное событие. В указанной Кенигсбергской летописи, в частности
приводится, что в случае соглашения папа Иннокентий III обещал
Роману какие-то польские города>>.
В тих пассажах вызывает недоумение и ссылка автора на
Кенигсберскую летопись, и её характеристика как какой-то
малоизвестной и <<поздней>>, да к тому же сохранившейся только в
<<фрагментах>> у Татищева. А.Б.Головко следовало бы знать, что
Кенигсберская летопись - другое название знаменитой
иллюминированной Радзивиловской летописи (...). Её список 90-х
годов XV века принадлежит как раз к числу наиболее ранних, уступая
в древности только Синодальному списку Новгородской I летописи,
а также Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам (...).
Удивительное же всего то, что в тексте Кенигсбергского списка нет
сообщения, на которое ссылается Головко, - он без труда
установил бы это, заглянув в 38-й том ПСРЛ, где издана
Радзивилловская летопись (...).
(...) Каким же образом могло возникнуть представление о том, что
именно в Радзивилловской летописи - источник истории посольства
к Роману? Дело в что одно издание Кенигсбергской летописи, а именно
первое, 1767 года, действительно содержит такое известие, причём
дословно совпадающее с соответствующим местом Татищева
[Библиотека российская историческая, содержащая древние летописи
и всякие записки, способствующие объяснению истории и географии
российской, древних и средних времён. Ч.I. Летопись Несторова с
продолжателями по Кенигсбергскому списку до 1206 года. В СПб., при
имп. Академии наук. 1767. С. 299-300]. Именно на него и ссылаются
историки в XIX веке.
Когда в 1902 году Радзивилловская летопись была наконец
опубликована факсимильно, Грушевский в новом издании "Истории
Украины" недоуменно заметил: <<Рассказ этот принадлежит к
редакционным дополнениям, в тексте Радзивилловского кодекса такого
известия нет, см. фототипическое издание его>> (...).
(...) В предисловии к факсимильному изданию Радзивилловской летописи
1902 года, на которое ссылается Грушевский, А.АШахматов установил,
что издание 1767 года было предпринято по той же копии
Кенигсбергской летописи петровских времён (1713 года), которой по
совпадению пользовался Татищев (Бан ПI Б77, старый шифр 31.7.22).
Об этом свидетельствуют карандашные пометы на рукописи: изъятия,
замены слов и вставки соответствуют особенностям издания 1767 года.
Оно было осуществлено Таубертом и И.С.Барковым в соответствии с
археографическими нормами XVIII века, то есть с такими
вмешательствами в текст, которые скоро станут считаться совершенно
недопустимыми. Первый из издателей - Тауберт, - был зятем
И.-Д.Шумахера, всесильного "правителя" Академии наук, которому
Татищев ещё в 1746 году отослал на хранение не предназначавшийся
для печати Академический список "Истории". (...) Именно из него
Тауберт и Барков пополняли текст Кенигсбергского списка, отчего там
и обнаруживается довольно значительное количество известий,
находивших в себе параллели только в труде Татищева."
К о м м е н т а р и й. Как видно, Татищев работал на Шумахера, или под идейным руководством Шумахера. Вопрос: не Шумахеру ли принадлежит идея мистификации посольства Римского папы к князю Роману Мстиславичу? И странным видится созвучие слов: князь "Роман" и папа "Римский" (от названия города ROMA), с одной стороны, а с другой - новая династия Дома Романовых содержит в себе как будто бы корень "ROMA".
Если обобщить весь приведённый материал, то можно сделать вывод, что мистификация с посольством Римского папы к князю Роману с тем и была осуществлена в 1767 году всесильным Шумахером, чтобы показать всему миру в завуалированной форме, что путь к Московскому трону у новой династии Дома Романовых был проложен с непосредственным участием Ватикана.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 39 (стр.475):
"Впрочем, эта история была известна давно. Издание жестоко и с
удовольствием критиковал ещё Шлёцер. [Шлецер А.Л. Нестор.
Русские летописи на древле-славенском языке... Ч.1. СПб., 1809 г.:
<<Статский советник Тауберт, один из действующих начальников
Академии, вняв Миллерову воззванию о печатании временников, с
жаром принялся за это дело... Он отдал его (Петровский "противень"
Радзивилловского списка - А.Т.) печатать, как будто древний и
хороший список, неучёному Баркову и позволил, или приказал ему,
выпускать, прибавлять и также поновлять древний язык. Можно
отгадать, что от этого всё дело испортилось ...>>].
В рукописном отделе Библиотеки наук хранится несколько
экземпляров издания 1767 года, на которых их прежние владельцы
ещё в начале XIX века отметили отступления от текста оригинальной
рукописи (...). Один из них принадлежал академику И.Ф.Кругу, другой -
В.Ф.Вельяминову-Зернову (1807 года) Во всех экземплярах вымечены
места, вставленные издателями из "Истории". Так что любопытствующий
историк мог бы установить полный объём заимствований из Татищева,
даже не предпринимая специальных разысканий."
К о м м е н т а р и й. Начиная с 1805 года А.Шлецер преподавал в Геттингене студентам из России курс русской истории. Некоторых из них он приглашал к себе в дом на чаепитие. Как ни странно, но после этих посещений все студенты стали вольнодумцами. Прошло некоторое время, и они приняли самое активное участие в идейной подготовке декабристкого восстания. На сегодня историками установлено, что за чаепитием А.Л.Шлёцер обсуждал с русскими студентами вопросы о нелигитимности Дома Романовых.
Своего "Нестора" Шлёцер начал публиковать с 1802 года на немецком языке в Гёттингене (всего 3 тт.) - это то время, когда русским студентам для обучения ещё нельзя было выезжать за границу. И по времени их появления в Гёттингене Шлецер стал им рассказывать о тайне воцарения Дома Романовых, про которую он разузнал вместе со своими соотечественниками Шумахером и Таубертом. Так вот, в приведённом выше тексте из "Нестора" видится издёвка и над Татищевскими известиями, и над умыслом Шумахера, и над теми читателями, кто всё напечатанное в 1767 году примет за чистую монету.
Итак, Шлёцер определённо знал, что за пассажем о посольстве папы Римского к князю Роману Мстиславичу стоит тайна воцарения Дома Романовых с участием Ватикана.
"Впрочем, эта история была известна давно. Издание жестоко и с
удовольствием критиковал ещё Шлёцер. [Шлецер А.Л. Нестор.
Русские летописи на древле-славенском языке... Ч.1. СПб., 1809 г.:
<<Статский советник Тауберт, один из действующих начальников
Академии, вняв Миллерову воззванию о печатании временников, с
жаром принялся за это дело... Он отдал его (Петровский "противень"
Радзивилловского списка - А.Т.) печатать, как будто древний и
хороший список, неучёному Баркову и позволил, или приказал ему,
выпускать, прибавлять и также поновлять древний язык. Можно
отгадать, что от этого всё дело испортилось ...>>].
В рукописном отделе Библиотеки наук хранится несколько
экземпляров издания 1767 года, на которых их прежние владельцы
ещё в начале XIX века отметили отступления от текста оригинальной
рукописи (...). Один из них принадлежал академику И.Ф.Кругу, другой -
В.Ф.Вельяминову-Зернову (1807 года) Во всех экземплярах вымечены
места, вставленные издателями из "Истории". Так что любопытствующий
историк мог бы установить полный объём заимствований из Татищева,
даже не предпринимая специальных разысканий."
К о м м е н т а р и й. Начиная с 1805 года А.Шлецер преподавал в Геттингене студентам из России курс русской истории. Некоторых из них он приглашал к себе в дом на чаепитие. Как ни странно, но после этих посещений все студенты стали вольнодумцами. Прошло некоторое время, и они приняли самое активное участие в идейной подготовке декабристкого восстания. На сегодня историками установлено, что за чаепитием А.Л.Шлёцер обсуждал с русскими студентами вопросы о нелигитимности Дома Романовых.
Своего "Нестора" Шлёцер начал публиковать с 1802 года на немецком языке в Гёттингене (всего 3 тт.) - это то время, когда русским студентам для обучения ещё нельзя было выезжать за границу. И по времени их появления в Гёттингене Шлецер стал им рассказывать о тайне воцарения Дома Романовых, про которую он разузнал вместе со своими соотечественниками Шумахером и Таубертом. Так вот, в приведённом выше тексте из "Нестора" видится издёвка и над Татищевскими известиями, и над умыслом Шумахера, и над теми читателями, кто всё напечатанное в 1767 году примет за чистую монету.
Итак, Шлёцер определённо знал, что за пассажем о посольстве папы Римского к князю Роману Мстиславичу стоит тайна воцарения Дома Романовых с участием Ватикана.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 40 (стр.476):
"<<История>> начала выходить из печати годом позже
Кенигсбергской летописи (две части первой книги в 1768 и 1769 годах,
вторая книга - в 1773-м, третья книга - в 1774-м, четвёртая книга
печаталась в 1784-м) огромным по тем временам тиражом, но история
папского посольства к Роману почему-то так и не была в ней отыскана
(так что даже Карамзин, крайне недоверчиво относившийся к Татищеву,
принимал известие за чистую монету. Любопытно, что один из
упомянутых экземпляров издания 1767 года - Вельяминова-Зернова -
в своё время принадлежал И.И.Срезневскому. Лексикограф, таким
образом, знал, что фраза, на которую он ссылается, документируя слово
<<проторь>>, не принадлежит летописному тексту, но предпочёл всё
же указать Радзивилловскую летопись, как источник."
К о м м е н т а р и й. Странно видеть, что авторитетнейший учёный пошел на сознательный подлог со словом <<проторь>>. Вопрос: есть ли в его "Словаре" ещё случаи недобросовестного отношения к документальности используемого материала? А ведь он в свой знаменитый труд не поленился вставить и всю лексику из "Слова о полку Игореве". И многим читателям по неволе приходится верить древности поэмы ...
"<<История>> начала выходить из печати годом позже
Кенигсбергской летописи (две части первой книги в 1768 и 1769 годах,
вторая книга - в 1773-м, третья книга - в 1774-м, четвёртая книга
печаталась в 1784-м) огромным по тем временам тиражом, но история
папского посольства к Роману почему-то так и не была в ней отыскана
(так что даже Карамзин, крайне недоверчиво относившийся к Татищеву,
принимал известие за чистую монету. Любопытно, что один из
упомянутых экземпляров издания 1767 года - Вельяминова-Зернова -
в своё время принадлежал И.И.Срезневскому. Лексикограф, таким
образом, знал, что фраза, на которую он ссылается, документируя слово
<<проторь>>, не принадлежит летописному тексту, но предпочёл всё
же указать Радзивилловскую летопись, как источник."
К о м м е н т а р и й. Странно видеть, что авторитетнейший учёный пошел на сознательный подлог со словом <<проторь>>. Вопрос: есть ли в его "Словаре" ещё случаи недобросовестного отношения к документальности используемого материала? А ведь он в свой знаменитый труд не поленился вставить и всю лексику из "Слова о полку Игореве". И многим читателям по неволе приходится верить древности поэмы ...
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
..........В. П. Козлов. К ИСТОРИИ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» В КОНЦЕ XVIII в. ...........
Фрагмент 1 (стр.159):
"«Опыту повествования о России» (первоначально он назывался: «Опыт любомудрого
и политического о государстве Российском повествования») — труду Ивана Перфильевича
Елагина (1725—1793), поэта и писателя XVIII в., не повезло ни с изданием, ни
с позднейшим вниманием со стороны исследователей. Лишь после смерти автора,
в начале XIX в., была опубликована первая часть его сочинения, хотя еще современники
были осведомлены о том, что труд Елагина имел продолжение."
К о м м е н т а р и й. А между тем интерес к "Опыту" И.П.Елагина до сего дня остаётся одним из самых острых: этот труд держат взаперти подальше от глаз любопытных, ибо в нём отражены те источники по русской истории, которыми на тот момент времени располагал А.И.Мусин-Пушкин. А это вероятно: Ипатьевская летопись, "Задонщина" и копия знаменитой приписки из Псковского Апостола 1307 г.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
..........В. П. Козлов. К ИСТОРИИ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» В КОНЦЕ XVIII в. ...........
Фрагмент 1 (стр.159):
"«Опыту повествования о России» (первоначально он назывался: «Опыт любомудрого
и политического о государстве Российском повествования») — труду Ивана Перфильевича
Елагина (1725—1793), поэта и писателя XVIII в., не повезло ни с изданием, ни
с позднейшим вниманием со стороны исследователей. Лишь после смерти автора,
в начале XIX в., была опубликована первая часть его сочинения, хотя еще современники
были осведомлены о том, что труд Елагина имел продолжение."
К о м м е н т а р и й. А между тем интерес к "Опыту" И.П.Елагина до сего дня остаётся одним из самых острых: этот труд держат взаперти подальше от глаз любопытных, ибо в нём отражены те источники по русской истории, которыми на тот момент времени располагал А.И.Мусин-Пушкин. А это вероятно: Ипатьевская летопись, "Задонщина" и копия знаменитой приписки из Псковского Апостола 1307 г.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.160-162):
" В собранных в начале XIX в. Евгением Болховитиновым материалах для словаря
русских светских писателей имеются сведения о том, что в составе рукописного
собрания Мусина-Пушкина наряду с рукописями историка И. Н. Болтина хранился
«Опыт его (Елагина. — В. К.) российской истории, над которым трудился он
ежедневно около 10 лет, в 15 книгах. Список оного, его рукою правленный, подарен
графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, яко приятелю его и любителю
отечественной истории с сего собственной его руки надписью». К. Ф. Калайдович,
автор другой биографии Мусина-Пушкина, также отметил, что Елагин «подарил
графу сочиненный им „Опыт повествования о России“, состоящий в XV книгах,
его рукою правленных».
Биографы Мусина-Пушкина ошиблись только в отношении количества книг «Опыта»,
называя число 15, тогда как на самом деле их сохранилось не менее 25. Надпись
Елагина на одной из них не оставляет сомнения в том, что рукописи ГПБ — из
библиотеки Мусина-Пушкина: «Список сей, хотя несовершенный, но мною несколько
поправленный, передаю я другу моему, Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, яко
охотнику и достаточному в повествованиях русских знатоку, желая, чтоб сочинение
мое послужило ему навсегда залогом дружбы и почтения, с которым я был и буду до
конца моей жизни, а в замену того прошу содержать сей труд мой, не только
несовершенный, но и неисправный, в таинстве от любопытства по предписанию в
предуведомлении. Ив. Елагин»."
К о м м е н т а р и й. Елагин ушёл из жизни по болезни. И странно читать, что Елагин в посвящении к своему десятилетнему труду высказал пожелание о том, чтобы его (Елагина) детище навсегда исчезло с лица земли и было похоронено в тенетах дома А.И.Мусина-Пушкина, что на Мойке. В о п р о с: могло ли это посвящение быть написано по принуждению?
" В собранных в начале XIX в. Евгением Болховитиновым материалах для словаря
русских светских писателей имеются сведения о том, что в составе рукописного
собрания Мусина-Пушкина наряду с рукописями историка И. Н. Болтина хранился
«Опыт его (Елагина. — В. К.) российской истории, над которым трудился он
ежедневно около 10 лет, в 15 книгах. Список оного, его рукою правленный, подарен
графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, яко приятелю его и любителю
отечественной истории с сего собственной его руки надписью». К. Ф. Калайдович,
автор другой биографии Мусина-Пушкина, также отметил, что Елагин «подарил
графу сочиненный им „Опыт повествования о России“, состоящий в XV книгах,
его рукою правленных».
Биографы Мусина-Пушкина ошиблись только в отношении количества книг «Опыта»,
называя число 15, тогда как на самом деле их сохранилось не менее 25. Надпись
Елагина на одной из них не оставляет сомнения в том, что рукописи ГПБ — из
библиотеки Мусина-Пушкина: «Список сей, хотя несовершенный, но мною несколько
поправленный, передаю я другу моему, Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, яко
охотнику и достаточному в повествованиях русских знатоку, желая, чтоб сочинение
мое послужило ему навсегда залогом дружбы и почтения, с которым я был и буду до
конца моей жизни, а в замену того прошу содержать сей труд мой, не только
несовершенный, но и неисправный, в таинстве от любопытства по предписанию в
предуведомлении. Ив. Елагин»."
К о м м е н т а р и й. Елагин ушёл из жизни по болезни. И странно читать, что Елагин в посвящении к своему десятилетнему труду высказал пожелание о том, чтобы его (Елагина) детище навсегда исчезло с лица земли и было похоронено в тенетах дома А.И.Мусина-Пушкина, что на Мойке. В о п р о с: могло ли это посвящение быть написано по принуждению?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.163-164):
"Богатейшее собрание Мусина-Пушкина не было закрыто для круга близких его
владельцу лиц. Кроме Карамзина, Оленина этими рукописями пользовался для
своих сочинений Болтин. Необошел собрание своим вниманием и Елагин. В «Опыте»
он ссылается, например, на принадлежавшую графу Никоновскую летопись с
правкой патриарха. Г. Н. Моисеева попыталась обосновать гипотезу о том, что
«Слово о полку Игореве» в коллекции Мусина-Пушкина было уже в конце 80-х —
начале 90-х гг. XVIII в., и едва ли не впервые в литературе предположила даже
возможность участия Елагина в составлении первых комментариев памятника.
Но ни в описании похода и битвы Игоря Святославича, ни в других «подходящих»,
казалось бы, местах «Опыта» указания на «Слово» нет. Оно содержится в месте,
может быть, неожиданном, но вписывающемся в общую патриотическую концепцию
труда Елагина. В седьмой части «Опыта», рассказав о событиях 1472 г. в Новгороде,
Елагин пространно изложил свою общую оценку влияния на Русское государство
ордынского ига. Часть этого рассуждения имеет прямое отношение к теме данной
статьи. Оно содержится в трех списках: А, Б и В. Ввиду важности текста он публикуется
здесь по всем спискам с максимальным сохранением особенностей правописания в
цитате из «Слова о полку Игореве». В основу положен наиболее завершенный
авторский текст (список В).
«Здесь прилично почитаю коснутся истиннаго показания внешним писателям, которыя
и сами верят и в свет выдают, якобы Россия вовся времена подобно дикому народу,
во мраке невеждества пребывала. Толь не праведное понятие получили они от
прерваннаго татарами сообщения нашего с Европою, ибо много показать можем
свидетельств, что за несколько пред нашествием Батыя веков,и при самых первых
еще Киевских и новогородских князьях, художествамим и самыми науками от
просвещения протчих она не отставала. Оставшияся от едкия ветхости, в древних
градах нашихо велелепия в зданиях храмов, в них зодчества и живописи греческой,
и мозаичных украшений остатки, из всякаго сумнения долженствуют их, в
разсуждении художеств вывести, а прекрасныя преложения, в первых по возприятии
христианства веках, церковных книг, и всего божественнаго писания, на язык
словянский, достаточно и знание словесных наук утверждают. Мы можем притом
показать сохраненное от древности похвальное слово (с) Игорю Олговичу, в его время,
то есть в начале XII века писанное, ию не сумненное потому, что сказано в нем:
„почнемъ братіе повѣсть сію, отъ стараго Владиміра донынѣшняго Игоря, иже истягну
умъ крѣпостію своею, и поострие сердца своимъ мужествомъ!“ Слово сие преизполнено
все-можныя риторския красоты. При таких свидетельствах и сам Нестор, порядочным
своим о русском народе повествованием, доказывает, что он и не первый, и не худший
греческих, у нас писатель был...» "
К о м м е н т а р и й. В труде И.П.Елагина на знаковом уровне объединены две темы: "Слово" и мятежный и свободолюбивый город Новгород. Очень любопытная деталь: в это же самое время о мятежном Новгороде писали драматург Княжнин и императрица Екатерина II.
"Богатейшее собрание Мусина-Пушкина не было закрыто для круга близких его
владельцу лиц. Кроме Карамзина, Оленина этими рукописями пользовался для
своих сочинений Болтин. Необошел собрание своим вниманием и Елагин. В «Опыте»
он ссылается, например, на принадлежавшую графу Никоновскую летопись с
правкой патриарха. Г. Н. Моисеева попыталась обосновать гипотезу о том, что
«Слово о полку Игореве» в коллекции Мусина-Пушкина было уже в конце 80-х —
начале 90-х гг. XVIII в., и едва ли не впервые в литературе предположила даже
возможность участия Елагина в составлении первых комментариев памятника.
Но ни в описании похода и битвы Игоря Святославича, ни в других «подходящих»,
казалось бы, местах «Опыта» указания на «Слово» нет. Оно содержится в месте,
может быть, неожиданном, но вписывающемся в общую патриотическую концепцию
труда Елагина. В седьмой части «Опыта», рассказав о событиях 1472 г. в Новгороде,
Елагин пространно изложил свою общую оценку влияния на Русское государство
ордынского ига. Часть этого рассуждения имеет прямое отношение к теме данной
статьи. Оно содержится в трех списках: А, Б и В. Ввиду важности текста он публикуется
здесь по всем спискам с максимальным сохранением особенностей правописания в
цитате из «Слова о полку Игореве». В основу положен наиболее завершенный
авторский текст (список В).
«Здесь прилично почитаю коснутся истиннаго показания внешним писателям, которыя
и сами верят и в свет выдают, якобы Россия вовся времена подобно дикому народу,
во мраке невеждества пребывала. Толь не праведное понятие получили они от
прерваннаго татарами сообщения нашего с Европою, ибо много показать можем
свидетельств, что за несколько пред нашествием Батыя веков,и при самых первых
еще Киевских и новогородских князьях, художествамим и самыми науками от
просвещения протчих она не отставала. Оставшияся от едкия ветхости, в древних
градах нашихо велелепия в зданиях храмов, в них зодчества и живописи греческой,
и мозаичных украшений остатки, из всякаго сумнения долженствуют их, в
разсуждении художеств вывести, а прекрасныя преложения, в первых по возприятии
христианства веках, церковных книг, и всего божественнаго писания, на язык
словянский, достаточно и знание словесных наук утверждают. Мы можем притом
показать сохраненное от древности похвальное слово (с) Игорю Олговичу, в его время,
то есть в начале XII века писанное, ию не сумненное потому, что сказано в нем:
„почнемъ братіе повѣсть сію, отъ стараго Владиміра донынѣшняго Игоря, иже истягну
умъ крѣпостію своею, и поострие сердца своимъ мужествомъ!“ Слово сие преизполнено
все-можныя риторския красоты. При таких свидетельствах и сам Нестор, порядочным
своим о русском народе повествованием, доказывает, что он и не первый, и не худший
греческих, у нас писатель был...» "
К о м м е н т а р и й. В труде И.П.Елагина на знаковом уровне объединены две темы: "Слово" и мятежный и свободолюбивый город Новгород. Очень любопытная деталь: в это же самое время о мятежном Новгороде писали драматург Княжнин и императрица Екатерина II.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.168-169):
"В августе — ноябре 1792 г. чешский славист И. Добровский, находясь в Петербурге,
ознакомился с библиотекой графа. А. С. Мыльников предположил, что Мусин-Пушкин
показал ему и «Слово». Однако в своих письмах до 1800 г. чешский славист,
рассказывая о «раритетах» собрания графа, ни словом не обмолвился о том, что
оно стало ему известно. После того, как поэма была напечатана, Добровский проявил
к ней живой интерес. Это можно рассматривать как признак того, что ранее она не
была ему известна. Отсюда можно заключить: либо «Слова» в это время в библиотеке
Мусина-Пушкина еще не было, либо граф по какой-то причине решил не показывать
памятникчешскому ученому.
На наш взгляд, именно последнее обстоятельство сыграло решающую роль в том, что
поэма в это время осталась неизвестной Добровскому. Помимо того, что потребовалось
определенное время на первичное знакомство и осмысление памятника, Мусин-Пушкин
явно не спешил сделать его широко известным. Иначе невозможно объяснить тот факт,
что о находке «Слова» граф вплоть до его издания официально не уведомил даже
Российскую академию, активным сотрудником которой он являлся в первой половине
90-х гг. XVIII в. Между тем ясно, каким важным подспорьем мог быть памятник в
составлении академического словаря. Ведь еще в 1783 г. академия «для достижения
сего намерения (подготовка словаря. — В. К.), при малых пособиях, каковые отыскать
можно в печатных и письменных сего рода собраниях, почла за лучшее средство
дополнить оные словами, выбираемыми из всех книг церковных и светских сочинителей,
разных летописей, законов, как древних, так и новейших, записок путешественников...».
К о м м е н т а р и й. Да, А.И.Мусин-Пушкин официально не уведомил Российскую Академию о существовании "Слова". Но в это самое время он в её стенах занимался продвижением сразу двух проектов под названием "Тмутараканский камень" и "Сребро Ярославля". А оказывала ему содействие в том Е.Р.Дашкова.
Да, до поры до времени Й.Добровский молчал о "Слове". Но не по той ли причине, что сам принимал участие в составлении его текста?
Последний раз редактировалось а лаврухин 24 апр 2013, 05:41, всего редактировалось 1 раз.
"В августе — ноябре 1792 г. чешский славист И. Добровский, находясь в Петербурге,
ознакомился с библиотекой графа. А. С. Мыльников предположил, что Мусин-Пушкин
показал ему и «Слово». Однако в своих письмах до 1800 г. чешский славист,
рассказывая о «раритетах» собрания графа, ни словом не обмолвился о том, что
оно стало ему известно. После того, как поэма была напечатана, Добровский проявил
к ней живой интерес. Это можно рассматривать как признак того, что ранее она не
была ему известна. Отсюда можно заключить: либо «Слова» в это время в библиотеке
Мусина-Пушкина еще не было, либо граф по какой-то причине решил не показывать
памятникчешскому ученому.
На наш взгляд, именно последнее обстоятельство сыграло решающую роль в том, что
поэма в это время осталась неизвестной Добровскому. Помимо того, что потребовалось
определенное время на первичное знакомство и осмысление памятника, Мусин-Пушкин
явно не спешил сделать его широко известным. Иначе невозможно объяснить тот факт,
что о находке «Слова» граф вплоть до его издания официально не уведомил даже
Российскую академию, активным сотрудником которой он являлся в первой половине
90-х гг. XVIII в. Между тем ясно, каким важным подспорьем мог быть памятник в
составлении академического словаря. Ведь еще в 1783 г. академия «для достижения
сего намерения (подготовка словаря. — В. К.), при малых пособиях, каковые отыскать
можно в печатных и письменных сего рода собраниях, почла за лучшее средство
дополнить оные словами, выбираемыми из всех книг церковных и светских сочинителей,
разных летописей, законов, как древних, так и новейших, записок путешественников...».
К о м м е н т а р и й. Да, А.И.Мусин-Пушкин официально не уведомил Российскую Академию о существовании "Слова". Но в это самое время он в её стенах занимался продвижением сразу двух проектов под названием "Тмутараканский камень" и "Сребро Ярославля". А оказывала ему содействие в том Е.Р.Дашкова.
Да, до поры до времени Й.Добровский молчал о "Слове". Но не по той ли причине, что сам принимал участие в составлении его текста?
Последний раз редактировалось а лаврухин 24 апр 2013, 05:41, всего редактировалось 1 раз.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.171):
"Не исключено, что рассмотренное выше упоминание «Слова» — не единственное
в «Опыте» Елагина. Изучение пространного елагинского сочинения — одного из
оригинальных историко-публицистических трудов конца XVIII в. — может дать новые
факты, связанные с открытием и первыми исследованиями поэмы. Обнаружение
елагинского текста о «Слове» подтверждает возможность новых открытий, которые
могут способствовать дальнейшему восстановлению истории утраченной рукописи."
К о м м е н т а р и й. Вот по той самой причине, что "Опыт" Елагина определённо даст новые факты по истории текста "Слова", его и держат под спудом. А вот труд Карамзина отпечатан общим тиражом около одного миллиона экземпляров. Куда так много?
"Не исключено, что рассмотренное выше упоминание «Слова» — не единственное
в «Опыте» Елагина. Изучение пространного елагинского сочинения — одного из
оригинальных историко-публицистических трудов конца XVIII в. — может дать новые
факты, связанные с открытием и первыми исследованиями поэмы. Обнаружение
елагинского текста о «Слове» подтверждает возможность новых открытий, которые
могут способствовать дальнейшему восстановлению истории утраченной рукописи."
К о м м е н т а р и й. Вот по той самой причине, что "Опыт" Елагина определённо даст новые факты по истории текста "Слова", его и держат под спудом. А вот труд Карамзина отпечатан общим тиражом около одного миллиона экземпляров. Куда так много?
АлександрЛ
experienced
______________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
...............П. Н. БЕРКОВ. Заметки к истории изучения „Слова о полку Игореве. ........
................... Первое объявление о продаже „Слова о полку Игореве"...................
.....................................(в кн.: ТОДРЛ, т.5, 1947).............................................
Фрагмент 1 (стр.129):
"Среди источников для истории первого издания „Слова о полку
Игореве" до сих пор не обращало на себя внимания исследователей
любопытное объявление, помещенное в „Московских ведомостях" (1800 г.
5 декабря, № 97, стр. 2099—2101) и затем дважды повторенное
(12 декабря, № 99, стр. 2149—2151 и 19 декабря, № 101, стр. 2200—
2202). Объявление это шло от имени купца Кольчугина, или, как он
назван в тексте „Московских ведомостей", Кальчугина, но едва ли сам
Кольчугин составил это объявление. Из текста объявления явствует,
что перечисленные в нем книги даны Кольчугину лишь „по комиссии",
иными словами, не Кольчугин является заинтересованным лицом, а кто-то
другой. Вместе с тем, о гр. А. И. Мусине-Пушкине в объявлении гово
рится в исключительно хвалебном тоне, что, конечно, свидетельствует, что
автором объявления сам граф не мог быть. Таким образом, можно почти без
колебаний считать, что объявление это было написано кем-то из лиц,
близких к гр. А. И. Мусину-Пушкину, может быть Н. Н. Бантышом-
Каменским, опытным библиографом, может быть А. Ф. Малиновским."
К о м м е н т а р и й. Книготорговец Г.Н. Кольчугин - старовер и товарищ по книжному делу Глазунову, происхдящящего тоже из староверов. Выходит, что деловое сотрудничество графа А.И. Мусина-Пушкина со староверами было далеко не случайно. Так рукою митрополита Евгения Болховитинова на обложке первого издания "Слова" 1800 г. написано следующее: граф приобрёл древнюю рукопись "Слова" именно у Глазунова.
В статье П.Н. Беркова мы видим, что объявление в газете "Московские ведомости" было дано ТРИ раза. Причём дата второго объявления пришлась на 12 декабря 1800 г. Но именно 12 числа марта 1801 г, т.е. ровно через ТРИ месяца, был убит император Павел I в пространстве Михайловского замка, куда он въехал 1 февраля. Любопытно, что от времени заезда 1 февраля до момента убийства 12 марта прошло ровно 40 дней. Но это ещё не всё по поводу знаков и чисел. На главном фронтоне Михайловского замка была выбита надпись:
.................."ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ" ...................
Если подсчитать количество букв в этой надписи, то их окажется 47. Это число точно совпадает с количеством лет убиенного императора. В о п р о с: случайны ли все эти совпадения чисел и дат? А была ли смерть Императора Павла I убийством, в тайну подготовки которого был посвящён граф А.И. Мусин-Пушкин?
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
...............П. Н. БЕРКОВ. Заметки к истории изучения „Слова о полку Игореве. ........
................... Первое объявление о продаже „Слова о полку Игореве"...................
.....................................(в кн.: ТОДРЛ, т.5, 1947).............................................
Фрагмент 1 (стр.129):
"Среди источников для истории первого издания „Слова о полку
Игореве" до сих пор не обращало на себя внимания исследователей
любопытное объявление, помещенное в „Московских ведомостях" (1800 г.
5 декабря, № 97, стр. 2099—2101) и затем дважды повторенное
(12 декабря, № 99, стр. 2149—2151 и 19 декабря, № 101, стр. 2200—
2202). Объявление это шло от имени купца Кольчугина, или, как он
назван в тексте „Московских ведомостей", Кальчугина, но едва ли сам
Кольчугин составил это объявление. Из текста объявления явствует,
что перечисленные в нем книги даны Кольчугину лишь „по комиссии",
иными словами, не Кольчугин является заинтересованным лицом, а кто-то
другой. Вместе с тем, о гр. А. И. Мусине-Пушкине в объявлении гово
рится в исключительно хвалебном тоне, что, конечно, свидетельствует, что
автором объявления сам граф не мог быть. Таким образом, можно почти без
колебаний считать, что объявление это было написано кем-то из лиц,
близких к гр. А. И. Мусину-Пушкину, может быть Н. Н. Бантышом-
Каменским, опытным библиографом, может быть А. Ф. Малиновским."
К о м м е н т а р и й. Книготорговец Г.Н. Кольчугин - старовер и товарищ по книжному делу Глазунову, происхдящящего тоже из староверов. Выходит, что деловое сотрудничество графа А.И. Мусина-Пушкина со староверами было далеко не случайно. Так рукою митрополита Евгения Болховитинова на обложке первого издания "Слова" 1800 г. написано следующее: граф приобрёл древнюю рукопись "Слова" именно у Глазунова.
В статье П.Н. Беркова мы видим, что объявление в газете "Московские ведомости" было дано ТРИ раза. Причём дата второго объявления пришлась на 12 декабря 1800 г. Но именно 12 числа марта 1801 г, т.е. ровно через ТРИ месяца, был убит император Павел I в пространстве Михайловского замка, куда он въехал 1 февраля. Любопытно, что от времени заезда 1 февраля до момента убийства 12 марта прошло ровно 40 дней. Но это ещё не всё по поводу знаков и чисел. На главном фронтоне Михайловского замка была выбита надпись:
.................."ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ" ...................
Если подсчитать количество букв в этой надписи, то их окажется 47. Это число точно совпадает с количеством лет убиенного императора. В о п р о с: случайны ли все эти совпадения чисел и дат? А была ли смерть Императора Павла I убийством, в тайну подготовки которого был посвящён граф А.И. Мусин-Пушкин?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.130-132):
"Трудно предположить, что эту аннотацию, хотя бы на основе пре
дисловия к „Слову", сочинил купец Кольчугин, человек далекий от
литературы.
Но был ли автором ее Г. Н. Кольчугин или кто-либо
из окружения гр. А. И. Мусина-Пушкина, — во всяком случае, это объя
вление было первым своеобразным отзывом в русской периодической
печати на выход „Слова о полку Игореве" из печати.'!
Приводим полный текст объявления:
<<Между полезными и заслуживающими наибольшее одобрение всякого здраво
мыслящего читателя книгами, изданными доселе на российском языке и вновь изда
ваемыми, самое первое по справедливости занимать долженствуют место те, кои отно
сятся до отечественной нашей истории и, представляя картину времен отдаленных,
изображают дух тогдашнего века, обычаи, употребления и узаконеіия оного, патриоти-
ческую любовь древних наших соотечественников, беспритворную правду и неизменяе
мую простоту оных, разительно потомков их удивляющую, и многие другие, не менее
важные предметы, удобные остановить внимание наше, возбудить и воспламенить
любовь к дражайшему отечеству, и усилить верноподданническую ревность и усердие
к достославным монархам, возводящим исполинскими шагами Россию на верьх величия
и славы и ниспосылающим с высоты престола на подданных своих благоденствие, како
вому немногие примеры найдутся в бытописаниях других народов. Не распространяясь
здесь в наименовании многих других в семь роде книг, нужным почитается привести
чрез сие на память почтенной публики токмо следующие четыре творения, тем паче,
что оные изданием своим в свет обязаны одному из почтеннейших наших соотечествен
ников, любителю отечественной истории и ее древностей, тонкому и просвещеннейшему
исследователю исторической истинны, и обогащены от него примечаниями, делающими
великую честь обширным его сведениям в науках и словесности:
1. Правда Руская, или Законы Великих Князей, Ярослава Владимировича
и Владимира Всеволодовича Мономаха, с преложением древнего оных наречия и слога
на употребительные ныне, и с объяснением слов и названий, из употребления вышед
ших; М., 1799. — Изданные доныне под сим именем в 1767 и 1786 годах Ярославовы
законы весьма неполны, неисправны и недостаточны; но здесь оные выдаются с самого
верного списка, сличенного со многими другими рукописьми, пополненного и исправлен
ного, и присовокуплено во-первых объяснение и толкование смысла древних и почти
совсем уже из употребления вышедших слое, основываясь на достовернейших источни
ках; а потом замечания о современных оным законам нравах, обычаях и обрядах
общежительных и судопроиэводных, кои, быв извлечены из самых редких рукописей,
и отличаясь духом любомудрия и нравственности, а равномерно плавностию и прият-
ностию слога, представляют из себя сколько занимательное и любопытное,
столько же и наставительное и для любителей истории наиприятнейшее чтение.
2. Ироическая Песнь о походе на Половцев Удельного князя Новагорода-
Северского, Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе ХП-го
столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие. М., 1800. — В поэме сей
описан неудачный поход князя Игоря Святославича против половцев в 1185-м году,
и сочинитель, сравнивая сие несчастное поражение (приведшее всю Россию в уныние)
с прежними победами, над половцами одержанными, припоминает некоторые достопа
мятные происшествия и славные дела многих российских князей, — любители россий
ской словесности нзйдут в сочинении сем дух русского Оссиана, оригинальность мыслей
и разные высокие и коренные выражения, могущие послужить образцом витийства.
Почтеннейший издатель, сверьх прекрасного и возвышенности слога соответствующего
приложения, присовокупил еще разные исторические примечания, к объяснению материи
служащие.
3. Историческое исследование о местоположении древнего российского Тмута-
раканского княжения, изданное по высочайшему ее императорского величества) Екате
рины II, самодержицы всероссийская, повелению СПб., 1794.—-Здесь предлагается
исследование о местоположении древнего российского Тмутараканского княжения
(острова Тамана), выбранное из разных достовернейших летописей, с доводами, опроверже
нием ложного заключения некоторых дееписателей, и многими объяснениями. Для боль
шего же удостоверения присовокуплены к сему исследованию: 1) Родословник князей
российских, владевших в Тмутаракани, с генеалогическою таблицею, на меди вырезан
ною; 2) рисунок с найденного на острове Тамане в 1793 году мраморного камня со
словами, в точной их величине и почерке в двух строках на боку оного высеченными;
3) чертеж, изображающий часть древнея России с окрестными народами и 4) описание
означенных в нем народ.
4. Евгения Булгара, архиепископа славенского и херсонского, историческое разы
скание о времени крещения российской великой княгини Ольги, писанное на латинском
языке с присовокуплением российского перевода. СПб., 1792. — Сочинение сие преосвя
щенного архиепископа Евгении, мужа высокого ума, учением своим в Европе просла
вившегося, и одобряемого за свои сочинения учеными обществами, отличается тонко-
стию исторического розыскания, основательностию доводов и правильностию суждения,
а сверх того быв писано на латинском языке самым прекраснейшим и цветами испещ
ренным слоюм, рекомендует себя не только любителям истории, но и упражняющимся
в латинской литературе может служить образцом коаснописания. Со стороны типогра
фической напечатана книга сия со всевозможною чистотою, и украшена двумя эстампами,
прекрасно выгравированными славным художником в Санкт-Летербурге, Балкером,
из коих один изображает портрет преосвященного Евгения, а вторый представляет,
как российская великая княгиня Ольга просвещена святым крещением в Цареграде.—
Все вышеупомянутые четыре книги продаются по комиссии в книжных купца
Кольчугина лавках, что на Никольской улице, по нижеследующим ценам:
Правда Русская; в перепл. 210 коп.
Ироическая Песнь и пр. в бум. 130 коп.
Историческое исследование и пр. в пер. 330 коп.
Евгения Булгара и пр. в перепл. 330 коп.
В оных же лавках продается того же почтеннейшего издателя книжка, под титу
лом: Духовная великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха детям своим,
названная в летописи суздальской: Поучение, СПб., 1793, без перепл. 60 коп., в папке
1 руб.>>"
К о м м е н т а р и й. В 1986 г. в "Альманахе библиофила" № XXI, вышедшим под редакцией Д.С.Лихачёва, была вновь дана публикация объявления в "Московских ведомостях" о продаже "Слова о полку Игореве" в лавке Кольчугина (стр.51). При этом следующая фраза этого объявления в издании "Альманаха библиофила" было опущена:
"и усилить верноподданническую ревность и усердие
к достославным монархам, возводящим исполинскими шагами Россию на верьх величия
и славы и ниспосылающим с высоты престола на подданных своих благоденствие, како
вому немногие примеры найдутся в бытописаниях других народов."
Странно, но именно в этой фразе содержится очень интересная деталь, которая заключает в себе слова гр. А.И.Мусина-Пушкина об его устремлении "усилить верноподданическую ревность и усердие". Дело в том, что накануне революционных событий 1779 г. во Франции с полос тамошних газет так и стекали, словно мёд и патока, "верноподданические" речи со стороны вельмож в адрес короля Людовика XVI. А что случилось с королём Франции несколько позже? - да тоже самое, что и с императором Павлом I: был свергнут, а затем убит (казнён). В о п р о с: так почему издание "Альманаха библиофила" (тираж его 75 000 экз.) выбросило из текста объявления о продаже "Слова о полку Игореве" именно ту фразу гр. А.И.Мусина-Пушкина, которая может нам дать возможность описать некоторые обстоятельства убийства Павла I ?
Обобщая, можно сказать, что детективная ситуация вокруг "Слова" всё более проясняется, а уважаемому Д.С.Лихачёву за указание (пусть и форме умолчания) на важность фразы гр. А.И.Мусина-Пушкина о "верноподданической ревности" можно выразить глубокую благодарность.
В о п р о с: почему информация о продаже "Духовной" напечатана не под ожидаемым №5, а отдельно? Неужели так важно было назвать число "четыре", подобно числу канонических книг Евангелия?
"Трудно предположить, что эту аннотацию, хотя бы на основе пре
дисловия к „Слову", сочинил купец Кольчугин, человек далекий от
литературы.
Но был ли автором ее Г. Н. Кольчугин или кто-либо
из окружения гр. А. И. Мусина-Пушкина, — во всяком случае, это объя
вление было первым своеобразным отзывом в русской периодической
печати на выход „Слова о полку Игореве" из печати.'!
Приводим полный текст объявления:
<<Между полезными и заслуживающими наибольшее одобрение всякого здраво
мыслящего читателя книгами, изданными доселе на российском языке и вновь изда
ваемыми, самое первое по справедливости занимать долженствуют место те, кои отно
сятся до отечественной нашей истории и, представляя картину времен отдаленных,
изображают дух тогдашнего века, обычаи, употребления и узаконеіия оного, патриоти-
ческую любовь древних наших соотечественников, беспритворную правду и неизменяе
мую простоту оных, разительно потомков их удивляющую, и многие другие, не менее
важные предметы, удобные остановить внимание наше, возбудить и воспламенить
любовь к дражайшему отечеству, и усилить верноподданническую ревность и усердие
к достославным монархам, возводящим исполинскими шагами Россию на верьх величия
и славы и ниспосылающим с высоты престола на подданных своих благоденствие, како
вому немногие примеры найдутся в бытописаниях других народов. Не распространяясь
здесь в наименовании многих других в семь роде книг, нужным почитается привести
чрез сие на память почтенной публики токмо следующие четыре творения, тем паче,
что оные изданием своим в свет обязаны одному из почтеннейших наших соотечествен
ников, любителю отечественной истории и ее древностей, тонкому и просвещеннейшему
исследователю исторической истинны, и обогащены от него примечаниями, делающими
великую честь обширным его сведениям в науках и словесности:
1. Правда Руская, или Законы Великих Князей, Ярослава Владимировича
и Владимира Всеволодовича Мономаха, с преложением древнего оных наречия и слога
на употребительные ныне, и с объяснением слов и названий, из употребления вышед
ших; М., 1799. — Изданные доныне под сим именем в 1767 и 1786 годах Ярославовы
законы весьма неполны, неисправны и недостаточны; но здесь оные выдаются с самого
верного списка, сличенного со многими другими рукописьми, пополненного и исправлен
ного, и присовокуплено во-первых объяснение и толкование смысла древних и почти
совсем уже из употребления вышедших слое, основываясь на достовернейших источни
ках; а потом замечания о современных оным законам нравах, обычаях и обрядах
общежительных и судопроиэводных, кои, быв извлечены из самых редких рукописей,
и отличаясь духом любомудрия и нравственности, а равномерно плавностию и прият-
ностию слога, представляют из себя сколько занимательное и любопытное,
столько же и наставительное и для любителей истории наиприятнейшее чтение.
2. Ироическая Песнь о походе на Половцев Удельного князя Новагорода-
Северского, Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе ХП-го
столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие. М., 1800. — В поэме сей
описан неудачный поход князя Игоря Святославича против половцев в 1185-м году,
и сочинитель, сравнивая сие несчастное поражение (приведшее всю Россию в уныние)
с прежними победами, над половцами одержанными, припоминает некоторые достопа
мятные происшествия и славные дела многих российских князей, — любители россий
ской словесности нзйдут в сочинении сем дух русского Оссиана, оригинальность мыслей
и разные высокие и коренные выражения, могущие послужить образцом витийства.
Почтеннейший издатель, сверьх прекрасного и возвышенности слога соответствующего
приложения, присовокупил еще разные исторические примечания, к объяснению материи
служащие.
3. Историческое исследование о местоположении древнего российского Тмута-
раканского княжения, изданное по высочайшему ее императорского величества) Екате
рины II, самодержицы всероссийская, повелению СПб., 1794.—-Здесь предлагается
исследование о местоположении древнего российского Тмутараканского княжения
(острова Тамана), выбранное из разных достовернейших летописей, с доводами, опроверже
нием ложного заключения некоторых дееписателей, и многими объяснениями. Для боль
шего же удостоверения присовокуплены к сему исследованию: 1) Родословник князей
российских, владевших в Тмутаракани, с генеалогическою таблицею, на меди вырезан
ною; 2) рисунок с найденного на острове Тамане в 1793 году мраморного камня со
словами, в точной их величине и почерке в двух строках на боку оного высеченными;
3) чертеж, изображающий часть древнея России с окрестными народами и 4) описание
означенных в нем народ.
4. Евгения Булгара, архиепископа славенского и херсонского, историческое разы
скание о времени крещения российской великой княгини Ольги, писанное на латинском
языке с присовокуплением российского перевода. СПб., 1792. — Сочинение сие преосвя
щенного архиепископа Евгении, мужа высокого ума, учением своим в Европе просла
вившегося, и одобряемого за свои сочинения учеными обществами, отличается тонко-
стию исторического розыскания, основательностию доводов и правильностию суждения,
а сверх того быв писано на латинском языке самым прекраснейшим и цветами испещ
ренным слоюм, рекомендует себя не только любителям истории, но и упражняющимся
в латинской литературе может служить образцом коаснописания. Со стороны типогра
фической напечатана книга сия со всевозможною чистотою, и украшена двумя эстампами,
прекрасно выгравированными славным художником в Санкт-Летербурге, Балкером,
из коих один изображает портрет преосвященного Евгения, а вторый представляет,
как российская великая княгиня Ольга просвещена святым крещением в Цареграде.—
Все вышеупомянутые четыре книги продаются по комиссии в книжных купца
Кольчугина лавках, что на Никольской улице, по нижеследующим ценам:
Правда Русская; в перепл. 210 коп.
Ироическая Песнь и пр. в бум. 130 коп.
Историческое исследование и пр. в пер. 330 коп.
Евгения Булгара и пр. в перепл. 330 коп.
В оных же лавках продается того же почтеннейшего издателя книжка, под титу
лом: Духовная великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха детям своим,
названная в летописи суздальской: Поучение, СПб., 1793, без перепл. 60 коп., в папке
1 руб.>>"
К о м м е н т а р и й. В 1986 г. в "Альманахе библиофила" № XXI, вышедшим под редакцией Д.С.Лихачёва, была вновь дана публикация объявления в "Московских ведомостях" о продаже "Слова о полку Игореве" в лавке Кольчугина (стр.51). При этом следующая фраза этого объявления в издании "Альманаха библиофила" было опущена:
"и усилить верноподданническую ревность и усердие
к достославным монархам, возводящим исполинскими шагами Россию на верьх величия
и славы и ниспосылающим с высоты престола на подданных своих благоденствие, како
вому немногие примеры найдутся в бытописаниях других народов."
Странно, но именно в этой фразе содержится очень интересная деталь, которая заключает в себе слова гр. А.И.Мусина-Пушкина об его устремлении "усилить верноподданическую ревность и усердие". Дело в том, что накануне революционных событий 1779 г. во Франции с полос тамошних газет так и стекали, словно мёд и патока, "верноподданические" речи со стороны вельмож в адрес короля Людовика XVI. А что случилось с королём Франции несколько позже? - да тоже самое, что и с императором Павлом I: был свергнут, а затем убит (казнён). В о п р о с: так почему издание "Альманаха библиофила" (тираж его 75 000 экз.) выбросило из текста объявления о продаже "Слова о полку Игореве" именно ту фразу гр. А.И.Мусина-Пушкина, которая может нам дать возможность описать некоторые обстоятельства убийства Павла I ?
Обобщая, можно сказать, что детективная ситуация вокруг "Слова" всё более проясняется, а уважаемому Д.С.Лихачёву за указание (пусть и форме умолчания) на важность фразы гр. А.И.Мусина-Пушкина о "верноподданической ревности" можно выразить глубокую благодарность.
В о п р о с: почему информация о продаже "Духовной" напечатана не под ожидаемым №5, а отдельно? Неужели так важно было назвать число "четыре", подобно числу канонических книг Евангелия?
АлександрЛ
experienced
____________________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
...................П.Н. Берков. Заметки к истории изучения "Слова о полку Игореве"...............
.......................2. К истории гибели "'рукописи^„Слова о полку Игореве" .......................
........................................(в кн.: ТОДРЛ, т.V, 1947)................................................
Фрагмент 1 (стр.132):
"В научной литературе о „Слове" о гибели драгоценной рукописи
говорится всегда очень кратко: она погибла, вместе с библиотекой
владельца, во время московского пожара 1812 г. В книге У. Г. Иваска
„Частные библиотеки в России" (СПб., 19І2, ч. II, стр. 12) приведены
обстоятельные библиографические указания относительно библиотеки
Мусина-Пушкина. Из них видно, что первые сведения о судьбе этого
ценного собрания были по горячим следам сообщены в „Вестнике
Европы" в 1813 г.
Все последующие авторы, говоря о гибели рукописи
„Слова", просто повторяли это раннее указание.
(...) В № 6 „Московских ведомостей" за 1912 г. (8 января, стр. 3)
в отделе „Московская жизнь" был помещен отчет о состоявшемся
за несколько дней до того заседании славянской комиссии Московского
Археологического общества. В заключительной части газетного отчета
сказано следующее:
„Присутствовавший на заседании председатель Тверской ученой
архивной комиссии И. А. Иванов сделал интересное дополнение [к пре
дыдущему сообщению Н. Н. Кононова о „Слове о полку Игореве"]
о гибели в 1812 году оригинала „Слова". В трудах Тверской комиссии
напечатаны воспоминания княгини Мещерской, внучки Мусина-Пушкина,
которому принадлежала эта рукопись. По словам княгини, рукописи,
вместе с другими драгоценностями, не успели вывезти из Москвы при
приближении к Москве французов, а зарыли в потайных подвалах двора
дома ее деда. Французы, квартировавшие в доме Мусина-Пушкина,
вскоре вступили в дружеские отношения с прислугой этого дома и вместе
пировали. После одной из таких пирушек французы упражнялись на
дворе в стрельбе в цель. Одна из крепостных девушек проговорилась:
„Какие у вас ружья! Вот у нашего-де барана зарыто вот здесь, под
землей, оружие много лучше вашего!" Таким образом, французы проникли
в подземелье и уничтожили драгоценный памятник письма".
К о м м е н т а р и й. Как видно, дом графа А.И.Мусина-Пушкина не горел, и там жили французы. И в этом можно абсолютно не сомневаться. Тогда возникает вопрос: кто же распространил слух о пожаре в доме графа?
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
...................П.Н. Берков. Заметки к истории изучения "Слова о полку Игореве"...............
.......................2. К истории гибели "'рукописи^„Слова о полку Игореве" .......................
........................................(в кн.: ТОДРЛ, т.V, 1947)................................................
Фрагмент 1 (стр.132):
"В научной литературе о „Слове" о гибели драгоценной рукописи
говорится всегда очень кратко: она погибла, вместе с библиотекой
владельца, во время московского пожара 1812 г. В книге У. Г. Иваска
„Частные библиотеки в России" (СПб., 19І2, ч. II, стр. 12) приведены
обстоятельные библиографические указания относительно библиотеки
Мусина-Пушкина. Из них видно, что первые сведения о судьбе этого
ценного собрания были по горячим следам сообщены в „Вестнике
Европы" в 1813 г.
Все последующие авторы, говоря о гибели рукописи
„Слова", просто повторяли это раннее указание.
(...) В № 6 „Московских ведомостей" за 1912 г. (8 января, стр. 3)
в отделе „Московская жизнь" был помещен отчет о состоявшемся
за несколько дней до того заседании славянской комиссии Московского
Археологического общества. В заключительной части газетного отчета
сказано следующее:
„Присутствовавший на заседании председатель Тверской ученой
архивной комиссии И. А. Иванов сделал интересное дополнение [к пре
дыдущему сообщению Н. Н. Кононова о „Слове о полку Игореве"]
о гибели в 1812 году оригинала „Слова". В трудах Тверской комиссии
напечатаны воспоминания княгини Мещерской, внучки Мусина-Пушкина,
которому принадлежала эта рукопись. По словам княгини, рукописи,
вместе с другими драгоценностями, не успели вывезти из Москвы при
приближении к Москве французов, а зарыли в потайных подвалах двора
дома ее деда. Французы, квартировавшие в доме Мусина-Пушкина,
вскоре вступили в дружеские отношения с прислугой этого дома и вместе
пировали. После одной из таких пирушек французы упражнялись на
дворе в стрельбе в цель. Одна из крепостных девушек проговорилась:
„Какие у вас ружья! Вот у нашего-де барана зарыто вот здесь, под
землей, оружие много лучше вашего!" Таким образом, французы проникли
в подземелье и уничтожили драгоценный памятник письма".
К о м м е н т а р и й. Как видно, дом графа А.И.Мусина-Пушкина не горел, и там жили французы. И в этом можно абсолютно не сомневаться. Тогда возникает вопрос: кто же распространил слух о пожаре в доме графа?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.133):
"Княгиня Софья Васильевна Мещерская, урожденная княжна Оболен
ская, родилась 24 января 1822 г. и умерла 3 июня 1891 г. Она была
дочерью кн. Екатерины Алексеевны Оболенской, рожденной Мусиной-
Пушкиной (1786—1875), и кн. Василия Петровича Оболенского (1780—
1834). Таким образом, кн. С. В. Мещерская действительно приходилась
внучкой гр. А. И. Мусину-Пушкину.
Эпизод,, сообщенный И. А. Ивановым в заседании Славянской
комиссии 6 января 1912 г., находится в „Воспоминаниях" кн. Мещерской
на стр. 10—11 и изложен так:
„1812-й год надвинулся и тревожно отразился на всех. Уезжая
на лето в Ярославское имение, когда уже предвиделось вторжение
Наполеоновских полчищ в Россию, но еще казалось невозможным
поражение Москвы, граф из предосторожности убрал драгоценные свои
коллекции и рукописи в кладовые. Они помещались в подвальном этаже
со сводами и, по приказанию графа, вход в них замурован. Когда
неприятель уже подвигался за отступающими нашими войсками, граф
послал несколько подвод для вывоза из дома всего, что можно; картины
были вынуты из рам и скатаны, серебро и мраморные изваяния уложены,—
много хорошего, но и много без всякой цены было перевезено в деревню.
До запертых кладовых уже не посмели дотронуться.
Несколько семей дворовых людей остались при доме.
Когда французы вошли в Москву, многие из них поместились
в Пушкинском доме и побратались с людьми графа. Раз в нетрезвом
виде друзья французы хвастались своими ружьями.
«Такие ли у нашего графа? гораздо лучше!? — «Где-же?;» —
«Да вот тут за стеной».
Стена была пробита и все разграблено, а позже окончательно
погибло в пожаре.
С христианским чувством покорности воле божией, перенес граф
потерю своих драгоценных коллекций, собранием которых занимался
в течение всей своей жизни.
Некоторые рукописи, как то: подлинное „Слово о полку Игоря"
и часть Н сгоровой летописи были спасены от погибели тем, что нахо
дились в то время у историографа Карамзина".
Из приведенного отрывка явствует, что перед нами семейное пре
дание, в нем есть какая-то доля истины и какая-то доля фантазии.
Обращает на себя внимание утверждение мемуаристки, будто „подлин
ное Слово о полку Игоря и часть Несторовой летописи были спасены
от погибели тем, что находились в то время у историографа Карамзина".
Ошибка ли это памяти или семейная традиция, сказать трудно.
Во всяком случае, забыть эту версию о спасении „Слова" едва ли сле
дует."
К о м м е н т а р и й. Фантазией здесь является весь рассказ княгини Мещерской: "от" и "до". И только один штрих является в этой семейной сказочке о "Слове о полку Игореве" фактом: в доме графа Мусина-Пушкина, что на Разгуляе, целый месяц жили французские элитные конные части.
"Княгиня Софья Васильевна Мещерская, урожденная княжна Оболен
ская, родилась 24 января 1822 г. и умерла 3 июня 1891 г. Она была
дочерью кн. Екатерины Алексеевны Оболенской, рожденной Мусиной-
Пушкиной (1786—1875), и кн. Василия Петровича Оболенского (1780—
1834). Таким образом, кн. С. В. Мещерская действительно приходилась
внучкой гр. А. И. Мусину-Пушкину.
Эпизод,, сообщенный И. А. Ивановым в заседании Славянской
комиссии 6 января 1912 г., находится в „Воспоминаниях" кн. Мещерской
на стр. 10—11 и изложен так:
„1812-й год надвинулся и тревожно отразился на всех. Уезжая
на лето в Ярославское имение, когда уже предвиделось вторжение
Наполеоновских полчищ в Россию, но еще казалось невозможным
поражение Москвы, граф из предосторожности убрал драгоценные свои
коллекции и рукописи в кладовые. Они помещались в подвальном этаже
со сводами и, по приказанию графа, вход в них замурован. Когда
неприятель уже подвигался за отступающими нашими войсками, граф
послал несколько подвод для вывоза из дома всего, что можно; картины
были вынуты из рам и скатаны, серебро и мраморные изваяния уложены,—
много хорошего, но и много без всякой цены было перевезено в деревню.
До запертых кладовых уже не посмели дотронуться.
Несколько семей дворовых людей остались при доме.
Когда французы вошли в Москву, многие из них поместились
в Пушкинском доме и побратались с людьми графа. Раз в нетрезвом
виде друзья французы хвастались своими ружьями.
«Такие ли у нашего графа? гораздо лучше!? — «Где-же?;» —
«Да вот тут за стеной».
Стена была пробита и все разграблено, а позже окончательно
погибло в пожаре.
С христианским чувством покорности воле божией, перенес граф
потерю своих драгоценных коллекций, собранием которых занимался
в течение всей своей жизни.
Некоторые рукописи, как то: подлинное „Слово о полку Игоря"
и часть Н сгоровой летописи были спасены от погибели тем, что нахо
дились в то время у историографа Карамзина".
Из приведенного отрывка явствует, что перед нами семейное пре
дание, в нем есть какая-то доля истины и какая-то доля фантазии.
Обращает на себя внимание утверждение мемуаристки, будто „подлин
ное Слово о полку Игоря и часть Несторовой летописи были спасены
от погибели тем, что находились в то время у историографа Карамзина".
Ошибка ли это памяти или семейная традиция, сказать трудно.
Во всяком случае, забыть эту версию о спасении „Слова" едва ли сле
дует."
К о м м е н т а р и й. Фантазией здесь является весь рассказ княгини Мещерской: "от" и "до". И только один штрих является в этой семейной сказочке о "Слове о полку Игореве" фактом: в доме графа Мусина-Пушкина, что на Разгуляе, целый месяц жили французские элитные конные части.
АлександрЛ
experienced
________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Ив. М. КУДРЯВЦЕВ. Заметка к тексту: „С тоя же Каялы Святоплъкъ..."
..............................в „Слове о полку Игореве" ........................................
...................................(в кн.: ТОДРЛ, т.XII, 1947) ........................................
Фрагмент 1(стр.407):
"Известен старинный спор вокруг следующего текста „Слова о полку
Игореве": „с тоя же Каялы Святоплъкъ повелея отца своего междю
угорьскими иноходьцы ко святей Софии к Киеву". Так как Святополк
не участвовал в бою 1078 г., где был убит его отец Изяслав, и послед
ний был похоронен, по данным киевской летописи, не у св. Софии в Киеве,
а у св. Богородицы в Десятинной церкви, то одни исследователи вслед
за М. Максимовичем предлагали заменить в этом месте чтение „Свя
топлъкъ" на „Яроплъкъ", имея в виду брата Святополка — Ярополка, уча
ствовавшего в битве 1078 г., а другие считали, вслед за П. Г. Бутковым,
что речь здесь идет не о похоронах родного отца Святополка Изяслава
в 1078 г., а о похоронах его тестя Тугоркана в 1096 г. около Берестова."
Фрагмент 2 (стр.408):
Вот почему М. Д. Приселков, неудовлетворенный общепринятым
в последнее время толкованием этого места, выступил с предположением
о том, что автор „Слова" пользовался какой-то не дошедшей до нас лето
писью, в которой говорилось о похоронах Изяслава не в церкви Бого
родицы (Десятинной), а в церкви Софии.
(...)Нам важно в приведенном мнении М. Д. Приселкова, что он считает
исследуемый нами текст таким, какой он есть в „Слове" (за исключе
нием „полелея") и видит в нем именно тот прямой смысл, что речь
идет именно об отце Святослава, а не о тесте его, о соборном храме
киевском св. Софии, а не о распутьи около Берестова, появление же
этого текста приписывает тому обстоятельству, что в какой-то недошед
шей летописи этот факт мог быть описан ошибочно, автор же „Слова"
повторил ошибки этой несохранившейся летописи."
К о м м е н т а р и й. Если Автор "Слова" в XII в. повторил ошибку какой-то летописи XII в., то это то и означает, что он пользовался текстом этой летописи. Тогда возникает вопрос: в каком году написан текст предполагаемой летописи, что Автор "Слова" успевает создать поэму не позднее октября 1187 г.? Зачем Автору "Слова" в XII в. вообще был нужен какой-то другой источник известий о походе кн. Игоря, нежели рассказы очевидцев события?
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Ив. М. КУДРЯВЦЕВ. Заметка к тексту: „С тоя же Каялы Святоплъкъ..."
..............................в „Слове о полку Игореве" ........................................
...................................(в кн.: ТОДРЛ, т.XII, 1947) ........................................
Фрагмент 1(стр.407):
"Известен старинный спор вокруг следующего текста „Слова о полку
Игореве": „с тоя же Каялы Святоплъкъ повелея отца своего междю
угорьскими иноходьцы ко святей Софии к Киеву". Так как Святополк
не участвовал в бою 1078 г., где был убит его отец Изяслав, и послед
ний был похоронен, по данным киевской летописи, не у св. Софии в Киеве,
а у св. Богородицы в Десятинной церкви, то одни исследователи вслед
за М. Максимовичем предлагали заменить в этом месте чтение „Свя
топлъкъ" на „Яроплъкъ", имея в виду брата Святополка — Ярополка, уча
ствовавшего в битве 1078 г., а другие считали, вслед за П. Г. Бутковым,
что речь здесь идет не о похоронах родного отца Святополка Изяслава
в 1078 г., а о похоронах его тестя Тугоркана в 1096 г. около Берестова."
Фрагмент 2 (стр.408):
Вот почему М. Д. Приселков, неудовлетворенный общепринятым
в последнее время толкованием этого места, выступил с предположением
о том, что автор „Слова" пользовался какой-то не дошедшей до нас лето
писью, в которой говорилось о похоронах Изяслава не в церкви Бого
родицы (Десятинной), а в церкви Софии.
(...)Нам важно в приведенном мнении М. Д. Приселкова, что он считает
исследуемый нами текст таким, какой он есть в „Слове" (за исключе
нием „полелея") и видит в нем именно тот прямой смысл, что речь
идет именно об отце Святослава, а не о тесте его, о соборном храме
киевском св. Софии, а не о распутьи около Берестова, появление же
этого текста приписывает тому обстоятельству, что в какой-то недошед
шей летописи этот факт мог быть описан ошибочно, автор же „Слова"
повторил ошибки этой несохранившейся летописи."
К о м м е н т а р и й. Если Автор "Слова" в XII в. повторил ошибку какой-то летописи XII в., то это то и означает, что он пользовался текстом этой летописи. Тогда возникает вопрос: в каком году написан текст предполагаемой летописи, что Автор "Слова" успевает создать поэму не позднее октября 1187 г.? Зачем Автору "Слова" в XII в. вообще был нужен какой-то другой источник известий о походе кн. Игоря, нежели рассказы очевидцев события?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.408-409):
"То, что предполагал в несохранившихся черниговских летописях
покойный М. Д. Приселков, то находится в действительности в тех
летописях Новгорода Великого, полный текст которых был опубликован
25—30 лет тому назад, не был известен предшествующим исследовате
лям и не учтен новейшими работами о „Слове".
Вот как записано об этих событиях в Софийской I летописи: „.. .Того
же лета убиен бысть Изяслав Ярославичь с Борисом Вячеславичем
у града Чернигова, ту же и воевода его побита: привели бо бяше
половцев на Русьскую Землю. И положиша Изяслава в святей Софии
в Киеве, и бысть княжения его 24 лета".1
В Новгородской V летописи читается сходно с Софийской I: „6586.
Того лета убиен бысть Изяслав Ярославичь с Борисом Святославичом
бьяся по Всеволоде с братаницы, с Олгом Святславличом и с Борисом
Вячьславличом, у града Чернигова. Ту же и воеводу убиша Всеволожа
Ивана Жирославличя, и Тукна и иных много бояр, приведе бо бяше
половчов на Рускую землю. И положиша Изяслава в святей Софьи
в Кыеве. И бысть княжения его лет 24" .
С обнаружением этих текстов отпадает вопрос о необходимости тол
кования слов „отца своего" в смысле „своего тестя" или замены имени
Святополка — Ярополком."
К о м м е н т а р и й. С обнаружением текстов Софийской I и Новгородской V в версии написании "Слова" в XVIII в. можно сделать вывод о знакомстве предполагаемого Автора "Слова" XVIII в. с текстом либо Софийской I летописи, либо Новгородской V. Здесь любопытно и то обстоятельство, что текст "Слова" в своих некоторых фрагментах проявляет себя как текст новгородского происхождения.
"То, что предполагал в несохранившихся черниговских летописях
покойный М. Д. Приселков, то находится в действительности в тех
летописях Новгорода Великого, полный текст которых был опубликован
25—30 лет тому назад, не был известен предшествующим исследовате
лям и не учтен новейшими работами о „Слове".
Вот как записано об этих событиях в Софийской I летописи: „.. .Того
же лета убиен бысть Изяслав Ярославичь с Борисом Вячеславичем
у града Чернигова, ту же и воевода его побита: привели бо бяше
половцев на Русьскую Землю. И положиша Изяслава в святей Софии
в Киеве, и бысть княжения его 24 лета".1
В Новгородской V летописи читается сходно с Софийской I: „6586.
Того лета убиен бысть Изяслав Ярославичь с Борисом Святославичом
бьяся по Всеволоде с братаницы, с Олгом Святславличом и с Борисом
Вячьславличом, у града Чернигова. Ту же и воеводу убиша Всеволожа
Ивана Жирославличя, и Тукна и иных много бояр, приведе бо бяше
половчов на Рускую землю. И положиша Изяслава в святей Софьи
в Кыеве. И бысть княжения его лет 24" .
С обнаружением этих текстов отпадает вопрос о необходимости тол
кования слов „отца своего" в смысле „своего тестя" или замены имени
Святополка — Ярополком."
К о м м е н т а р и й. С обнаружением текстов Софийской I и Новгородской V в версии написании "Слова" в XVIII в. можно сделать вывод о знакомстве предполагаемого Автора "Слова" XVIII в. с текстом либо Софийской I летописи, либо Новгородской V. Здесь любопытно и то обстоятельство, что текст "Слова" в своих некоторых фрагментах проявляет себя как текст новгородского происхождения.
АлександрЛ
experienced
____________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Ф.Я. ПРИЙИА. Зориан Доленга-Ходаковский и его наблюдения над »Словом о полку Игореве".
.......................................(в кн.: ТОДРЛ, т. VIII, 1951 г.) .......................................
Фрагмент 1 (стр.73):
"Я сам — хоть в книжках и словесно
Собратья надо мной трунят —
Я мещанин, как вам известно,
И в этом смысле демократ.
Но каюсь: новый Ходаковский,
Люблю от бабушки московской
Я слушать толки о родне,
Об отдаленной старине".
А. С. П у ш к и н.
Ныне полузабытое имя Зориана Доленги-Ходаковского упоминается
Пушкиным дважды. Первый раз — в приведенном здесь в качестве
эпиграфа отрывке из поэмы „Езерский". Ходаковский назван в ней
сразу же за выдержанной в ироико-комическом стиле родословной
героя, и это соседство и упоминанию имени ученого сообщает извест
ный иронический оттенок. Второй раз — назвал великий поэт Хода-
ковского в своей статье „Песнь о полку Игореве" 1836 г. „Но ни
Карамзин, ни Ерм[олаев], ни А. X. Востоков, ни Ходаковский никогда
не усумнились в подлинности Песни о полку Иг[ореве]". Упоминание
имени Ходаковского наряду с Н. М. Карамзиным и А. И. Ермолаевым,
которые были не только известными знатоками древне-русской исто
рии, но также и „самовидцами" погибшей рукописи „Слова о полку
Игореве", а также наряду с А. X. Востоковым, — общепризнанным
авторитетом по части истории славянских языков и незаурядным зна
током древней поэмы об Игоревом походе, — упоминание это свиде
тельствует о том, что в отличие от некоторых своих современников
Пушкин видел в Ходаковском не самоучку и не чудака, а ученого,
мнение которого о знаменитой поэме он считал значительным."
К о м м е т а р и й. А.Н.Ермолаев никогда не был "самовидцем" древней рукописи Слова" и потому сохранил полное молчание. Н.М.Карамзин же под нажимом гр.А.И.Мусина-Пушкина разыгрывал из себя перед глазами просвещенной публики счастливца, успевшего подержать в руках эту древнюю драгоценность - безвозвратно утраченную рукопись поэмы. А вот А.С.Пушкин с юных лет упражнялся в риторике и к зрелому возрасту достиг в том искусстве великолепных результатов. И что в таком случае прикажете делать? верить риторическому напору гения пера? - Ни за что! Сам же А.С.Пушкин в деле о "Слове" проявляет себя как лицо заинтересованное. Конечно, он на то имеет право, впрочем, и я имею право не доверять каждому письменному слову великого русского поэта. Поэтому я и подмечаю каждое неосторожное движение что поэта А.С.Мусина-Пушкина, что первоиздателя гр. А.И.Мусина-Пушкина.
П р и л о ж е н и е. А.С.Пушкин о "Слове о полку Игореве".
"«Песнь о полку Игореве» найдена была в библиотеке графа А.Ив. Мусина-Пушкина и издана в 1800 году. Рукопись сгорела в 1812 году. Знатоки, видевшие ее, сказывают, что почерк ее был полуустав XV века. Первые издатели приложили к ней перевод, вообще удовлетворительный, хотя некоторые места остались темны или вовсе невразумительны. Многие после того силились их объяснить. Но, хотя в изысканиях такого рода последние бывают первыми (ибо ошибки и открытия предшественников открывают и очищают дорогу последователям), первый перевод, в котором участвовали люди истинно ученые, все еще остается лучшим. Прочие толкователи наперерыв затмевали неясные выражения своевольными поправками и догадками, ни на чем не основанными. Объяснениями важнейшими обязаны мы Карамзину, который в своей Истории мимоходом разрешил некоторые загадочные места.
Некоторые писатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока. Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему стихотворения старого монаха Rowley. Джонсон тотчас уличил Макферсона. Но ни Карамзин, ни Ермолаев, ни А.X. Востоков, ни Ходаковский никогда не усумнились в подлинности «Песни о полку Игореве». Великий скептик Шлецер, не видав «Песни о полку Игореве», сомневался в ее подлинности, но, прочитав, объявил решительно, что он полагает ее подлинно древним произведением и не почел даже за нужное приводить тому доказательства; так очевидна казалась ему истина!
Других доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полу Игореве». Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий славянских. Положим, он ими бы и обладал, неужто таковая смесь естественна? Гомер, если и существовал, искажен рапсодами.
Ломоносов жил не в XII столетии. Ломоносова оды писаны на русском языке с примесью некоторых выражений, взятых им из Библии, которая лежала пред ним. Но в Ломоносове вы не найдете ни польских, ни сербских, ни иллирийских, ни болгарских, ни богемских, ни молдавских и других наречий славянских."
П р и м е ч а н и е. Лукавство А.С. Пушкина особенно высвечивается на использовании авторитета имени Н.М.Карамзина: то Карамзин зачисляется А.С.Пушкиным к тем немногим счастливцам, которым удалось подержать в руках древнюю рукопись "Слова", то этот же Карамзин вдруг становится кандидатом на авторство "Слова". Создаётся впечатление, что перед мысленным взором А.С.Пушкина не человек Н.М.Карамзин, а карточный джокер, припрятанный искусным факиром в складках одежды.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Ф.Я. ПРИЙИА. Зориан Доленга-Ходаковский и его наблюдения над »Словом о полку Игореве".
.......................................(в кн.: ТОДРЛ, т. VIII, 1951 г.) .......................................
Фрагмент 1 (стр.73):
"Я сам — хоть в книжках и словесно
Собратья надо мной трунят —
Я мещанин, как вам известно,
И в этом смысле демократ.
Но каюсь: новый Ходаковский,
Люблю от бабушки московской
Я слушать толки о родне,
Об отдаленной старине".
А. С. П у ш к и н.
Ныне полузабытое имя Зориана Доленги-Ходаковского упоминается
Пушкиным дважды. Первый раз — в приведенном здесь в качестве
эпиграфа отрывке из поэмы „Езерский". Ходаковский назван в ней
сразу же за выдержанной в ироико-комическом стиле родословной
героя, и это соседство и упоминанию имени ученого сообщает извест
ный иронический оттенок. Второй раз — назвал великий поэт Хода-
ковского в своей статье „Песнь о полку Игореве" 1836 г. „Но ни
Карамзин, ни Ерм[олаев], ни А. X. Востоков, ни Ходаковский никогда
не усумнились в подлинности Песни о полку Иг[ореве]". Упоминание
имени Ходаковского наряду с Н. М. Карамзиным и А. И. Ермолаевым,
которые были не только известными знатоками древне-русской исто
рии, но также и „самовидцами" погибшей рукописи „Слова о полку
Игореве", а также наряду с А. X. Востоковым, — общепризнанным
авторитетом по части истории славянских языков и незаурядным зна
током древней поэмы об Игоревом походе, — упоминание это свиде
тельствует о том, что в отличие от некоторых своих современников
Пушкин видел в Ходаковском не самоучку и не чудака, а ученого,
мнение которого о знаменитой поэме он считал значительным."
К о м м е т а р и й. А.Н.Ермолаев никогда не был "самовидцем" древней рукописи Слова" и потому сохранил полное молчание. Н.М.Карамзин же под нажимом гр.А.И.Мусина-Пушкина разыгрывал из себя перед глазами просвещенной публики счастливца, успевшего подержать в руках эту древнюю драгоценность - безвозвратно утраченную рукопись поэмы. А вот А.С.Пушкин с юных лет упражнялся в риторике и к зрелому возрасту достиг в том искусстве великолепных результатов. И что в таком случае прикажете делать? верить риторическому напору гения пера? - Ни за что! Сам же А.С.Пушкин в деле о "Слове" проявляет себя как лицо заинтересованное. Конечно, он на то имеет право, впрочем, и я имею право не доверять каждому письменному слову великого русского поэта. Поэтому я и подмечаю каждое неосторожное движение что поэта А.С.Мусина-Пушкина, что первоиздателя гр. А.И.Мусина-Пушкина.
П р и л о ж е н и е. А.С.Пушкин о "Слове о полку Игореве".
"«Песнь о полку Игореве» найдена была в библиотеке графа А.Ив. Мусина-Пушкина и издана в 1800 году. Рукопись сгорела в 1812 году. Знатоки, видевшие ее, сказывают, что почерк ее был полуустав XV века. Первые издатели приложили к ней перевод, вообще удовлетворительный, хотя некоторые места остались темны или вовсе невразумительны. Многие после того силились их объяснить. Но, хотя в изысканиях такого рода последние бывают первыми (ибо ошибки и открытия предшественников открывают и очищают дорогу последователям), первый перевод, в котором участвовали люди истинно ученые, все еще остается лучшим. Прочие толкователи наперерыв затмевали неясные выражения своевольными поправками и догадками, ни на чем не основанными. Объяснениями важнейшими обязаны мы Карамзину, который в своей Истории мимоходом разрешил некоторые загадочные места.
Некоторые писатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока. Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему стихотворения старого монаха Rowley. Джонсон тотчас уличил Макферсона. Но ни Карамзин, ни Ермолаев, ни А.X. Востоков, ни Ходаковский никогда не усумнились в подлинности «Песни о полку Игореве». Великий скептик Шлецер, не видав «Песни о полку Игореве», сомневался в ее подлинности, но, прочитав, объявил решительно, что он полагает ее подлинно древним произведением и не почел даже за нужное приводить тому доказательства; так очевидна казалась ему истина!
Других доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полу Игореве». Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий славянских. Положим, он ими бы и обладал, неужто таковая смесь естественна? Гомер, если и существовал, искажен рапсодами.
Ломоносов жил не в XII столетии. Ломоносова оды писаны на русском языке с примесью некоторых выражений, взятых им из Библии, которая лежала пред ним. Но в Ломоносове вы не найдете ни польских, ни сербских, ни иллирийских, ни болгарских, ни богемских, ни молдавских и других наречий славянских."
П р и м е ч а н и е. Лукавство А.С. Пушкина особенно высвечивается на использовании авторитета имени Н.М.Карамзина: то Карамзин зачисляется А.С.Пушкиным к тем немногим счастливцам, которым удалось подержать в руках древнюю рукопись "Слова", то этот же Карамзин вдруг становится кандидатом на авторство "Слова". Создаётся впечатление, что перед мысленным взором А.С.Пушкина не человек Н.М.Карамзин, а карточный джокер, припрятанный искусным факиром в складках одежды.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.74-78):
"(...)В 1822 г. он (Ходак.) послал из Москвы „Донесение" о результатах
своего путешествия, которое было передано на рассмотрение извест
ному археографу К. Ф. Калайдовичу. Не разделявший взглядов Хода-
ковского в отношении городищ, Калайдович дал о „Донесении"
Ходаковского неблагоприятный отзыв. Лишившись вследствие этого
правительственной поддержки и всяких средств к существованию,
Ходаковский уже не мог вести с прежним упорством свои научные
занятия. (...) Даже и теперь, лишенный всяких жизненных перспектив,
Ходаковский не прекращал своих научных занятий. Однако здоровье его
было вконец расшатано, и 17 ноября 1825 г. на сорок первом году
жизни он скоропостижно скончался.
Бумаги Ходаковского, состоявшие главным образом из незакончен
ных его трудов, после его смерти, согласно завещанию, были переданы
Н. А. Полевому, который в течение долгого времени не мог сделать
из них никакого употребления.
(...)Много лет спустя после смерти Зориана Доленги-Ходаковского,
в письме от 9 ноября 1833 г. Н. В. Гоголь писал к своему земляку
М. А. Максимовичу, готовившему новое издание „Украинских народных
песен":
„Я очень порадовался, услышав от вас о богатом присовокуплении
песен из собрания Ходаковского. Как бы я желал теперь быть с вами
и пересмотреть их вместе, при трепетной свече, между стенами, уби
тыми книгами и книжной пылью .. . Моя радость, жизнь моя! Песни!
Как я вас люблю!".
В печатных работах Ходаковского никаких высказываний о „Слове"
мы не находим. Никаких указаний об изучении древнейшего памятника
русской литературы Ходаковским не находим мы и в трудах и пере
писке М. П. Погодина, хотя от Погодина, изучавшего, издававшего
и хранившего труды Ходаковского, с одной стороны, и большого
ценителя и знатока „Слова", — с другой, — этих указаний больше
всего и следовало бы ожидать. И тем не менее, замечание Пушкина
не является обмолвкой и находится в полном соответствии с истиной."
К о м м е т а р и й. Но в чём же у А.С.Пушкина состоит истина? В том, что З.Ходаковский был "самовидцем" рукописи "Слова"? А как вообще А.С.Пушкин узнал о существовании Ходаковского и, что самое главное, о работах Хадаковского по "Слову"? неужели со слов Н.В.Гоголя? Если это так (а какие ещё возможна варианты?), то мы вновь оказываемся в ситуации героев В.Шекспира, когда в его бессмертном "Гамлете" нахадим: "Слова, слово, слова...".
"Парфён, не верю!" - привожу в качестве ответа знаменитую фразу князя Мышкина из "Идиота" Ф.М.Достоевского.
"(...)В 1822 г. он (Ходак.) послал из Москвы „Донесение" о результатах
своего путешествия, которое было передано на рассмотрение извест
ному археографу К. Ф. Калайдовичу. Не разделявший взглядов Хода-
ковского в отношении городищ, Калайдович дал о „Донесении"
Ходаковского неблагоприятный отзыв. Лишившись вследствие этого
правительственной поддержки и всяких средств к существованию,
Ходаковский уже не мог вести с прежним упорством свои научные
занятия. (...) Даже и теперь, лишенный всяких жизненных перспектив,
Ходаковский не прекращал своих научных занятий. Однако здоровье его
было вконец расшатано, и 17 ноября 1825 г. на сорок первом году
жизни он скоропостижно скончался.
Бумаги Ходаковского, состоявшие главным образом из незакончен
ных его трудов, после его смерти, согласно завещанию, были переданы
Н. А. Полевому, который в течение долгого времени не мог сделать
из них никакого употребления.
(...)Много лет спустя после смерти Зориана Доленги-Ходаковского,
в письме от 9 ноября 1833 г. Н. В. Гоголь писал к своему земляку
М. А. Максимовичу, готовившему новое издание „Украинских народных
песен":
„Я очень порадовался, услышав от вас о богатом присовокуплении
песен из собрания Ходаковского. Как бы я желал теперь быть с вами
и пересмотреть их вместе, при трепетной свече, между стенами, уби
тыми книгами и книжной пылью .. . Моя радость, жизнь моя! Песни!
Как я вас люблю!".
В печатных работах Ходаковского никаких высказываний о „Слове"
мы не находим. Никаких указаний об изучении древнейшего памятника
русской литературы Ходаковским не находим мы и в трудах и пере
писке М. П. Погодина, хотя от Погодина, изучавшего, издававшего
и хранившего труды Ходаковского, с одной стороны, и большого
ценителя и знатока „Слова", — с другой, — этих указаний больше
всего и следовало бы ожидать. И тем не менее, замечание Пушкина
не является обмолвкой и находится в полном соответствии с истиной."
К о м м е т а р и й. Но в чём же у А.С.Пушкина состоит истина? В том, что З.Ходаковский был "самовидцем" рукописи "Слова"? А как вообще А.С.Пушкин узнал о существовании Ходаковского и, что самое главное, о работах Хадаковского по "Слову"? неужели со слов Н.В.Гоголя? Если это так (а какие ещё возможна варианты?), то мы вновь оказываемся в ситуации героев В.Шекспира, когда в его бессмертном "Гамлете" нахадим: "Слова, слово, слова...".
"Парфён, не верю!" - привожу в качестве ответа знаменитую фразу князя Мышкина из "Идиота" Ф.М.Достоевского.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.78):
"Замечания Ходаковского о „Слове о полку Игореве" обнаружи
ваются главным образом в двух его рукописях, одна из которых
состоит из переплетенных в один том документов и заметок самого
разнородного содержания, а другая, состоящая из четырех огромных
переплетенных томов, уже вошла в литературу под названием „Геогра
фического словаря" Ходаковского.
В первой рукописи интересующие нас записи и заметки сосредото
чены главным образом в помещенной в конце тома тетради, которой
Ходаковский дал следующее название: „Словарь старинных польских
выражений" („Slownik starodawnych polskich wyrazöw").
Первоначально, как следует полагать, тетрадь была предназначена
для выписок из указанного на заглавном листе польско-немецко-фран
цузского словаря Михаила-Авраама Трока, изданного в Лейпциге
в 1764 и переизданного в 1802 году.
С течением времени, однако, Ходаковский начал делать выписки
из составленного Неедлым Чешско-немецкого словаря, из изданного
в 1704 г. в Москве Ф. Поликарповым „Славяно-греческо-латинского
треязычного лексикона", из „Нового российско-французско-немец
кого словаря, сочиненного по Словарю Академии" Иваном Геймом
(Москва, 1799) (...).
(...) можно заключить, что
работу над перечнем „старинных выражений" Ходаковский начал
около 1810 г. до приобретения им словаря Линде, первый том кото
рого увидел свет в конце 1810 г. Закончилась работа над названной
тетрадью — судя по цитируемым изданиям и почерку — около 1819 г.,
и надо полагать — в связи с приездом Ходаковского в Петербург.
К о м м е н т а р и й. Ходаковский приезжает в Петербург в 1819 г. К этому времени в общественном сознании уже сложилась общая картина о происхождении "Слова". Ив этой ситуации могла ли молодому исследователю, попавшему под обаяние песен Бояна, прийти в голову мысль об уточнении времени написания текста этого общепризнанного шедевра?
Ф.Я.Прийма в своей работе перечисляет словари древнепольского и древнечешского языков. В о п р о с: могли ли быть эти словари в библиотеке графа А.И.Мусина-Пушкина в XVIII в.? и если категорически нет, то почему?
"Замечания Ходаковского о „Слове о полку Игореве" обнаружи
ваются главным образом в двух его рукописях, одна из которых
состоит из переплетенных в один том документов и заметок самого
разнородного содержания, а другая, состоящая из четырех огромных
переплетенных томов, уже вошла в литературу под названием „Геогра
фического словаря" Ходаковского.
В первой рукописи интересующие нас записи и заметки сосредото
чены главным образом в помещенной в конце тома тетради, которой
Ходаковский дал следующее название: „Словарь старинных польских
выражений" („Slownik starodawnych polskich wyrazöw").
Первоначально, как следует полагать, тетрадь была предназначена
для выписок из указанного на заглавном листе польско-немецко-фран
цузского словаря Михаила-Авраама Трока, изданного в Лейпциге
в 1764 и переизданного в 1802 году.
С течением времени, однако, Ходаковский начал делать выписки
из составленного Неедлым Чешско-немецкого словаря, из изданного
в 1704 г. в Москве Ф. Поликарповым „Славяно-греческо-латинского
треязычного лексикона", из „Нового российско-французско-немец
кого словаря, сочиненного по Словарю Академии" Иваном Геймом
(Москва, 1799) (...).
(...) можно заключить, что
работу над перечнем „старинных выражений" Ходаковский начал
около 1810 г. до приобретения им словаря Линде, первый том кото
рого увидел свет в конце 1810 г. Закончилась работа над названной
тетрадью — судя по цитируемым изданиям и почерку — около 1819 г.,
и надо полагать — в связи с приездом Ходаковского в Петербург.
К о м м е н т а р и й. Ходаковский приезжает в Петербург в 1819 г. К этому времени в общественном сознании уже сложилась общая картина о происхождении "Слова". Ив этой ситуации могла ли молодому исследователю, попавшему под обаяние песен Бояна, прийти в голову мысль об уточнении времени написания текста этого общепризнанного шедевра?
Ф.Я.Прийма в своей работе перечисляет словари древнепольского и древнечешского языков. В о п р о с: могли ли быть эти словари в библиотеке графа А.И.Мусина-Пушкина в XVIII в.? и если категорически нет, то почему?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.82):
В „Словаре старинных выражений" нашел отражение ранний период
в занятиях Ходаковского „Словом о полку Игореве". Безусловно
более плодотворными были его занятия в петербургский и московский
периоды его жизни (1819—1824), когда он знакомится и общается
с Карамзиным и другими русскими историками и археографами, глав
ным образом, членами „Общества истории и древностей российских".
К о м м е н т а р и й. Нет, всё же не от Н.В.Гоголя был наслышан о З.Ходаковском А.С.Пушкин - от Н.М.Карамзина! Интересная же собралась компания "самовидцев" Игоревой песни под бойким пером знатного защитника древнего её происхождения.
В „Словаре старинных выражений" нашел отражение ранний период
в занятиях Ходаковского „Словом о полку Игореве". Безусловно
более плодотворными были его занятия в петербургский и московский
периоды его жизни (1819—1824), когда он знакомится и общается
с Карамзиным и другими русскими историками и археографами, глав
ным образом, членами „Общества истории и древностей российских".
К о м м е н т а р и й. Нет, всё же не от Н.В.Гоголя был наслышан о З.Ходаковском А.С.Пушкин - от Н.М.Карамзина! Интересная же собралась компания "самовидцев" Игоревой песни под бойким пером знатного защитника древнего её происхождения.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.90):
"В работе над комментированием „Слова о полку Игореве" Ходаков-
скому удалось разъяснить или приблизиться к разъяснению нескольких
темных мест древней поэмы. Эта работа убеждала Ходаковского в пол
ном соответствии поэмы об Игоревом походе с духом, обычаями,
понятиями и языком Руси XII в. Понятно поэтому, что возгласы
скептиков, независимо от того, чем они были продиктованы — заведо
мой ли предвзятостью, недомыслием или нежеланием углубляться
в изучение предмета, — понуждали Ходаковского к страстной защите
„Слова".
Об этих устных выступлениях Ходаковского в защиту „Слова" мы
можем судить лишь на основании косвенных данных: по некоторым
местам в исторических трудах Погодина и, главным образом, на осно
вании мнения о Ходаковском Пушкина. Источником сведений великого
поэта о Ходаковском был, как следует полагать, М. А. Максимович,
который знал Ходаковского при жизни и с уважением относился к его
ученым занятиям. Пушкин мог услышать характеристику Ходаковского
от Максимовича еще при встрече с ним в 1829 г. Если судить об этой
встрече по воспоминаниям Максимовича, она была посвящена обсужде
нию изданного Максимовичем в 1827 г. Сборника украинских народ
ных песен, а также и тех песен, которые хранились у Максимовича,
но в Сборник не вошли, т. е., вероятно также и песен из собрания
Ходаковского, в состав которого входило немало песен, подобных той,
которая особенно понравилась Пушкину („У Киіві на Подолі порубані
груші, Погубив же пес Мазепа невинна душі"). Для Максимовича,
усматривавшего преемственную связь между древней поэмой и украин
скими историческими песнями, воспоминание о Ходаковском в обста
новке упомянутой встречи с Пушкиным было вполне уместным. Мнение
свое о „Слове о полку Игореве" и его „поэтическом однородстве"
с украинскими народными песнями Максимович доводил до сведения
Пушкина вероятно еще до 1834 г., когда это мнение в новом издании
песен Максимовича было высказано печатно, что подтверждается
письмом Максимовича к П. А. Вяземскому от 17 февраля 1833 г.*
Здесь же будет уместно указать и на то, что экземпляр своего нового
издания украинских народных песен, в котором содержатся неодно-
кратные ссылки на Ходаковского, в 1834 г. Максимович подарил
Пушкину."
К о м м е н т а р и й. Как видно, Максимович своими исследованиями в области украинского фольклора устанавливает тесную связь между текстом "Слова" и народными историческими песнями. В о п р о с: разве не мог предполагаемый Автор "Слова" (группа единомышленников) XVIII в. проявить тот же интерес к украинскому фольклору, что и Ходаковский с Максимовичем с тем, чтобы собранный богатый материал обработать должным образом и полученный результат применить для создания поэтического полотна "Слова"?
"В работе над комментированием „Слова о полку Игореве" Ходаков-
скому удалось разъяснить или приблизиться к разъяснению нескольких
темных мест древней поэмы. Эта работа убеждала Ходаковского в пол
ном соответствии поэмы об Игоревом походе с духом, обычаями,
понятиями и языком Руси XII в. Понятно поэтому, что возгласы
скептиков, независимо от того, чем они были продиктованы — заведо
мой ли предвзятостью, недомыслием или нежеланием углубляться
в изучение предмета, — понуждали Ходаковского к страстной защите
„Слова".
Об этих устных выступлениях Ходаковского в защиту „Слова" мы
можем судить лишь на основании косвенных данных: по некоторым
местам в исторических трудах Погодина и, главным образом, на осно
вании мнения о Ходаковском Пушкина. Источником сведений великого
поэта о Ходаковском был, как следует полагать, М. А. Максимович,
который знал Ходаковского при жизни и с уважением относился к его
ученым занятиям. Пушкин мог услышать характеристику Ходаковского
от Максимовича еще при встрече с ним в 1829 г. Если судить об этой
встрече по воспоминаниям Максимовича, она была посвящена обсужде
нию изданного Максимовичем в 1827 г. Сборника украинских народ
ных песен, а также и тех песен, которые хранились у Максимовича,
но в Сборник не вошли, т. е., вероятно также и песен из собрания
Ходаковского, в состав которого входило немало песен, подобных той,
которая особенно понравилась Пушкину („У Киіві на Подолі порубані
груші, Погубив же пес Мазепа невинна душі"). Для Максимовича,
усматривавшего преемственную связь между древней поэмой и украин
скими историческими песнями, воспоминание о Ходаковском в обста
новке упомянутой встречи с Пушкиным было вполне уместным. Мнение
свое о „Слове о полку Игореве" и его „поэтическом однородстве"
с украинскими народными песнями Максимович доводил до сведения
Пушкина вероятно еще до 1834 г., когда это мнение в новом издании
песен Максимовича было высказано печатно, что подтверждается
письмом Максимовича к П. А. Вяземскому от 17 февраля 1833 г.*
Здесь же будет уместно указать и на то, что экземпляр своего нового
издания украинских народных песен, в котором содержатся неодно-
кратные ссылки на Ходаковского, в 1834 г. Максимович подарил
Пушкину."
К о м м е н т а р и й. Как видно, Максимович своими исследованиями в области украинского фольклора устанавливает тесную связь между текстом "Слова" и народными историческими песнями. В о п р о с: разве не мог предполагаемый Автор "Слова" (группа единомышленников) XVIII в. проявить тот же интерес к украинскому фольклору, что и Ходаковский с Максимовичем с тем, чтобы собранный богатый материал обработать должным образом и полученный результат применить для создания поэтического полотна "Слова"?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 6 (стр.91):
"Некоторые сведения о Ходаковском Пушкин мог получить также
и от Гоголя, державшего у себя в 1833—1834 гг., как сказано выше,
собрание песен Ходаковского и обсуждавшего в это же время вместе
с великим поэтом вопросы, связанные с украинской народной песней.
Но в том и в другом случае первоисточником сведений Пушкина
о Ходаковском выступает М. А. Максимович. Между взглядами
М. А. Максимовича на древнюю поэму об Игоревом походе и анало
гичными взглядами Ходаковского существовала несомненная, хотя до
сих пор и не исследованная зависимость. В этой связи значительный
интерес представляет следующее место из письма митрополита Евгения
к В. Г. Анастасевичу от 12 июля 1820 года: „Жадничаю узнать,
выхлопотал ли что ему (Ходаковскому. — Ф. П.) министр при отъезде
государя. А я гадаю, что он ему объявит, что на сие (экспедицию. —
Ф. П.) не последовало благоволения, к сожалению, как и часто так
объявляют. Пусть лучше потрудится нам перетолковать по-своему
Игореву песнь собранными им песнями". (...) Совершенно
очевидно, что в названном письме митрополит Евгений высказывал
не свое собственное пожелание, а излагал ставший ему известным замы
сел Ходаковского. Об этом замысле митрополит Евгений мог узнать
при встрече своей с Ходаковский 1 октября 1819 г., о которой
двумя днями позднее он сообщал тому же Анастасевичу: „Третьего
ж дня сел было отвечать вам, но в 12-м часу ночи нечаянно явился
ко мне Ходаковский и до 7 часу вечера занимал меня чтением
своих теорий, на другой день тоже доканчивал и едет к вам тем же
занять вас: приготовьтесь к терпению".
К о м м е н т а р и й. Известно, что киевский митрополит Евгений скептически относился к древнему происхождению "Слова". И его фраза "приготовьтесь к терпению" может говорить о том, что ему, митрополиту, стоило больших усилий умерить пыл столь страстного поборника идеи о древности Игоревой песни.
Ф.Я Прийма называет только двух человек, Максимовича и Гоголя, кто должен был бы рассказать Пушкину о Ходоковском. А как же Н.М.Карамзин? Ведь Пушкин заинтересовался "Словом" ещё с лицейских лет, и разговор о "Слове" между Карамзиным и Пушкиным, если он не зафиксирован ни каким документом эпохи, то остаётся осязаемым тонкими фибрами души для каждого исследователя данного вопроса. От Карамзина до Ходаковского Пушкину простирается наикратчайший путь именно через "Слово".
"Некоторые сведения о Ходаковском Пушкин мог получить также
и от Гоголя, державшего у себя в 1833—1834 гг., как сказано выше,
собрание песен Ходаковского и обсуждавшего в это же время вместе
с великим поэтом вопросы, связанные с украинской народной песней.
Но в том и в другом случае первоисточником сведений Пушкина
о Ходаковском выступает М. А. Максимович. Между взглядами
М. А. Максимовича на древнюю поэму об Игоревом походе и анало
гичными взглядами Ходаковского существовала несомненная, хотя до
сих пор и не исследованная зависимость. В этой связи значительный
интерес представляет следующее место из письма митрополита Евгения
к В. Г. Анастасевичу от 12 июля 1820 года: „Жадничаю узнать,
выхлопотал ли что ему (Ходаковскому. — Ф. П.) министр при отъезде
государя. А я гадаю, что он ему объявит, что на сие (экспедицию. —
Ф. П.) не последовало благоволения, к сожалению, как и часто так
объявляют. Пусть лучше потрудится нам перетолковать по-своему
Игореву песнь собранными им песнями". (...) Совершенно
очевидно, что в названном письме митрополит Евгений высказывал
не свое собственное пожелание, а излагал ставший ему известным замы
сел Ходаковского. Об этом замысле митрополит Евгений мог узнать
при встрече своей с Ходаковский 1 октября 1819 г., о которой
двумя днями позднее он сообщал тому же Анастасевичу: „Третьего
ж дня сел было отвечать вам, но в 12-м часу ночи нечаянно явился
ко мне Ходаковский и до 7 часу вечера занимал меня чтением
своих теорий, на другой день тоже доканчивал и едет к вам тем же
занять вас: приготовьтесь к терпению".
К о м м е н т а р и й. Известно, что киевский митрополит Евгений скептически относился к древнему происхождению "Слова". И его фраза "приготовьтесь к терпению" может говорить о том, что ему, митрополиту, стоило больших усилий умерить пыл столь страстного поборника идеи о древности Игоревой песни.
Ф.Я Прийма называет только двух человек, Максимовича и Гоголя, кто должен был бы рассказать Пушкину о Ходоковском. А как же Н.М.Карамзин? Ведь Пушкин заинтересовался "Словом" ещё с лицейских лет, и разговор о "Слове" между Карамзиным и Пушкиным, если он не зафиксирован ни каким документом эпохи, то остаётся осязаемым тонкими фибрами души для каждого исследователя данного вопроса. От Карамзина до Ходаковского Пушкину простирается наикратчайший путь именно через "Слово".
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 7 (стр.91-92):
"Таким образом, мы имеем основание утверждать, что уже в 1819 г.
Ходаковский ставил перед собой задачу объяснения и доказательства
достоверности „Слова о полку Игореве" путем сличения его с народ
ным песенным творчеством и что свои замыслы в этом отношении
он настойчиво излагал своим друзьям.
(...) Несмотря на то, что наши представления о Зориане Доленге-Хода-
ковском как об исследователе „Слова о полку Игореве" еще далеки
от требуемой полноты, даже изложенные выше материалы убеждают
нас в том, что ссылка Пушкина на Ходаковского, как на знатока
„Песни о полку Игореве", не являлась чем-то случайным. Ходаковский
действительно был одним из первых и для своего времени выдаю
щимся исследователем древнейшего памятника русского художествен
ного слова.
К о м м е н т а р и й. В Версии написания "Слова" в XVIII в. З.Ходаковский своими исследованиями проводил по своей сути доказательство того положения, что предполагаемый Автор XVIII в. для создания текста "Слова" обязательно должен был изучить украинские исторические песни.
"Таким образом, мы имеем основание утверждать, что уже в 1819 г.
Ходаковский ставил перед собой задачу объяснения и доказательства
достоверности „Слова о полку Игореве" путем сличения его с народ
ным песенным творчеством и что свои замыслы в этом отношении
он настойчиво излагал своим друзьям.
(...) Несмотря на то, что наши представления о Зориане Доленге-Хода-
ковском как об исследователе „Слова о полку Игореве" еще далеки
от требуемой полноты, даже изложенные выше материалы убеждают
нас в том, что ссылка Пушкина на Ходаковского, как на знатока
„Песни о полку Игореве", не являлась чем-то случайным. Ходаковский
действительно был одним из первых и для своего времени выдаю
щимся исследователем древнейшего памятника русского художествен
ного слова.
К о м м е н т а р и й. В Версии написания "Слова" в XVIII в. З.Ходаковский своими исследованиями проводил по своей сути доказательство того положения, что предполагаемый Автор XVIII в. для создания текста "Слова" обязательно должен был изучить украинские исторические песни.
АлександрЛ
experienced
______________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
............ Акад. А.С.Орлов. "Слово о полу Игореве". М.-Л., 1946 г. .............
Фрагмент 1 (стр.6):
"Созданное на юго-восточной окраине Руси, оно там не залежалось, не затерялось
на границе "дикого поля"; оно обошло весь горизонт русской территории, не раз
пересекло его окружность и, через двадцать лет после появления, поэтической его
речью пользовались, или пословицей, на далёком северо-западном крае Руси."
К о м м е н т а р и й. "Слово" было всегда и везде, но удивительным образом ни разу не попало в так называемые Индексы запрещённых книг, которые велись на Руси начиная с XII в. В своё время С.Я.Лурье, занимаясь впросами "Задонщины" и творчеством писателя XV в. Ефросином, обратил внимание на то, что Ефросин оставил после себя два списка таких Индексов. Особенностью Ефросина было и то, что он обязательно составлял для себе список того произведения, которое ему нужно было в работе. Так вот, в написании своей "Задонщины" в версии древнего происхождения "Слова" Ефросин обязан был бы пользоваться текстом "Слова" - такова логика взаимоотношения всех списков "Задонщины" с поэмой. Но в обширном наследии Ефросина нет ни единого намёка, кроме "Задонщины", на то, что "Слово" было ему знакомо. Нет "Слова" и в Индексе запрещённых книг.
Как факт, С.Я.Лурье, всю жизнь занимаясь вопросами древнерусской литературы, о "Слове" не оставил ни строчки. При этом он был другом и верным помощником А.А.Зимину в деле доказательства позднего происхождения "Слова". Полагаю, что именно книжник Ефросин и его наследие стали для С.Я.Лурье "точкой невозврата".
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
............ Акад. А.С.Орлов. "Слово о полу Игореве". М.-Л., 1946 г. .............
Фрагмент 1 (стр.6):
"Созданное на юго-восточной окраине Руси, оно там не залежалось, не затерялось
на границе "дикого поля"; оно обошло весь горизонт русской территории, не раз
пересекло его окружность и, через двадцать лет после появления, поэтической его
речью пользовались, или пословицей, на далёком северо-западном крае Руси."
К о м м е н т а р и й. "Слово" было всегда и везде, но удивительным образом ни разу не попало в так называемые Индексы запрещённых книг, которые велись на Руси начиная с XII в. В своё время С.Я.Лурье, занимаясь впросами "Задонщины" и творчеством писателя XV в. Ефросином, обратил внимание на то, что Ефросин оставил после себя два списка таких Индексов. Особенностью Ефросина было и то, что он обязательно составлял для себе список того произведения, которое ему нужно было в работе. Так вот, в написании своей "Задонщины" в версии древнего происхождения "Слова" Ефросин обязан был бы пользоваться текстом "Слова" - такова логика взаимоотношения всех списков "Задонщины" с поэмой. Но в обширном наследии Ефросина нет ни единого намёка, кроме "Задонщины", на то, что "Слово" было ему знакомо. Нет "Слова" и в Индексе запрещённых книг.
Как факт, С.Я.Лурье, всю жизнь занимаясь вопросами древнерусской литературы, о "Слове" не оставил ни строчки. При этом он был другом и верным помощником А.А.Зимину в деле доказательства позднего происхождения "Слова". Полагаю, что именно книжник Ефросин и его наследие стали для С.Я.Лурье "точкой невозврата".
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр.17):
"Рассказ Лаврентьевской летописи, будучи отрывочен в кое чём дополняет
Ипатьевскую летопись, но местами противоречит не только ей, но и "Слову
о полку Игореве". К князьям, предпринявшим поход и потерпевшим поход,
Лаврентьевская летопись проявила наибольшее несочувствие; вообще рассказ
её явно тенденциозен. Кроме того он подвергся редакции какого-то церковника,
нагрузившего изложение из Пророчеств, Псалтири и Апостола."
К о м м е н т а р и й. Рассказ Ипатьевской летописи (список середины XV - го в.) кое в чём дополняет Лаврентьевскую летопись (список 1377 г.), но местами противоречит ей и согласуется со "Словом о полку Игореве (время написания поэмы в процессе выяснения). Ипатьевская летопись проявила наибольшее сочувствие к кн. Игорю, попавшему, как и вел. кн. Василий Тёмный в 1445 г., в плен. Вообще рассказ Ипатьевской летописи явно тенденциозен, насыщен имперфектами глаголов, что характерно для агиографии, и имеет явно вставочный (фантазийный) характер.
"Рассказ Лаврентьевской летописи, будучи отрывочен в кое чём дополняет
Ипатьевскую летопись, но местами противоречит не только ей, но и "Слову
о полку Игореве". К князьям, предпринявшим поход и потерпевшим поход,
Лаврентьевская летопись проявила наибольшее несочувствие; вообще рассказ
её явно тенденциозен. Кроме того он подвергся редакции какого-то церковника,
нагрузившего изложение из Пророчеств, Псалтири и Апостола."
К о м м е н т а р и й. Рассказ Ипатьевской летописи (список середины XV - го в.) кое в чём дополняет Лаврентьевскую летопись (список 1377 г.), но местами противоречит ей и согласуется со "Словом о полку Игореве (время написания поэмы в процессе выяснения). Ипатьевская летопись проявила наибольшее сочувствие к кн. Игорю, попавшему, как и вел. кн. Василий Тёмный в 1445 г., в плен. Вообще рассказ Ипатьевской летописи явно тенденциозен, насыщен имперфектами глаголов, что характерно для агиографии, и имеет явно вставочный (фантазийный) характер.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.18):
"Затмение действительно случилось 1 мая 1185 г.; у Донца оно видимо было в 3 ч. 25 мин.
по киевскому времени, т.е. при начале "вечери" на Руси. В Лаврентьевской летописи
затмение описано ярче Ипатьевской: "бысть знаменье въ солнци, и молочно бысть
велми, яко и звЕзды бысть велми, яко и звЕзды видЕти человЕкомъ в очью яко зелено
бяше, и въ солнци учинися яко мЕсяцъ, изъ рогъ егояко угль исхожаше: страшно
бЕ видЕти человЕкомъ знаменье божье". Это описание стоит в Лаврентьевской летописи
вне повести о походе Игоря, перед повестью, отделённое от неё ещё известием о
рождении у Всеволода Суздальского сына Константина."
К о м м е н т а р и й. Как видно, в Лаврентьевской повести солнечное затмение существует само по себе, а поход кн. Игоря преспокойно обошёлся без участия в нём божьего знамения. А это как прикажете понимать? А откуда тогда взялось "вои тьмою прикрыты"? Что, это было выдумкой как редактора Ипатьевской летописи, так и Автора "Слова"? Они фантазировали вместе или поодиночке? А может быть редактор Лаврентьевской летописи что-то перепутал и не смог приметить слона, т.е. затмения во время похода кн. Игоря ?
"Затмение действительно случилось 1 мая 1185 г.; у Донца оно видимо было в 3 ч. 25 мин.
по киевскому времени, т.е. при начале "вечери" на Руси. В Лаврентьевской летописи
затмение описано ярче Ипатьевской: "бысть знаменье въ солнци, и молочно бысть
велми, яко и звЕзды бысть велми, яко и звЕзды видЕти человЕкомъ в очью яко зелено
бяше, и въ солнци учинися яко мЕсяцъ, изъ рогъ егояко угль исхожаше: страшно
бЕ видЕти человЕкомъ знаменье божье". Это описание стоит в Лаврентьевской летописи
вне повести о походе Игоря, перед повестью, отделённое от неё ещё известием о
рождении у Всеволода Суздальского сына Константина."
К о м м е н т а р и й. Как видно, в Лаврентьевской повести солнечное затмение существует само по себе, а поход кн. Игоря преспокойно обошёлся без участия в нём божьего знамения. А это как прикажете понимать? А откуда тогда взялось "вои тьмою прикрыты"? Что, это было выдумкой как редактора Ипатьевской летописи, так и Автора "Слова"? Они фантазировали вместе или поодиночке? А может быть редактор Лаврентьевской летописи что-то перепутал и не смог приметить слона, т.е. затмения во время похода кн. Игоря ?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.64):
"Дошедшие до нас полные непосредственные воспроизведения подлинного
Мусин-Пушкинского списка (XVI ) "Слова о полку Игореве, т.е. первое печатное
издание 1800 г. (П) и писарская копия 1795-1796 г., найденная среди
екатерининских бумаг в Государственном Архиве (Ар), неточно и несогласно
передают подлинную рукопись. Оба эти воспроизведения сверх того сделаны
по графике конца XVIII века и частично обнаруживают в разной степени влияние
орфографии этого времени."
К о м м е н т а р и й. Окажись Екатерининская рукопись "найденной" не в 1864 г., а до пожара Москвы 1812 г., все "несогласия" между изданием 1800 г. и Екатерининской рукописью уже при жизни первоиздателя "Слова" графа А.И.Мусина-Пушкина прочитывались бы как свидетельства лингвистического порядка против древнего происхождения поэмы. При этом все "влияния орфографии этого времени" были бы уже тогда уликой в том, что в тексте поэмы "Слово о полку Игореве" употребляется язык именно XVIII в.
"Дошедшие до нас полные непосредственные воспроизведения подлинного
Мусин-Пушкинского списка (XVI ) "Слова о полку Игореве, т.е. первое печатное
издание 1800 г. (П) и писарская копия 1795-1796 г., найденная среди
екатерининских бумаг в Государственном Архиве (Ар), неточно и несогласно
передают подлинную рукопись. Оба эти воспроизведения сверх того сделаны
по графике конца XVIII века и частично обнаруживают в разной степени влияние
орфографии этого времени."
К о м м е н т а р и й. Окажись Екатерининская рукопись "найденной" не в 1864 г., а до пожара Москвы 1812 г., все "несогласия" между изданием 1800 г. и Екатерининской рукописью уже при жизни первоиздателя "Слова" графа А.И.Мусина-Пушкина прочитывались бы как свидетельства лингвистического порядка против древнего происхождения поэмы. При этом все "влияния орфографии этого времени" были бы уже тогда уликой в том, что в тексте поэмы "Слово о полку Игореве" употребляется язык именно XVIII в.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.206):
"Умнейший и тончайший знаток истинной поэзии, великий поэт, чудесный наш
Пушкин "с глубоким уважением говорил ... о поэтических достоинствах [Слова
о полку Игореве] и не сочувствовал нисколько мнениям скептиков, которого всего
сильнее действовали в его время" (История русской словесности Шевырёва, изд. 3,
СПб., 1887, стр.145).
Вот уже одно это свидетельствует о непорочности произведения. Поэтические
достоинства "Слова о полку Игореве", возбудившие в нашем великом поэте "глубокое
уважение", и есть прежде всего то главное, что непререкаемо говорит о
естественности памятника, о творчестве истинного поэта, а не о фабрикации
поддельщика".
К о м м е н т а р и й. Выходит (по А.С.Орлову), что "Слово" - это "фабрикация поддельщика", но ни как не поэма "с поэтическими достоинствами" и т.п., когда мы в меру других обстоятельств вынуждены рассматривать "Слово" в логике версии его написания в XVIII в. Такой подход к делу никак не назовёшь научным.
Академик А.С.Орлов здесь проявляет чрезмерную эмоциональность, которую переняли последующие поколения защитников версии древнего происхождения "Слова".
"Умнейший и тончайший знаток истинной поэзии, великий поэт, чудесный наш
Пушкин "с глубоким уважением говорил ... о поэтических достоинствах [Слова
о полку Игореве] и не сочувствовал нисколько мнениям скептиков, которого всего
сильнее действовали в его время" (История русской словесности Шевырёва, изд. 3,
СПб., 1887, стр.145).
Вот уже одно это свидетельствует о непорочности произведения. Поэтические
достоинства "Слова о полку Игореве", возбудившие в нашем великом поэте "глубокое
уважение", и есть прежде всего то главное, что непререкаемо говорит о
естественности памятника, о творчестве истинного поэта, а не о фабрикации
поддельщика".
К о м м е н т а р и й. Выходит (по А.С.Орлову), что "Слово" - это "фабрикация поддельщика", но ни как не поэма "с поэтическими достоинствами" и т.п., когда мы в меру других обстоятельств вынуждены рассматривать "Слово" в логике версии его написания в XVIII в. Такой подход к делу никак не назовёшь научным.
Академик А.С.Орлов здесь проявляет чрезмерную эмоциональность, которую переняли последующие поколения защитников версии древнего происхождения "Слова".
АлександрЛ
experienced
_____________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
........................... М.О. Скрипиль. "Слово Даниила Заточника". .........................
............................................. (в кн. ТОДРЛ, т.XI, 1955) ..........................................
Фрагмент 1 (стр.76):
"„Словом" называется сочинение Даниила Заточника и во всех со
хранившихся списках его первой редакции, кроме списка библиотеки
музея бывш. Кирилло-Белозерского монастыря № 2871.2. Ж. 74, опубли
кованного М. Н. Тихомировым, в котором оно именуется „Написанием
Данила Заточеника". Необходимо несколько остановиться на этом
списке, ввиду того, что издатель его, М. Н. Тихомиров, придает ему
особое значение.".
К о м м е н т а р и й. Нам уже стало известным, что граф А.И.Мусин-Пушкин до времени публикации в 1800 г. текста "Слова о полку Игореве" наведывался в стены Кирилло-Белозерского монастыря. А это означает, что мы можем с уверенностью предположить, что текст "Задонщины" в списке К-Б в версии написания поэмы в XVIII в. мог быть задействован в качестве строительного её материала.
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
........................... М.О. Скрипиль. "Слово Даниила Заточника". .........................
............................................. (в кн. ТОДРЛ, т.XI, 1955) ..........................................
Фрагмент 1 (стр.76):
"„Словом" называется сочинение Даниила Заточника и во всех со
хранившихся списках его первой редакции, кроме списка библиотеки
музея бывш. Кирилло-Белозерского монастыря № 2871.2. Ж. 74, опубли
кованного М. Н. Тихомировым, в котором оно именуется „Написанием
Данила Заточеника". Необходимо несколько остановиться на этом
списке, ввиду того, что издатель его, М. Н. Тихомиров, придает ему
особое значение.".
К о м м е н т а р и й. Нам уже стало известным, что граф А.И.Мусин-Пушкин до времени публикации в 1800 г. текста "Слова о полку Игореве" наведывался в стены Кирилло-Белозерского монастыря. А это означает, что мы можем с уверенностью предположить, что текст "Задонщины" в списке К-Б в версии написания поэмы в XVIII в. мог быть задействован в качестве строительного её материала.
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________________________
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Н. В. ШАРЛЕМАНЬ. Заметки к „Слову о полку Игореве". „Заря с в ѣ тъ запала ".
.............................................. (в кн.: ТОДРЛ, т.XI, 1955) .................................................
Фрагмент 1 (стр. 8):
"Один из первых переводчиков „Слова о полку Игореве" А. М. Бело-
сельский в конце XVIII века заметил: „Сия поэма написана на исходе
XII ст. на словено-русском языке, но столько встречается в ней мало
российских названий, что не знающему польского языка трудно и пони
мать". Еще определенней высказался В. Пассек: „Бессмертное Слово
о походе Игоря есть произведение Малороссии". М. А. Максимович
сближал украинские народные песни со „Словом о полку Игореве". Как
ни относиться к односторонним высказываниям первых двух авторов,
все же нужно согласиться, что в древнерусском языке, в частности
в „Слове о полку Игореве", содержится большое количество слов и
выражений, полностью сохранившихся в современном украинском языке.
Да иначе и быть не могло, так как „Слово о полку Игореве" — произведе
ние общего предка трех народов: русского, украинского и белорусского.
К созвучным современному украинскому языку выражениям при
надлежит фраза „заря свѣт запала".
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. "сближение" М.А.Максимовичем украинских народных песен со "Словом" должно свидетельствовать о том, что предполагаемый Автор XVIII в. использовал украинские народные песни в качестве строительного материала.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (1995 г., т.5, стр.217):
ШАРЛЕМАНЬ Николай Васильевич (24.I.(5.II).1887, Кременчуг — 20.IV.1970, Киев) — укр. биолог, д-р биол. наук, проф. (с 1939). Учился в Киевск. реальном уч-ще (1896—1905), откуда исключен за участие в рев. событиях, был вольнослушателем на агрономич. отд-нии киевск. Политехн. ин-та (1906—10). В 1912—14 прошел практич. стаж в Департаменте земледелия и получил звание младшего специалиста по прикладной зоологии. С 1919 Ш. — сотрудник киевск. Зоологич. музея. По 1941 работал в системе АН Украины. Оказавшись в оккупир. немцами Киеве, Ш. продолжал оберегать коллекции Ин-та зоологии, которые намеревались вывезти в Познань. С 1946 работал в Управлении по делам охотничьего хозяйства, преподавал в Киевск. лесохоз. ин-те.
Ш. — автор более 300 работ, посвящ. фауне Украины (систематике, геогр. распространению животных, экологии, краеведению, истории фауны; особое место занимают его статьи по орнитологии). Ряд трудов Ш. посвятил изучению природы в ист.-культурном аспекте (напр., статья «Животный мир и охота в окрестностях Киева 900 лет назад» (1938), основанная на анализе сюжетов фресок Софийского собора).
Ш. принадлежит много ценных наблюдений над текстом С. В статье 1948 он отмечает до 80 упоминаний диких животных и птиц в С. Это упоминания сокола, лебедя, утки (гоголя), орла, черного и серо-дымчатого ворона, галки, сороки, дятла, зегзицы-чибиса, волка, тура, лисицы, горностая, бобра, белки, пардуса (гепарда), полоза. Ш. отмечает охотничьи термины («влъкомъ рыскаше», «нарищуще» и т. д.), изображение в С. издаваемых животными и птицами звуков. В работах 1950-х Ш. сопоставляет описание похода Игоря в С. и Ипат. лет. и уточняет его хронологию по фенологич. приметам. Уточняет Ш. и время побега Игоря из плена (по его мнению — весна) и даже время суток, ориентируясь на поведение упоминаемых в С. птиц. Ряд статей Ш. посвящает толкованию «темных мест» С. («заря свѣтъ запала», «полозіе», «растѣкашется мыслію по древу» и др.). Реалии С. Ш. стремится «привязать» к Киеву (Плесенск С. — это, по Ш., урочище Плоское под Киевом, «дебрь Кисаня» — дебрь Кияня, т. е. лес подле Киева). Ш. высказал также предположение, что Путивль С. — не одноимен. город, а село под Новгородом-Северским. Работы Ш. построены на прочтении текста С. как строго документального описания, а не поэтич. произведения.
Ш. выдвинул гипотезу, согласно которой автором С. был сам Игорь Святославич. Впервые это предположение было оглашено в докл. 1952, затем повторено в докл. 1967; опубликован докл. Ш. посмертно в 1985. Эта гипотеза встретила поддержку в романе-эссе В. А. Чивилихина «Память» (Чивилихин В. Собр. соч. М., 1985. Т. 3. С. 634—637).
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Н. В. ШАРЛЕМАНЬ. Заметки к „Слову о полку Игореве". „Заря с в ѣ тъ запала ".
.............................................. (в кн.: ТОДРЛ, т.XI, 1955) .................................................
Фрагмент 1 (стр. 8):
"Один из первых переводчиков „Слова о полку Игореве" А. М. Бело-
сельский в конце XVIII века заметил: „Сия поэма написана на исходе
XII ст. на словено-русском языке, но столько встречается в ней мало
российских названий, что не знающему польского языка трудно и пони
мать". Еще определенней высказался В. Пассек: „Бессмертное Слово
о походе Игоря есть произведение Малороссии". М. А. Максимович
сближал украинские народные песни со „Словом о полку Игореве". Как
ни относиться к односторонним высказываниям первых двух авторов,
все же нужно согласиться, что в древнерусском языке, в частности
в „Слове о полку Игореве", содержится большое количество слов и
выражений, полностью сохранившихся в современном украинском языке.
Да иначе и быть не могло, так как „Слово о полку Игореве" — произведе
ние общего предка трех народов: русского, украинского и белорусского.
К созвучным современному украинскому языку выражениям при
надлежит фраза „заря свѣт запала".
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. "сближение" М.А.Максимовичем украинских народных песен со "Словом" должно свидетельствовать о том, что предполагаемый Автор XVIII в. использовал украинские народные песни в качестве строительного материала.
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (1995 г., т.5, стр.217):
ШАРЛЕМАНЬ Николай Васильевич (24.I.(5.II).1887, Кременчуг — 20.IV.1970, Киев) — укр. биолог, д-р биол. наук, проф. (с 1939). Учился в Киевск. реальном уч-ще (1896—1905), откуда исключен за участие в рев. событиях, был вольнослушателем на агрономич. отд-нии киевск. Политехн. ин-та (1906—10). В 1912—14 прошел практич. стаж в Департаменте земледелия и получил звание младшего специалиста по прикладной зоологии. С 1919 Ш. — сотрудник киевск. Зоологич. музея. По 1941 работал в системе АН Украины. Оказавшись в оккупир. немцами Киеве, Ш. продолжал оберегать коллекции Ин-та зоологии, которые намеревались вывезти в Познань. С 1946 работал в Управлении по делам охотничьего хозяйства, преподавал в Киевск. лесохоз. ин-те.
Ш. — автор более 300 работ, посвящ. фауне Украины (систематике, геогр. распространению животных, экологии, краеведению, истории фауны; особое место занимают его статьи по орнитологии). Ряд трудов Ш. посвятил изучению природы в ист.-культурном аспекте (напр., статья «Животный мир и охота в окрестностях Киева 900 лет назад» (1938), основанная на анализе сюжетов фресок Софийского собора).
Ш. принадлежит много ценных наблюдений над текстом С. В статье 1948 он отмечает до 80 упоминаний диких животных и птиц в С. Это упоминания сокола, лебедя, утки (гоголя), орла, черного и серо-дымчатого ворона, галки, сороки, дятла, зегзицы-чибиса, волка, тура, лисицы, горностая, бобра, белки, пардуса (гепарда), полоза. Ш. отмечает охотничьи термины («влъкомъ рыскаше», «нарищуще» и т. д.), изображение в С. издаваемых животными и птицами звуков. В работах 1950-х Ш. сопоставляет описание похода Игоря в С. и Ипат. лет. и уточняет его хронологию по фенологич. приметам. Уточняет Ш. и время побега Игоря из плена (по его мнению — весна) и даже время суток, ориентируясь на поведение упоминаемых в С. птиц. Ряд статей Ш. посвящает толкованию «темных мест» С. («заря свѣтъ запала», «полозіе», «растѣкашется мыслію по древу» и др.). Реалии С. Ш. стремится «привязать» к Киеву (Плесенск С. — это, по Ш., урочище Плоское под Киевом, «дебрь Кисаня» — дебрь Кияня, т. е. лес подле Киева). Ш. высказал также предположение, что Путивль С. — не одноимен. город, а село под Новгородом-Северским. Работы Ш. построены на прочтении текста С. как строго документального описания, а не поэтич. произведения.
Ш. выдвинул гипотезу, согласно которой автором С. был сам Игорь Святославич. Впервые это предположение было оглашено в докл. 1952, затем повторено в докл. 1967; опубликован докл. Ш. посмертно в 1985. Эта гипотеза встретила поддержку в романе-эссе В. А. Чивилихина «Память» (Чивилихин В. Собр. соч. М., 1985. Т. 3. С. 634—637).
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр. 7):
"Памва Берында, который, судя по подбору ряда слов в „Лексиконе
словеноросском" (1627), был знаком со „Словом о полку Игореве",
слово „заря" переводит как „зоря, свѣтлость". Возможно поэтому, что
„заря" и „свет" в древности были синонимами.
Издатели первого печатного издания „Слова" интересующую нас
фразу перевели: „свет зари погасает". Д. Дубенский почти полвека
спустя интерпретировал это место так: „заря с светом пропала". В ком
ментарии он писал: „заря запала — заложила, залегла свет, от глагола
западати". О. Огоновский утверждал, что слово „свет" является „при
датком" (attribution) к слову „заря", поэтому с последним и согласован
глагол „запала". Всю фразу он перевел так: „Довго ніч меркне, заря
світлая запала, и мгла поля покрила"."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. удостоверенная Н.В.Шарлеменем общность между "Лексиконом словеноросским" Памвы Беренды (1627) и текстом "Слова" является свидетельством того, что предполагаемый Автор XVIII в. мог пользоваться в своей работе указанным "Лексиконом".
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (1995, т.2, стр.141-144):
ДУБЕНСКИЙ Дмитрий Никитич (ум. 1863, Москва) — историк, магистр Моск. ун-та. Автор ряда публикаций юридич. документов (в том числе «Русской правды») и статей, печатавшихся в ВОИДР и ЧОИДР в кон. 40-х XIX в. Чл. ОИДР (с 1840).
Д. впервые обратился к С. в статье «Опыт о народном русском стихосложении». Отметив, что ритмику С. трудно подвести под какой-либо стихотв. размер, он высказал предположение, что оно написано гекзаметром. В 1844 в сер. «Русские древности» (вып. 3) Д. издал С. Книгу открывает вступ. статья. Рассматривая в ней историю Мусин-Пушкинского сборника и его состав, Д., в частности, приводит сведения о дате рукописи (кон. XIV в.), сообщ. ему А. Ф. Малиновским. «Редактор (Д. пишет о себе. — О. Т.) незадолго до кончины незабвенного любителя наших древностей, не бывши еще членом Общества и ему лично известным, имел счастье быть у первого редактора Слово о П. Иг. А. Ф. Малиновского; с чувством истинного уважения говорил он об этом творении, горько жаловался на критиков и завещал (так случилось!) выставить этот самый век подлинной рукописи» (С. VIII). Далее Д. подробно, с примерами и выписками, рассматривает изд. С., осуществл. А. С. Шишковым, Я. О. Пожарским, Н. Грамматиным, Н. А. Полевым, А. Ф. Вельтманом, М. А. Максимовичем, И. П. Сахаровым, И. М. Снегиревым. В этих оценках проступают основные требования Д. к критике текста: он осуждает неправомерные, хотя и отвечающие нормам яз., поправки древнерус. текста («не значит ли это стирать признаки века, чистить дресвою монеты? И на что после будут годиться все ваши издания, ежели мы так на них переведем рукописи?» С. XIII), приветствует поиски параллелей к речениям С. из древнерус., а не др. слав. яз., возражает против отдельных конъектур. Разбирая изд. Снегирева, Д. останавливает внимание на сходстве С. со «Сказанием о Мамаевом побоище», приводит ряд параллельных мест и решительно отстаивает мысль, что «Сказание» подражало С., а не наоборот, подчеркивая богатство и «смелость» яз. и образной системы С. Д. анализирует приписку в Апостоле 1307 и рассуждает о памятниках, совр. С., обращая особое внимание на «Моление» («Слово») Даниила Заточника, в котором он находит близость к С. «по духу, языку и формам грамматическим» (С. XII). Завершается введение рассуждением о яз. С.; при этом Д. рассматривает черты морфологии и орфографии С., свидетельствующие о его соответствии нормам древнерус. яз.; орфографич. разнобой в С. Д. сопоставляет с примерами того же явления, извлеч. им из Грамоты 1229, возражая тем самым недоверчивым скептикам.
Большую часть книги занимает текст С. (переданный без отклонений от Перв. изд.), прозаич. перевод и подробнейшие комм. Они включают в себя языковые параллели, грамматич. справки и объяснения непонятных слов и «темных мест». Параллели приведены по преимуществу из летописей (которые цитируются по извлечениям, приводимым в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина), реже из грамот и посланий. В грамматич. комм. Д. опирается чаще всего на грамматику Й. Добровского (переведенную на рус. яз. С. П. Шевыревым и М. П. Погодиным в 1833). Некоторые комм. Д. представляют интерес. Выражение «старыми словесы трудных повестей» он переводит как «поэтическим языком героических (ратных) повестей»; в «диве» Д. видит зловещую птицу, напр., удода; обосновывает поправку «оступиша» из «отступиша»; предлагает поправку «Ярославль сынъ Всеволодъ»; пытается объяснить слово «усобица» («Усобица княземъ на поганые погыбе») как «обоюдное дело, союз», а не «междоусобица»; Д. предлагает поправку «одѣвахъте» на «одѣвахутъ», «бусови врани», согласно Д., либо «бесовы», либо производное слово от имени Бус-Болуш, половецкий хан. Д. объясняет, как в Крыму могли оказаться готские девы, комментирует выражение «въ мытехъ» и слова «и схоти ю на кровать» как метафорич. уподобление битвы свадьбе, приближается к пониманию слов «рози нося» (он догадывается, что здесь скрыто наречие «розно») и т. д. Особенно много в комм. объяснений отдельных слов, причем свои толкования Д. обосновывает параллельными чтениями из древнерус. памятников, преимущ. из летописей. Именно так он толкует слова «потяти», «комонь», «потоптати», «паволока», «кожухъ», «шеломянь», «тутнути», «поскепати», «усобица», «туга», «крѣсити», «кощей», «пардусъ», «были», «сулица» и мн. др. Особое внимание Д. уделяет словам, в возможности которых для яз. XII в. сомневались скептики, — «телега», «который», «салтанъ», «венедицы» и др. В своих примеч. Д. широко использует материалы своих предшественников: Пожарского, П. Г. Буткова, Максимовича, Снегирева, Вельтмана и др. Завершает изд. полный указатель слов с грамматич. характеристикой каждой словоформы. Но, как справедливо отмечали рецензенты (Ф. И. Буслаев и Максимович), Д. не обратил достаточного внимания на худ. яз. С., его образную систему, рассматривая его скорее как ист. документ, чем как лит. произведение. Прозаич. перевод С., осуществл. Д., достаточно произволен и несовершенен. Так, напр., он пишет: «Если бы ты ущекотал полки эти, раскатываясь соловьем по мысленному древу», «венчая славою обе половины нашего времени», «О Русь, уже ты спустилась под гору», «пыль по полям стелется, знамены скрыпят», «миновало время Ярославово, не стало полков Олеговых», «Кобяка вихрем исторг из Лукоморья из среды сильных и несметных полчищ половецких, и очутился Кобяк в граде Киеве, во дворце Святославовом» и т. д.
Резкую критику вызвало понимание Д. зачина С. и образа Бояна. Д. перевел слова «помняшеть, бо, речь пѣрвых временъ усобицѣ» как «памятна старая поговорка на удальство князей» и считал, что речь идет здесь не о Бояне, а об авторе С. (С. 6—9). В соответствии с этим пониманием Д. полагал, что об авторе С. идет речь и в конце памятника, где он назван «песнотворцем старого времени Ярославова Святославова» (С. 248—251).
Тем не менее изд. Д. имело свое положит. значение прежде всего по богатству лексич. параллелей и стремлению объяснить (правда, не без ошибок и фантазий) значение и происхождение мн. слов.
Др. работы Д. по С. представляли его ответы оппонентам. В статье «О критических замечаниях г. Буслаева...» Д. защищает свое стремление отыскать максимальное число параллелей к С. и критикует Буслаева за его стремление видеть во всех образах С. отражение мифол. представлений. Однако в отдельных случаях Буслаев был прав: так, Д. не понял, напр., упоминания Хорса и предлагал видеть здесь обозначение Хазарии или Корсуня.
В статье «Отметки на некоторые места...» Д. болезненно реагировал на резкий и несправедливый отклик Максимовича в его рец. на книгу Новикова «Рассуждения о важнейших особенностях лужицких наречий» (Москв. 1850. № 1. Отд. 4. С. 19), поставившего Д. в упрек обилие и бесполезность обширных примеч. к тексту. Однако большую часть статьи Д. посвящает возражениям против рец. Максимовича на перевод Н. Гербеля (см.: Максимович М. А. Замечания на Песнь о полку Игореве в стихотворном переводе г. Гербеля // Москв. 1855. № 1 и 2). Возражения Д. по частным вопросам неосновательны, но справедливо его мнение, что лексич. параллели из памятников — это «единственный способ пояснить древний текст... и положить предел произволу толков, ни на чем не основанных» (Отметки на некоторые места... С. 12). Именно эта сторона работы Д. представила наибольшую ценность в истории изучения С.
"Памва Берында, который, судя по подбору ряда слов в „Лексиконе
словеноросском" (1627), был знаком со „Словом о полку Игореве",
слово „заря" переводит как „зоря, свѣтлость". Возможно поэтому, что
„заря" и „свет" в древности были синонимами.
Издатели первого печатного издания „Слова" интересующую нас
фразу перевели: „свет зари погасает". Д. Дубенский почти полвека
спустя интерпретировал это место так: „заря с светом пропала". В ком
ментарии он писал: „заря запала — заложила, залегла свет, от глагола
западати". О. Огоновский утверждал, что слово „свет" является „при
датком" (attribution) к слову „заря", поэтому с последним и согласован
глагол „запала". Всю фразу он перевел так: „Довго ніч меркне, заря
світлая запала, и мгла поля покрила"."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. удостоверенная Н.В.Шарлеменем общность между "Лексиконом словеноросским" Памвы Беренды (1627) и текстом "Слова" является свидетельством того, что предполагаемый Автор XVIII в. мог пользоваться в своей работе указанным "Лексиконом".
П р и л о ж е н и е. Энциклопедия "Слова о полку Игореве" (1995, т.2, стр.141-144):
ДУБЕНСКИЙ Дмитрий Никитич (ум. 1863, Москва) — историк, магистр Моск. ун-та. Автор ряда публикаций юридич. документов (в том числе «Русской правды») и статей, печатавшихся в ВОИДР и ЧОИДР в кон. 40-х XIX в. Чл. ОИДР (с 1840).
Д. впервые обратился к С. в статье «Опыт о народном русском стихосложении». Отметив, что ритмику С. трудно подвести под какой-либо стихотв. размер, он высказал предположение, что оно написано гекзаметром. В 1844 в сер. «Русские древности» (вып. 3) Д. издал С. Книгу открывает вступ. статья. Рассматривая в ней историю Мусин-Пушкинского сборника и его состав, Д., в частности, приводит сведения о дате рукописи (кон. XIV в.), сообщ. ему А. Ф. Малиновским. «Редактор (Д. пишет о себе. — О. Т.) незадолго до кончины незабвенного любителя наших древностей, не бывши еще членом Общества и ему лично известным, имел счастье быть у первого редактора Слово о П. Иг. А. Ф. Малиновского; с чувством истинного уважения говорил он об этом творении, горько жаловался на критиков и завещал (так случилось!) выставить этот самый век подлинной рукописи» (С. VIII). Далее Д. подробно, с примерами и выписками, рассматривает изд. С., осуществл. А. С. Шишковым, Я. О. Пожарским, Н. Грамматиным, Н. А. Полевым, А. Ф. Вельтманом, М. А. Максимовичем, И. П. Сахаровым, И. М. Снегиревым. В этих оценках проступают основные требования Д. к критике текста: он осуждает неправомерные, хотя и отвечающие нормам яз., поправки древнерус. текста («не значит ли это стирать признаки века, чистить дресвою монеты? И на что после будут годиться все ваши издания, ежели мы так на них переведем рукописи?» С. XIII), приветствует поиски параллелей к речениям С. из древнерус., а не др. слав. яз., возражает против отдельных конъектур. Разбирая изд. Снегирева, Д. останавливает внимание на сходстве С. со «Сказанием о Мамаевом побоище», приводит ряд параллельных мест и решительно отстаивает мысль, что «Сказание» подражало С., а не наоборот, подчеркивая богатство и «смелость» яз. и образной системы С. Д. анализирует приписку в Апостоле 1307 и рассуждает о памятниках, совр. С., обращая особое внимание на «Моление» («Слово») Даниила Заточника, в котором он находит близость к С. «по духу, языку и формам грамматическим» (С. XII). Завершается введение рассуждением о яз. С.; при этом Д. рассматривает черты морфологии и орфографии С., свидетельствующие о его соответствии нормам древнерус. яз.; орфографич. разнобой в С. Д. сопоставляет с примерами того же явления, извлеч. им из Грамоты 1229, возражая тем самым недоверчивым скептикам.
Большую часть книги занимает текст С. (переданный без отклонений от Перв. изд.), прозаич. перевод и подробнейшие комм. Они включают в себя языковые параллели, грамматич. справки и объяснения непонятных слов и «темных мест». Параллели приведены по преимуществу из летописей (которые цитируются по извлечениям, приводимым в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина), реже из грамот и посланий. В грамматич. комм. Д. опирается чаще всего на грамматику Й. Добровского (переведенную на рус. яз. С. П. Шевыревым и М. П. Погодиным в 1833). Некоторые комм. Д. представляют интерес. Выражение «старыми словесы трудных повестей» он переводит как «поэтическим языком героических (ратных) повестей»; в «диве» Д. видит зловещую птицу, напр., удода; обосновывает поправку «оступиша» из «отступиша»; предлагает поправку «Ярославль сынъ Всеволодъ»; пытается объяснить слово «усобица» («Усобица княземъ на поганые погыбе») как «обоюдное дело, союз», а не «междоусобица»; Д. предлагает поправку «одѣвахъте» на «одѣвахутъ», «бусови врани», согласно Д., либо «бесовы», либо производное слово от имени Бус-Болуш, половецкий хан. Д. объясняет, как в Крыму могли оказаться готские девы, комментирует выражение «въ мытехъ» и слова «и схоти ю на кровать» как метафорич. уподобление битвы свадьбе, приближается к пониманию слов «рози нося» (он догадывается, что здесь скрыто наречие «розно») и т. д. Особенно много в комм. объяснений отдельных слов, причем свои толкования Д. обосновывает параллельными чтениями из древнерус. памятников, преимущ. из летописей. Именно так он толкует слова «потяти», «комонь», «потоптати», «паволока», «кожухъ», «шеломянь», «тутнути», «поскепати», «усобица», «туга», «крѣсити», «кощей», «пардусъ», «были», «сулица» и мн. др. Особое внимание Д. уделяет словам, в возможности которых для яз. XII в. сомневались скептики, — «телега», «который», «салтанъ», «венедицы» и др. В своих примеч. Д. широко использует материалы своих предшественников: Пожарского, П. Г. Буткова, Максимовича, Снегирева, Вельтмана и др. Завершает изд. полный указатель слов с грамматич. характеристикой каждой словоформы. Но, как справедливо отмечали рецензенты (Ф. И. Буслаев и Максимович), Д. не обратил достаточного внимания на худ. яз. С., его образную систему, рассматривая его скорее как ист. документ, чем как лит. произведение. Прозаич. перевод С., осуществл. Д., достаточно произволен и несовершенен. Так, напр., он пишет: «Если бы ты ущекотал полки эти, раскатываясь соловьем по мысленному древу», «венчая славою обе половины нашего времени», «О Русь, уже ты спустилась под гору», «пыль по полям стелется, знамены скрыпят», «миновало время Ярославово, не стало полков Олеговых», «Кобяка вихрем исторг из Лукоморья из среды сильных и несметных полчищ половецких, и очутился Кобяк в граде Киеве, во дворце Святославовом» и т. д.
Резкую критику вызвало понимание Д. зачина С. и образа Бояна. Д. перевел слова «помняшеть, бо, речь пѣрвых временъ усобицѣ» как «памятна старая поговорка на удальство князей» и считал, что речь идет здесь не о Бояне, а об авторе С. (С. 6—9). В соответствии с этим пониманием Д. полагал, что об авторе С. идет речь и в конце памятника, где он назван «песнотворцем старого времени Ярославова Святославова» (С. 248—251).
Тем не менее изд. Д. имело свое положит. значение прежде всего по богатству лексич. параллелей и стремлению объяснить (правда, не без ошибок и фантазий) значение и происхождение мн. слов.
Др. работы Д. по С. представляли его ответы оппонентам. В статье «О критических замечаниях г. Буслаева...» Д. защищает свое стремление отыскать максимальное число параллелей к С. и критикует Буслаева за его стремление видеть во всех образах С. отражение мифол. представлений. Однако в отдельных случаях Буслаев был прав: так, Д. не понял, напр., упоминания Хорса и предлагал видеть здесь обозначение Хазарии или Корсуня.
В статье «Отметки на некоторые места...» Д. болезненно реагировал на резкий и несправедливый отклик Максимовича в его рец. на книгу Новикова «Рассуждения о важнейших особенностях лужицких наречий» (Москв. 1850. № 1. Отд. 4. С. 19), поставившего Д. в упрек обилие и бесполезность обширных примеч. к тексту. Однако большую часть статьи Д. посвящает возражениям против рец. Максимовича на перевод Н. Гербеля (см.: Максимович М. А. Замечания на Песнь о полку Игореве в стихотворном переводе г. Гербеля // Москв. 1855. № 1 и 2). Возражения Д. по частным вопросам неосновательны, но справедливо его мнение, что лексич. параллели из памятников — это «единственный способ пояснить древний текст... и положить предел произволу толков, ни на чем не основанных» (Отметки на некоторые места... С. 12). Именно эта сторона работы Д. представила наибольшую ценность в истории изучения С.
АлександрЛ
experienced
____________________________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Д.С. Лихачёв. "Слово о полку Игореве" и особенности русской средневековой литературы.
....................(в кн.: "Слово о полку Игореве" - памятник XII в. М.- Л., 1962). ....................
Фрагмент 1 (стр.301):
"Автор «Слова» обращается к своим князьям современникам и в целом и по
отдельности. По именам он обращается к двенадцати князьям, но в число его
воображаемых слушателей входят все русские князья и, больше того, все его
современники вообще. Это лирический призыв, широкая эпическая тема,
разрешаемая лирически. Образ автора-наставника, образ читателей-слушателей,
тема произведения, средства убеждения — все это как нельзя более характерно
для древней русской литературы в целом."
К о м м е н т а р и й. Обращает на себя символической число "двенадцать". Несомненно, что здесь в тексте присутствует выдумка Автора "Слова". Вопрос: что может означать число "12" в символике XVIII в.?
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Д.С. Лихачёв. "Слово о полку Игореве" и особенности русской средневековой литературы.
....................(в кн.: "Слово о полку Игореве" - памятник XII в. М.- Л., 1962). ....................
Фрагмент 1 (стр.301):
"Автор «Слова» обращается к своим князьям современникам и в целом и по
отдельности. По именам он обращается к двенадцати князьям, но в число его
воображаемых слушателей входят все русские князья и, больше того, все его
современники вообще. Это лирический призыв, широкая эпическая тема,
разрешаемая лирически. Образ автора-наставника, образ читателей-слушателей,
тема произведения, средства убеждения — все это как нельзя более характерно
для древней русской литературы в целом."
К о м м е н т а р и й. Обращает на себя символической число "двенадцать". Несомненно, что здесь в тексте присутствует выдумка Автора "Слова". Вопрос: что может означать число "12" в символике XVIII в.?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 2 (стр. 303):
"Не случайно поводом для призыва князей к единению взято в «Слове»
поражение русских князей. Только непониманием содержания «Слова» можно
объяснить тот факт, что А. Мазон считал целью «Слова» обоснование законности
территориальных притязаний Екатерины II на юге и западе России. Для такого
рода притязаний скорее бы подошла тема победы, именно победа могла бы
сослужить наилучшую службу для выражения лести... Для той шовинистической
цели, которую предполагает А. Мазон в «Слове», толкуя его как произведение
XVIII в., незачем было менять тему «Задонщины», повествующей о победе русского
оружия, на тему поражения мелкого русского удельного князя Игоря Святославича
от войск половцев."
К о м м е н т а р и й. Мысль А.Мазона о цели "Слова" как обоснование территориальных притязаний Екатерины II является либо ошибкой, либо провокацией.
Самую последнюю фразу "Слова о полку Игореве": "Князьям слава, а дружине Аминь", смысл которой: слава достаётся только князьям, а вот дружине наступил конец, - Д.С.Лихачёв заменяет на фразу: "Князьям слава и дружине. Аминь". Как видно, трагическое звучание слова "Аминь" авторитетный учёный намеренно убирает и теперь помнит только о поражении князей. А что же дружина? - Её гибель в версии написания "Слова о полку Игореве" в XVIII в. может означать ритуальную жертву, которую должен принести кн. Игорь с тем, чтобы получить посвящение на более высокое место в Иерархии Князей.
"Не случайно поводом для призыва князей к единению взято в «Слове»
поражение русских князей. Только непониманием содержания «Слова» можно
объяснить тот факт, что А. Мазон считал целью «Слова» обоснование законности
территориальных притязаний Екатерины II на юге и западе России. Для такого
рода притязаний скорее бы подошла тема победы, именно победа могла бы
сослужить наилучшую службу для выражения лести... Для той шовинистической
цели, которую предполагает А. Мазон в «Слове», толкуя его как произведение
XVIII в., незачем было менять тему «Задонщины», повествующей о победе русского
оружия, на тему поражения мелкого русского удельного князя Игоря Святославича
от войск половцев."
К о м м е н т а р и й. Мысль А.Мазона о цели "Слова" как обоснование территориальных притязаний Екатерины II является либо ошибкой, либо провокацией.
Самую последнюю фразу "Слова о полку Игореве": "Князьям слава, а дружине Аминь", смысл которой: слава достаётся только князьям, а вот дружине наступил конец, - Д.С.Лихачёв заменяет на фразу: "Князьям слава и дружине. Аминь". Как видно, трагическое звучание слова "Аминь" авторитетный учёный намеренно убирает и теперь помнит только о поражении князей. А что же дружина? - Её гибель в версии написания "Слова о полку Игореве" в XVIII в. может означать ритуальную жертву, которую должен принести кн. Игорь с тем, чтобы получить посвящение на более высокое место в Иерархии Князей.
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 3 (стр.304):
"Почти все произведения древней русской литературы, посвященные историческим
событиям, избирают эти события из живой современности, описывают события
только что случившиеся. События далекого прошлого служат основанием только
для новых компиляций, для новых редакций старых произведений, для сводов —
летописных и хронографических. Вот почему самые события, изображенные в
«Слове», служат до известной степени основанием для датировки «Слова», тем
более для произведения столь агитационного, как «Слово». «Слово о полку Игореве»
и в этом отношении типично. Тема поражения, как основа для поучения, для призыва
к единению, может быть избрана только для произведения, составленного тотчас же
после этого поражения."
К о м м е н т а р и й. А.Н.Ужанков в своей книге "Проблемы историографии и текстологии древнерусских памятников XI-XIII веков" (М., 2009) обосновывает ту точку зрения, согласно которой поэма "Слово о полку Игореве" не могла быть создана ранее 1199. На стр. 345-346 он пишет:
"Таким образом, во "внутреннем художественном времени" "Слова"
отразились "внешние" события вплоть до 1190- 1200 гг.
К тому следует добавить, есть серьёзные основания полагать, что автор
использовал в своей работе тот Киевский летописный свод, который был
составлен в Выдубицком монастыре Игуменом Моисеем в 1199 г. Из него
он заимствовал сведения о походе Владимира Мономаха на половцев
в 1111 г.
Следовательно, можно заключить, что "Слово о полку Игореве" было
написано не ранее 1199 г. и не позднее лета 1201 г. - изгнания Рюрика
Ростиславовича из Киева. Скорее же всего, до девабря 1200 г. - лунного
затмения, указанного в летописях как предшествовавшего смерти главного
героя "Слова" - Игоря Святославовича. ."
П р и м е ч а н и е. Как видно, точка зрения Д.С.Лихачёва на "Слово" не является незыблемой и единственной: многие его выводы безнадёжно устарели, и их необходимо пересматривать.
Наука о "Слове" развивается; она не может стоять на месте...
"Почти все произведения древней русской литературы, посвященные историческим
событиям, избирают эти события из живой современности, описывают события
только что случившиеся. События далекого прошлого служат основанием только
для новых компиляций, для новых редакций старых произведений, для сводов —
летописных и хронографических. Вот почему самые события, изображенные в
«Слове», служат до известной степени основанием для датировки «Слова», тем
более для произведения столь агитационного, как «Слово». «Слово о полку Игореве»
и в этом отношении типично. Тема поражения, как основа для поучения, для призыва
к единению, может быть избрана только для произведения, составленного тотчас же
после этого поражения."
К о м м е н т а р и й. А.Н.Ужанков в своей книге "Проблемы историографии и текстологии древнерусских памятников XI-XIII веков" (М., 2009) обосновывает ту точку зрения, согласно которой поэма "Слово о полку Игореве" не могла быть создана ранее 1199. На стр. 345-346 он пишет:
"Таким образом, во "внутреннем художественном времени" "Слова"
отразились "внешние" события вплоть до 1190- 1200 гг.
К тому следует добавить, есть серьёзные основания полагать, что автор
использовал в своей работе тот Киевский летописный свод, который был
составлен в Выдубицком монастыре Игуменом Моисеем в 1199 г. Из него
он заимствовал сведения о походе Владимира Мономаха на половцев
в 1111 г.
Следовательно, можно заключить, что "Слово о полку Игореве" было
написано не ранее 1199 г. и не позднее лета 1201 г. - изгнания Рюрика
Ростиславовича из Киева. Скорее же всего, до девабря 1200 г. - лунного
затмения, указанного в летописях как предшествовавшего смерти главного
героя "Слова" - Игоря Святославовича. ."
П р и м е ч а н и е. Как видно, точка зрения Д.С.Лихачёва на "Слово" не является незыблемой и единственной: многие его выводы безнадёжно устарели, и их необходимо пересматривать.
Наука о "Слове" развивается; она не может стоять на месте...
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 4 (стр.305, 307):
"Итак, прямых аналогий «Слову» в жанре и в стиле мы не находим. В этом
нет ничего удивительного (...)
(...)«Слово» — книжное, письменное произведение, очень сильно зависящее
от устной поэзии. И в литературе, и в устном творчестве существуют свои
собственные жанровые системы, отнюдь не похожие друг на друга. Поскольку
в «Слове» письменное произведение вступило в связь с устной поэзией и
таким образом произошло столкновение жанровых систем, жанровая природа
«Слова» оказалась неопределенной (...).
(...)От времени, предшествующего «Слову», до нас не дошло ни одного
произведения, которое хотя бы отчасти напоминало «Слово» по своей близости
народной поэзии. Мы можем найти отдельные аналогии «Слову» в деталях,
но не в целом. Только после «Слова» мы найдем в древней русской литературе
несколько произведений, в которых встретимся с тем же сочетанием плача и
славы, с тем же дружинным духом, с тем же воинским характером, которые
позволяют объединить их со «Словом» по жанровым признакам.
Мы имеем в виду следующие три произведения: похвалу Роману Мстиславичу
Галицкому, читающуюся в Ипатьевской летописи под 1201 г., «Слово о погибели
Русской Земли» и «Похвалу роду рязанских князей», дошедшую до нас в составе
повестей о Николе Заразском. Все эти три произведения обращены к прошлому,
что составляет в них основу для сочетания плача и похвалы. Каждое из них
сочетает книжное начало с духом народной поэзии плачей и слав. Каждое из них
тесно связано с дружинной средой и дружинным духом воинской чести."
К о м м е н т а р и й. Как видно, "Слово" возникло без своих прямых предшественников и исчезло без своих прямых последователей. "Слово" - уникально, но оно абсолютно и изолировано.
Однако Д.С.Лихачёв всё же находит способ соединить несоединимое, объединить необъединимое: он незаметно от фразы "мы не находим" переходит к выводу "позволяет объединить".
"Итак, прямых аналогий «Слову» в жанре и в стиле мы не находим. В этом
нет ничего удивительного (...)
(...)«Слово» — книжное, письменное произведение, очень сильно зависящее
от устной поэзии. И в литературе, и в устном творчестве существуют свои
собственные жанровые системы, отнюдь не похожие друг на друга. Поскольку
в «Слове» письменное произведение вступило в связь с устной поэзией и
таким образом произошло столкновение жанровых систем, жанровая природа
«Слова» оказалась неопределенной (...).
(...)От времени, предшествующего «Слову», до нас не дошло ни одного
произведения, которое хотя бы отчасти напоминало «Слово» по своей близости
народной поэзии. Мы можем найти отдельные аналогии «Слову» в деталях,
но не в целом. Только после «Слова» мы найдем в древней русской литературе
несколько произведений, в которых встретимся с тем же сочетанием плача и
славы, с тем же дружинным духом, с тем же воинским характером, которые
позволяют объединить их со «Словом» по жанровым признакам.
Мы имеем в виду следующие три произведения: похвалу Роману Мстиславичу
Галицкому, читающуюся в Ипатьевской летописи под 1201 г., «Слово о погибели
Русской Земли» и «Похвалу роду рязанских князей», дошедшую до нас в составе
повестей о Николе Заразском. Все эти три произведения обращены к прошлому,
что составляет в них основу для сочетания плача и похвалы. Каждое из них
сочетает книжное начало с духом народной поэзии плачей и слав. Каждое из них
тесно связано с дружинной средой и дружинным духом воинской чести."
К о м м е н т а р и й. Как видно, "Слово" возникло без своих прямых предшественников и исчезло без своих прямых последователей. "Слово" - уникально, но оно абсолютно и изолировано.
Однако Д.С.Лихачёв всё же находит способ соединить несоединимое, объединить необъединимое: он незаметно от фразы "мы не находим" переходит к выводу "позволяет объединить".
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 5 (стр.318):
"Меньше всего в «Слове» той христианской символики, которая столь типична
для церковно-учительной литературы. Здесь, конечно, сказался светский
характер памятника. Эту церковную символику можно усматривать только в
образе «мысленного древа», по которому растекалась мысль Бояна."
К о м м е н т а р и й. Текст "Слова" содержит в себе скрытые цитаты из 36 книг Священного писания. Д.С.Лихачёв либо не знает этого текстологического факта, либо намеренно об этом не говорит. Вопрос: для чего в тексте "Слова" присутствует контекст Священного писания, если не для создания христианской символики?
Помимо скрытых библейских цитат в языке "Слова" мы видим нарочитое употребление церковно-славянской формы, например, в плаче Ярославны. Это языческий обряд заклинания, где употреблено написание "слънце" вместо "солнце"; также мы видим здесь использование глагольной связки церковно-славянского языка "еси". А что может означать эта церковная символика, если не глумление над ней же ?
"Меньше всего в «Слове» той христианской символики, которая столь типична
для церковно-учительной литературы. Здесь, конечно, сказался светский
характер памятника. Эту церковную символику можно усматривать только в
образе «мысленного древа», по которому растекалась мысль Бояна."
К о м м е н т а р и й. Текст "Слова" содержит в себе скрытые цитаты из 36 книг Священного писания. Д.С.Лихачёв либо не знает этого текстологического факта, либо намеренно об этом не говорит. Вопрос: для чего в тексте "Слова" присутствует контекст Священного писания, если не для создания христианской символики?
Помимо скрытых библейских цитат в языке "Слова" мы видим нарочитое употребление церковно-славянской формы, например, в плаче Ярославны. Это языческий обряд заклинания, где употреблено написание "слънце" вместо "солнце"; также мы видим здесь использование глагольной связки церковно-славянского языка "еси". А что может означать эта церковная символика, если не глумление над ней же ?
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 6 (стр.319):
"Наиболее странной особенностью вступления к «Слову о полку Игореве»
всегда представляется обращение автора к своему предшественнику —
Бояну. Но в «Слове на Вознесение» у Кирилла есть и такое именно обращение
к предшественнику. Кирилл, прося пророка Захарию прийти к нему на помощь
и дать «начаток слову», обращает внимание на его немногосказательную,
но прямую речь: «Приди ныня духомь, священый пророче Захария, начаток
слову дая нам от своих прорицаний о възнесении на небеса господа бога и
спаса нашего Исуса Христа! Не бо притчею, нъ яве показал еси нам, глаголя:
„Се бог нашь грядеть в славе, от брани опълчения своего, и вси святии его
с нимь, и станета нозе его на горе Елеоньстей, пряму Иерусалиму на въсток.
Хощем бо и прочее от тебе уведати“».
Из приведенных примеров, взятых только из одного автора XII в. — Кирилла
Туровского, видно, что все основные элементы введения к «Слову о полку
Игореве» не составляют новшества: колебания в выборе стиля, обращение
к предшественнику, противопоставление «притчей» («по замышлению»)
рассказу, «яве» показывающему (т. е. «по былинам сего времени») и пр.
Единственно чем введение к «Слову» выделяется среди всех остальных
введений, это своим совершенно светским характером. Соответственно
этому свои нюансы имеют и авторские колебания, и самый выбор
предшественника, к которому обращено введение — не библейский пророк
Захарий, а светский певец Боян. Перед нами и в этом, следовательно,
выступает выдержанный светский характер памятника.
Отмечено было также сходство между вступлением к «Слову» и
вступлением к Хронике Манассии и к той ее части, которая описывает
Троянскую войну.
В предисловии к Хронике автор ее говорит, что он будет вести свое
повествование «древняя словеса». В предисловии к Троянской войне
автор пишет: «Сия аз въсхотев брань с’писати якоже писавшими прежде
пишет ся». Он просит прощения («прощениа прося»), что будет говорить
другими словами, чем Гомер («глаголати не якоже Омир с’писует»), и т. д."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова в XVIII в. мы можем сделать предположение, что Автор XVIII в. при написании поэмы пользовался как текстом Кирилла Туровского, так и текстом Хроники Манасии (произведение византийского автора XII в., славянский перевод которого нам известен по рукописи не ранее XV-го века)
"Наиболее странной особенностью вступления к «Слову о полку Игореве»
всегда представляется обращение автора к своему предшественнику —
Бояну. Но в «Слове на Вознесение» у Кирилла есть и такое именно обращение
к предшественнику. Кирилл, прося пророка Захарию прийти к нему на помощь
и дать «начаток слову», обращает внимание на его немногосказательную,
но прямую речь: «Приди ныня духомь, священый пророче Захария, начаток
слову дая нам от своих прорицаний о възнесении на небеса господа бога и
спаса нашего Исуса Христа! Не бо притчею, нъ яве показал еси нам, глаголя:
„Се бог нашь грядеть в славе, от брани опълчения своего, и вси святии его
с нимь, и станета нозе его на горе Елеоньстей, пряму Иерусалиму на въсток.
Хощем бо и прочее от тебе уведати“».
Из приведенных примеров, взятых только из одного автора XII в. — Кирилла
Туровского, видно, что все основные элементы введения к «Слову о полку
Игореве» не составляют новшества: колебания в выборе стиля, обращение
к предшественнику, противопоставление «притчей» («по замышлению»)
рассказу, «яве» показывающему (т. е. «по былинам сего времени») и пр.
Единственно чем введение к «Слову» выделяется среди всех остальных
введений, это своим совершенно светским характером. Соответственно
этому свои нюансы имеют и авторские колебания, и самый выбор
предшественника, к которому обращено введение — не библейский пророк
Захарий, а светский певец Боян. Перед нами и в этом, следовательно,
выступает выдержанный светский характер памятника.
Отмечено было также сходство между вступлением к «Слову» и
вступлением к Хронике Манассии и к той ее части, которая описывает
Троянскую войну.
В предисловии к Хронике автор ее говорит, что он будет вести свое
повествование «древняя словеса». В предисловии к Троянской войне
автор пишет: «Сия аз въсхотев брань с’писати якоже писавшими прежде
пишет ся». Он просит прощения («прощениа прося»), что будет говорить
другими словами, чем Гомер («глаголати не якоже Омир с’писует»), и т. д."
К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова в XVIII в. мы можем сделать предположение, что Автор XVIII в. при написании поэмы пользовался как текстом Кирилла Туровского, так и текстом Хроники Манасии (произведение византийского автора XII в., славянский перевод которого нам известен по рукописи не ранее XV-го века)
АлександрЛ
experienced
Фрагмент 7 (стр.320):
"Наконец, самое главное: Боян имеется и в «Задонщине». Как бы не считать
Бояна «Задонщины» — вышедшим из «Слова» или породившим Бояна в
«Слове» — и в том и в другом случае «Боян» не модернизм. Боян в «Задонщине»
упоминается в аналогичном контексте вводных размышлений автора: «Но
проразимся мыслию над землями и помянем первых лет времена и похвалим
вещего Бояна, гораздаго гудца в Киеве. Тот Боян воскладаше гораздыя своя
персты на живыа струны и пояше князем руским славы»
**** ***** ******
«Слово о полку Игореве» исключительно для своей эпохи по своей поэтической
высоте, но оно не противоречит своей эпохе. Оно не опровергает сложившиеся
представления о домонгольской Руси. Оно лишь расширяет эти представления.
В своей литературной природе оно несет черты, специфические для русского
средневековья".
К о м м е н т а р и й. Как факт, Боян в "Задонщине" имеется только в писке К-Б. Но Д.С.Лихачёв, под предлогом объективного рассмотрения версии написания "Слова" в XVIII в. делает некорректное для этой версии обобщение: Боян был в протографе "Задонщины", тогда как в других её списках мы видим исключительно ошибочное прочтение.
Но сама формулировка "исключительно ошибочное прочтение" является следствием принятия версии зависимости "Задонщины" от "Слова", т.е. версии написания "Слова" в XII в.
Итак, Д.С.Лихачёв своим выводом о наличии Бояна в протографе "Задонщины" уже исключает возможность объективного рассмотрения версии написания "Слова" XVIII в. Боян же попадает в протограф "Задонщины" только по той причине, что он присутствует в тексте "Слова", которое в версии древнего его происхождения написано в XII в.
"Слово о полку исключительно для своей эпохи". И действительно, это произведение на всё наше ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ.
"Наконец, самое главное: Боян имеется и в «Задонщине». Как бы не считать
Бояна «Задонщины» — вышедшим из «Слова» или породившим Бояна в
«Слове» — и в том и в другом случае «Боян» не модернизм. Боян в «Задонщине»
упоминается в аналогичном контексте вводных размышлений автора: «Но
проразимся мыслию над землями и помянем первых лет времена и похвалим
вещего Бояна, гораздаго гудца в Киеве. Тот Боян воскладаше гораздыя своя
персты на живыа струны и пояше князем руским славы»
**** ***** ******
«Слово о полку Игореве» исключительно для своей эпохи по своей поэтической
высоте, но оно не противоречит своей эпохе. Оно не опровергает сложившиеся
представления о домонгольской Руси. Оно лишь расширяет эти представления.
В своей литературной природе оно несет черты, специфические для русского
средневековья".
К о м м е н т а р и й. Как факт, Боян в "Задонщине" имеется только в писке К-Б. Но Д.С.Лихачёв, под предлогом объективного рассмотрения версии написания "Слова" в XVIII в. делает некорректное для этой версии обобщение: Боян был в протографе "Задонщины", тогда как в других её списках мы видим исключительно ошибочное прочтение.
Но сама формулировка "исключительно ошибочное прочтение" является следствием принятия версии зависимости "Задонщины" от "Слова", т.е. версии написания "Слова" в XII в.
Итак, Д.С.Лихачёв своим выводом о наличии Бояна в протографе "Задонщины" уже исключает возможность объективного рассмотрения версии написания "Слова" XVIII в. Боян же попадает в протограф "Задонщины" только по той причине, что он присутствует в тексте "Слова", которое в версии древнего его происхождения написано в XII в.
"Слово о полку исключительно для своей эпохи". И действительно, это произведение на всё наше ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ.
АлександрЛ
experienced
______________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
...............В.Г. Смолицкий. Вступление в "Слове о полку Игореве".................
..............................(в кн. ТОДРЛ, т. XII, 1956 г.). ..........................................
Фрагмент 1 (стр.19):
"Вступление «Слова о полку Игореве» — это увертюра, где в заро
дыше имеются уже все темы, которые будут развиты в основной части.
Его нельзя рассматривать как самостоятельное место, оторванное от ос
новной идеи и содержания памятника. Оно органически связано со всем
дальнейшим изложением. Это необходимый элемент общей композиции
«Слова», цельной и стройной, не терпящей в себе никакого инородного
тела".
К о м м е н т а р и й. Исследователь "Слова" В.Г.Смолицкий находит возможным сопоставлять всю поэму с музыкальным произведением большой формы (симфония, опера). И для него начало поэмы - это увертюра. Мне же поэма "Слово о полку Игореве" представляется в виде Храма архитектуры XVIII в., где портал - это начало поэмы.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
...............В.Г. Смолицкий. Вступление в "Слове о полку Игореве".................
..............................(в кн. ТОДРЛ, т. XII, 1956 г.). ..........................................
Фрагмент 1 (стр.19):
"Вступление «Слова о полку Игореве» — это увертюра, где в заро
дыше имеются уже все темы, которые будут развиты в основной части.
Его нельзя рассматривать как самостоятельное место, оторванное от ос
новной идеи и содержания памятника. Оно органически связано со всем
дальнейшим изложением. Это необходимый элемент общей композиции
«Слова», цельной и стройной, не терпящей в себе никакого инородного
тела".
К о м м е н т а р и й. Исследователь "Слова" В.Г.Смолицкий находит возможным сопоставлять всю поэму с музыкальным произведением большой формы (симфония, опера). И для него начало поэмы - это увертюра. Мне же поэма "Слово о полку Игореве" представляется в виде Храма архитектуры XVIII в., где портал - это начало поэмы.
АлександрЛ
experienced
__________________________________________________________________
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
....................... Из материалов Исторических Форумов ......................
Лаврухин:
К о м м е н т а р и й. Окажись Екатерининская рукопись "найденной" не в 1864 г., а до пожара Москвы 1812 г., все "несогласия" между изданием 1800 г. и Екатерининской рукописью уже при жизни первоиздателя "Слова" графа А.И.Мусина-Пушкина прочитывались бы как свидетельства лингвистического порядка против древнего происхождения поэмы. При этом все "влияния орфографии этого времени" были бы уже тогда уликой в том, что в тексте поэмы "Слово о полку Игореве" употребляется язык именно XVIII в.
Участник Форума:
Александр, Вы забыли подписать кто последнее сказал, если лингвист, то он распишется в профнепригодности, ведь со времени публикации поэмы именно лингвисты были самыми ярыми сторонниками древности ее происхождения. Назовите хоть одного лингвиста долгое время высказавшего сомнение.
Лаврухин: обратимся к фактам науки о "Слове":
А.А. Зализняк. "Слово о полку Игореве": взгляд лингвиста. М., 2004 г., стр. 256:
........................О статье Р. Айцетмюллера (1992)..................................
"Въсплакшась", "скрастишась" и другие формы с "-сь" приводятся (Айцетмюллером - А.Л.)
как свидетельства поздней формы языка, когда "ся" дало "сь", - автор (Айцетмюллер - А.Л.)
забыл, что эти формы принадлежат издателям СПИ, которые передали через "сь" стоявшее
в рукописи надстрочное "с".
К о м м е н т а р и й. Совершенно ясная "сь", как форма зыка XVIII в., является уликой против древнего происхождения "Слова". Но по непонятной нам причине А.А.Зализняк отводит этот надёжный аргумент только на том основании, что Айцетмюллер "ЗАБЫЛ" об ошибках первоиздателя "Слова" графа А.И.Мусина-Пушкина. Но Айцетмюллер не мог ничего забыть об "ошибках" первооиздателя в логике версии написания "Слова" в XVIII в. Он как раз и цепляется за эти "ОШИБКИ", как за лингвистические улики. Но вот вопрос: почему А.А.Зализняк, ещё не решив вопроса о времени написания "Слова", занимает позицию исключительно в логике древнего написания "Слова", игрорируя ("ЗАБЫВАЯ") о логике противоположной версии? Разве это объективный анализ?
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
....................... Из материалов Исторических Форумов ......................
Лаврухин:
К о м м е н т а р и й. Окажись Екатерининская рукопись "найденной" не в 1864 г., а до пожара Москвы 1812 г., все "несогласия" между изданием 1800 г. и Екатерининской рукописью уже при жизни первоиздателя "Слова" графа А.И.Мусина-Пушкина прочитывались бы как свидетельства лингвистического порядка против древнего происхождения поэмы. При этом все "влияния орфографии этого времени" были бы уже тогда уликой в том, что в тексте поэмы "Слово о полку Игореве" употребляется язык именно XVIII в.
Участник Форума:
Александр, Вы забыли подписать кто последнее сказал, если лингвист, то он распишется в профнепригодности, ведь со времени публикации поэмы именно лингвисты были самыми ярыми сторонниками древности ее происхождения. Назовите хоть одного лингвиста долгое время высказавшего сомнение.
Лаврухин: обратимся к фактам науки о "Слове":
А.А. Зализняк. "Слово о полку Игореве": взгляд лингвиста. М., 2004 г., стр. 256:
........................О статье Р. Айцетмюллера (1992)..................................
"Въсплакшась", "скрастишась" и другие формы с "-сь" приводятся (Айцетмюллером - А.Л.)
как свидетельства поздней формы языка, когда "ся" дало "сь", - автор (Айцетмюллер - А.Л.)
забыл, что эти формы принадлежат издателям СПИ, которые передали через "сь" стоявшее
в рукописи надстрочное "с".
К о м м е н т а р и й. Совершенно ясная "сь", как форма зыка XVIII в., является уликой против древнего происхождения "Слова". Но по непонятной нам причине А.А.Зализняк отводит этот надёжный аргумент только на том основании, что Айцетмюллер "ЗАБЫЛ" об ошибках первоиздателя "Слова" графа А.И.Мусина-Пушкина. Но Айцетмюллер не мог ничего забыть об "ошибках" первооиздателя в логике версии написания "Слова" в XVIII в. Он как раз и цепляется за эти "ОШИБКИ", как за лингвистические улики. Но вот вопрос: почему А.А.Зализняк, ещё не решив вопроса о времени написания "Слова", занимает позицию исключительно в логике древнего написания "Слова", игрорируя ("ЗАБЫВАЯ") о логике противоположной версии? Разве это объективный анализ?
АлександрЛ
experienced
а лаврухин писал(а):
А.С.Орлов:
"Вот уже одно это свидетельствует о непорочности произведения. Поэтические
достоинства "Слова о полку Игореве", возбудившие в нашем великом поэте (А.С.Пушкин) "глубокое
уважение", и есть прежде всего то главное, что непререкаемо говорит о естественности памятника, о творчестве истинного поэта, а не о фабрикации поддельщика".
К о м м е н т а р и й. Выходит (по А.С.Орлову), что "Слово" - это "фабрикация поддельщика", но ни как не поэма "с поэтическими достоинствами"...
Участник Форума:
Александр, Вы же только что привели ровно противоположную Вашему выводу цитату -
как понимать?
Лаврухин:
Академик А.С.Орлов не намерен серьёзно рассматривать аргументы версии написания "Слова" в XVIII в. Авторитетный учёный своими доводами оглупляет эту версию, что не может не сказаться на силе его научной аргументации: она тенденциозна. Цитата из А.С.Орлова с использованием штампа "фабрикация поддельщика" - это недопустимый в объективном исследовании оборот научной речи, противоречащий к тому же фактам: граф А.И.Мусин-Пушкин никакого "фабриката поддельщика" не предоставлял. С его стороны была предъявлена обществу одна лишь легенда о существовании древней рукописи. А вот Вацлав Ганка действительно выступил в обществе с подделкой, т.е. действительной рукописью на пергамоне, которую он выдавал за древнюю. Его и разоблачили не по языку, а по краске XVIII в., т.е. не лингвисты, а палеографы.
А.С.Орлов:
"Вот уже одно это свидетельствует о непорочности произведения. Поэтические
достоинства "Слова о полку Игореве", возбудившие в нашем великом поэте (А.С.Пушкин) "глубокое
уважение", и есть прежде всего то главное, что непререкаемо говорит о естественности памятника, о творчестве истинного поэта, а не о фабрикации поддельщика".
К о м м е н т а р и й. Выходит (по А.С.Орлову), что "Слово" - это "фабрикация поддельщика", но ни как не поэма "с поэтическими достоинствами"...
Участник Форума:
Александр, Вы же только что привели ровно противоположную Вашему выводу цитату -
как понимать?
Лаврухин:
Академик А.С.Орлов не намерен серьёзно рассматривать аргументы версии написания "Слова" в XVIII в. Авторитетный учёный своими доводами оглупляет эту версию, что не может не сказаться на силе его научной аргументации: она тенденциозна. Цитата из А.С.Орлова с использованием штампа "фабрикация поддельщика" - это недопустимый в объективном исследовании оборот научной речи, противоречащий к тому же фактам: граф А.И.Мусин-Пушкин никакого "фабриката поддельщика" не предоставлял. С его стороны была предъявлена обществу одна лишь легенда о существовании древней рукописи. А вот Вацлав Ганка действительно выступил в обществе с подделкой, т.е. действительной рукописью на пергамоне, которую он выдавал за древнюю. Его и разоблачили не по языку, а по краске XVIII в., т.е. не лингвисты, а палеографы.
АлександрЛ
experienced
а лаврухин писал(а):
К о м м е н т а р и й. Нам уже стало известным, что граф А.И.Мусин-Пушкин до времени публикации в 1800 г. текста "Слова о полку Игореве" наведывался в стены Кирилло-Белозерского монастыря. А это означает, что мы можем с уверенностью предположить, что текст "Задонщины" в списке К-Б в версии написания поэмы в XVIII в. мог быть задействован в качестве строительного её материала.
Участник Форума:
Александр, что в Вас было по математике ? Подмножество работы с источником "Задонщина", требующей не менее времени чем над СПИ на разделение текста и консультаций специалистов, никогда не может быть множеством побывавших в К-Б монастыре. Не говоря уже, что давно доказано вторичность "Задонщины" и первичность СПИ. Мы же на примере двойственного числа ( по Исаченко ) это уже обсуждали.
Лаврухин:
Кем и когда доказано? Текстологическое взаимоотношение "Задонщины" и "Слова" Зимина ещё никто не рассматривал в полном объёме, и, следовательно, не опроверг!
А.В.Исаченко не удалось доказать первенства "Слова" над "Задонщиной" в 1941 г., а в 1960-1970 - х годах он молчал, когда ему бы стоило публично возражать Зимину. Вопрос: по какой причине молчал?
Участник Форума:
Александр, помимо Зимина есть и труды лингвистов, разбирающихся в этом вопросе. Не хотите их читать - Ваше дело, но знайте, что они есть и этот вопрос давно закрыт.
Лаврухин:
Я обязательно рассмотрю труды В.П.Адриановой-Перетц и других авторов (в том числе лингвиста А.Н.Котляренко) из огромного сборника 1966 г. "Слово о полку Инореве" и памятники Куликовского цикла". Как раз Зимин в споре с концепцией этого Сборника и выработал свою аргументацию.
Насколько мне известно, А.А.Горский в своей публикации 2004 г. особо подчеркнул, что в споре Зимина с другими учёными победу одержала "дружба", т.е. никто не смог доказать свою правоту и опровергнуть доводы оппонента. Несколько позднее я рассмотрю и эту работу по "Задоншине" и "Слову".
К о м м е н т а р и й. Нам уже стало известным, что граф А.И.Мусин-Пушкин до времени публикации в 1800 г. текста "Слова о полку Игореве" наведывался в стены Кирилло-Белозерского монастыря. А это означает, что мы можем с уверенностью предположить, что текст "Задонщины" в списке К-Б в версии написания поэмы в XVIII в. мог быть задействован в качестве строительного её материала.
Участник Форума:
Александр, что в Вас было по математике ? Подмножество работы с источником "Задонщина", требующей не менее времени чем над СПИ на разделение текста и консультаций специалистов, никогда не может быть множеством побывавших в К-Б монастыре. Не говоря уже, что давно доказано вторичность "Задонщины" и первичность СПИ. Мы же на примере двойственного числа ( по Исаченко ) это уже обсуждали.
Лаврухин:
Кем и когда доказано? Текстологическое взаимоотношение "Задонщины" и "Слова" Зимина ещё никто не рассматривал в полном объёме, и, следовательно, не опроверг!
А.В.Исаченко не удалось доказать первенства "Слова" над "Задонщиной" в 1941 г., а в 1960-1970 - х годах он молчал, когда ему бы стоило публично возражать Зимину. Вопрос: по какой причине молчал?
Участник Форума:
Александр, помимо Зимина есть и труды лингвистов, разбирающихся в этом вопросе. Не хотите их читать - Ваше дело, но знайте, что они есть и этот вопрос давно закрыт.
Лаврухин:
Я обязательно рассмотрю труды В.П.Адриановой-Перетц и других авторов (в том числе лингвиста А.Н.Котляренко) из огромного сборника 1966 г. "Слово о полку Инореве" и памятники Куликовского цикла". Как раз Зимин в споре с концепцией этого Сборника и выработал свою аргументацию.
Насколько мне известно, А.А.Горский в своей публикации 2004 г. особо подчеркнул, что в споре Зимина с другими учёными победу одержала "дружба", т.е. никто не смог доказать свою правоту и опровергнуть доводы оппонента. Несколько позднее я рассмотрю и эту работу по "Задоншине" и "Слову".
ТОП 5
1
2
3
4