"Маша в садике не показала на тихом часе мне письку, она показала ее Вове Божко. И я осознал всю бесцельность своей дальнейшей жизни. Мне пять, через год школа, а девочка всей моей жизни не показала мне письку. Как я пойду в школу, как буду сидеть за партой и на вопросы остальных первоклассников про садик глупо молчать, или рассказывать про березовый сок на полдник, понимая, что спрашивают они исключительно про письку.
Придя домой, я захотел покончить жизнь самоубийством. Я облизал всю мелочь из копилки, помня мамины слова, что вся мелочь проходит через водителей маршруток и покрыта обилием микробов. Я облизывал каждую монетку с фатальной отрешенностью конченного человека. Эх, Маша, Маша. Ты хочешь быть женщиной Вовы Божко, ты показала ему самое сокровенное, повернувшись спиной к человеку, которому ты действительно дорога. Он ведь, Маша, бабник. И письки ему показывали все девочки группы. Ему показали письку Кристина, Лена, вторая Лена, третья Лена, Таня, Вера, Алевтина, Дженифер, Варвара и даже Богдан, который настолько пал как личность, что письку свою показывает любому проявившему интерес.
А я ведь Маша, другой, ты теперь не узнаешь этого, потому что микробы с монеток, с тех монеток, которые в будущем должны были превратиться в мой мотоцикл, проникают в меня, отравляя моё пятилетнее тело мужчины. Я другой. Когда Богдан пытался показать мне свою письку я зажмурился Маша, я так сильно закрывал глаза, что множество разноцветных огоньков взрывались салютом на внутренней тьме века. Я хотел, чтобы твоя писька стала первой в моей биографии и последней. Я хотел провести с тобой всю свою жизнь. А теперь затихая на паркетной доске в комнате с окнами на восток, я понимаю, что ухожу в небытие без ясного образа женской письки. Я даже не увидел письку Богдана, я лишь видел свою, но это не в счет. Что ты наделала Маша? Уничтожив мою любовь ты еще растоптала меня как мужчину, моя гордость пала в тот момент, когда Вова Божко рассматривал твою письку без должного пиетета. Он с отсутствующим видом лишь отметил про себя - ну вот и еще одна. Он полная противоположность меня. Для него ничего не стоит то, что для меня не имеет цены. Я готов был бросить к твоим ногам Маша, все сухарики которые хранились под моим матрасом, все сухарики которые я приберег, сделав из обрывков черного хлеба с пятничого обеда. В моих шортах, испачкав весь передок повидлом, лежал завернутым оладушек с полдника. Один я съел сам, а второй должен был достаться тебе. Я знал о твоей глупости Маша, но прощал ее с великодушием твоего суженого. Я понимал, что у кого-то родинка на носу, у кого-то трусы в коричневом, а ты глупая. Но я не мог представить, что твоя глупость сыграет со мной злую шутку. Ты ошиблась в выборе мужчины, и вот теперь одному ты не интересна, а второй чувствует, что в нем копашаться потусторонние черви. Харон, я вижу тебя, я готов расплатиться с тобой всей той мелочью что облизал, ты можешь не бояться, что на ней остались микробы, я отлично поработал, Харон, валюта чиста как мои бывшие помыслы к Марии.
Меня нашли через час, я чудом остался жив. Мама называя меня дурачком отпаивала молоком. Выслушивала мой рассказ про несбывшуюся любовь со смехом и слезами. И на месте где я горестно сетовал на отсутствие образа Машиной письки, мама сказала, что писек этих у меня будет еще три пакета и бутылёк. Я не верил, но решил продолжить жизнь, хотя бы в роли живого напоминания греховной связи Маши и Вовы Божко. А то что во мне копошилось, оказалось не потусторонними червями, а обычными глистами. В детстве любое самоубийство, я понял, всегда заканчивается глистами." (с)