красота и материнство (часть 113)
А я люблю парное молоко 
Мне био-веста самой не понравилась, модест который день купить не могу, есть только сливки и молоко.
Мне био-веста самой не понравилась, модест который день купить не могу, есть только сливки и молоко.
Это вы про какую аву? Я только ту, что на форуме, вижу. Поэтому шутка про визажиста и проф.фотографа мне кажется ну очень смешнаяНу тут на аве я тоже в хриме!
А почем кролы?
А творожок детский тоже думаете маркетинговый ход?
А творожок детский тоже думаете маркетинговый ход?
Когда читаю про таких пап, то немножко завидно становится 
.
А наш папка - сухарь
Нет, он не отказывается, играет с ними, и даже утверждает что в душе он просто огонь . А со стороны иной раз выглядит, что он занудный семинар ведёт или повинность отрабатывает.
Хотя... Его занятия с детьми конечно дают свои плоды, один интеллектуальнее другого растёт. Скоро мать уже учить начнут)))
.А наш папка - сухарь
Нет, он не отказывается, играет с ними, и даже утверждает что в душе он просто огонь
. А со стороны иной раз выглядит, что он занудный семинар ведёт или повинность отрабатывает.Хотя... Его занятия с детьми конечно дают свои плоды, один интеллектуальнее другого растёт. Скоро мать уже учить начнут)))
Мне кажется, у нас еще купание с никиты всю усталость снимает, и он с новыми силами снова в бой. .. хотя на даче, например, ванны нет. Но там его тоже фиг уложишь.
Я сама иногда удивляюсь, как папа после работы еще на такое способен
А что, интеллектуалы тоже хорошо!
Я сама иногда удивляюсь, как папа после работы еще на такое способен
А что, интеллектуалы тоже хорошо!
У нас просто приход папы заложен в режиме, так бы я раньше укладывала Если пришел рано, то никуда не торопимся, все своим чередом. Если перед самым умыванием - то даю время, а все остальное - по-солдатски. А если папа звонит и говорит, чтоб не ждали, то спокойно ложимся без него.
И он в любом состоянии укладывается... Я предупреждаю, что скоро спать - может в нужное время (+-) сам позвать умываться. У меня вообще впечатление, что перевозбуждение ему не грозит, я его в состоянии "разбесился" не помню. Ну то есть он не становится неуправляемым. Вот злобного карлика помню и это с другим связано, а разбалававшегося донельзя - нет. То ли память плохая
Если пришел рано, то никуда не торопимся, все своим чередом. Если перед самым умыванием - то даю время, а все остальное - по-солдатски. А если папа звонит и говорит, чтоб не ждали, то спокойно ложимся без него.И он в любом состоянии укладывается... Я предупреждаю, что скоро спать - может в нужное время (+-) сам позвать умываться. У меня вообще впечатление, что перевозбуждение ему не грозит, я его в состоянии "разбесился" не помню. Ну то есть он не становится неуправляемым. Вот злобного карлика помню и это с другим связано, а разбалававшегося донельзя - нет. То ли память плохая
Читаю Пратчетта. Недавно наткнулась на такой эпизод. Меня повеселил.
Он успеет домой вовремя. Может быть, минута опоздания не сыграет роли. И даже наверное нет, хотя у Юного Сэма оказались весьма точные внутренние часы. Возможно, даже две минуты сойдут ему с рук. Или целых три. Ну, допустим, пять. Но не больше. Сначала ты опоздаешь на пять минут, затем на десять, на полчаса, на два часа… А потом весь вечер не увидишь сына. Поэтому точка. В шесть часов ровно, каждый день, он читал книжку Юному Сэму. Никаких отговорок. Ваймс дал себе слово. Никаких отговорок.
...
Сибилла была непоколебима — она считала, что брать няньку не нужно. Но Ваймс в кои-то веки тоже был непоколебим: нянька им нужна, а также помощница в загоне для породистых драконов. В конце концов, человеческие силы ограниченны. Ваймс победил. Пьюрити — очень приличная девушка — только что закончила укладывать Юного Сэма в кроватку, когда Ваймс, пошатываясь, вошел в детскую. Она на треть успела проделать книксен, прежде чем заметила уязвленное выражение его лица и припомнила недавнюю импровизированную лекцию о Правах Человека. Пьюрити поспешно вышла. Было очень важно, чтобы Ваймс остался с сыном наедине. Эта минута целиком и полностью принадлежала двум Сэмам.
Юный Сэм подтянулся, держась за перила кроватки, и сказал:
— Па!
Мир стал таким нежным.
Ваймс погладил сына по голове. Ей-богу, забавно. Целый день он орал, ругался и вопил… но здесь, в тихой комнате, где пахло (спасибо Пьюрити) мылом, Ваймс не знал, что сказать. Он буквально немел в присутствии ребенка четырнадцати месяцев от роду. Все, что он мог придумать, например «А кто тут папочкин любимый мальчик?», звучало чертовски фальшиво, как будто он брал фразы из книжки. Ему нечего было сказать — впрочем, в этой пастельной комнате ничего и не нужно было говорить.
Из-под кроватки послышалось ворчание. Там дремал дракон по кличке Слюня. Дряхлый, потухший, с обтрепанными крыльями, беззубый, он каждый день карабкался вверх по лестнице и занимал пост под кроваткой. Никто не знал, зачем. Во сне Слюня издавал легкий свист.
Счастливая тишина, окутавшая Ваймса, не могла длиться долго. Предстояло читать Книгу с Картинками. В этом и заключался смысл шести часов.
Ваймс читал одну и ту же книгу каждый день. Ее углы были круглыми и мягкими в тех местах, где Юный Сэм их пожевал, но, по крайней мере, один человек в детской считал ее Книгой Книг, величайшей историей из всех когда-либо существовавших на свете. Ваймс уже не нуждался в том, чтобы смотреть на страницу. Он знал текст наизусть.
Книжка называлась «Где моя коровка?».
Безымянный истец потерял корову. Собственно, в этом и заключался сюжет.
Первая страница начиналась многообещающе:
Где моя коровка?
Ты моя коровка?
— Бе-е-е!
Это же овечка!
Это не коровка!
Затем автор вступал в борьбу с неподатливым материалом.
Где моя коровка?
Ты моя коровка?
— Иго-го!
Это же лошадка!
Это не коровка!
Наконец поэт, в муках творчества, исторгал вопль из глубин своей измученной души:
Где моя коровка?
Ты моя коровка?
— Урр-ргх!
Это бегемотик!
Это не коровка!
Юный Сэм широко улыбался и радовался поворотам сюжета.
В конце концов, корова находилась. Ничего не скажешь, увлекательное чтиво. Разумеется, до некоторой степени читателя удерживали в напряжении картинки (хотя они могли сбить с толку разве что котенка, воспитанного в темной комнате). Лошадь стояла перед вешалкой для шляп, как это часто случается в жизни, а бегемот ел из колоды, к которой были прислонены вилы. Если посмотреть с определенного ракурса, то на секунду его и впрямь можно было принять за корову…
Впрочем, Юному Сэму нравилось. Наверное, ни одну книгу на свете не обнимали так часто, как эту.
Тем не менее, кое-что не давало покоя Ваймсу, хотя ему отлично удавались разные животные звуки, а в отношении «урр-ргх» он мог заткнуть за пояс любого. Зачем эта книжка городскому ребенку? Где он услышит блеяние и мычание? Единственный звук, который издают животные в городе, — это шипение мяса на сковородке. Но создатели детской как будто участвовали в тайном сговоре: везде, куда ни глянь, были ягнята, мишки и пушистые утята.
Однажды вечером, после трудного дня, Ваймс озвучил сыну уличную версию:
Где мой папаша?
Это мой папаша?
— Черт подери! Десница тысячелетия и моллюск!
Это Старикашка Рон!
Это не папаша!
Все шло хорошо, пока Ваймс не услышал многозначительное покашливание из дверного проема, где стояла Сибилла. На следующий день Юный Сэм, влекомый безошибочным младенческим инстинктом, сказал Пьюрити: «Челт!» Ваймсу пришлось поставить точку, хотя Сибилла никогда об этом не упоминала, даже наедине. Отныне Сэм ревностно придерживался каноничной версии.
Терри Пратчетт "Шмяк!"(с)
Вот у нас часто как в последней части папка действует
...
Сибилла была непоколебима — она считала, что брать няньку не нужно. Но Ваймс в кои-то веки тоже был непоколебим: нянька им нужна, а также помощница в загоне для породистых драконов. В конце концов, человеческие силы ограниченны. Ваймс победил. Пьюрити — очень приличная девушка — только что закончила укладывать Юного Сэма в кроватку, когда Ваймс, пошатываясь, вошел в детскую. Она на треть успела проделать книксен, прежде чем заметила уязвленное выражение его лица и припомнила недавнюю импровизированную лекцию о Правах Человека. Пьюрити поспешно вышла. Было очень важно, чтобы Ваймс остался с сыном наедине. Эта минута целиком и полностью принадлежала двум Сэмам.
Юный Сэм подтянулся, держась за перила кроватки, и сказал:
— Па!
Мир стал таким нежным.
Ваймс погладил сына по голове. Ей-богу, забавно. Целый день он орал, ругался и вопил… но здесь, в тихой комнате, где пахло (спасибо Пьюрити) мылом, Ваймс не знал, что сказать. Он буквально немел в присутствии ребенка четырнадцати месяцев от роду. Все, что он мог придумать, например «А кто тут папочкин любимый мальчик?», звучало чертовски фальшиво, как будто он брал фразы из книжки. Ему нечего было сказать — впрочем, в этой пастельной комнате ничего и не нужно было говорить.
Из-под кроватки послышалось ворчание. Там дремал дракон по кличке Слюня. Дряхлый, потухший, с обтрепанными крыльями, беззубый, он каждый день карабкался вверх по лестнице и занимал пост под кроваткой. Никто не знал, зачем. Во сне Слюня издавал легкий свист.
Счастливая тишина, окутавшая Ваймса, не могла длиться долго. Предстояло читать Книгу с Картинками. В этом и заключался смысл шести часов.
Ваймс читал одну и ту же книгу каждый день. Ее углы были круглыми и мягкими в тех местах, где Юный Сэм их пожевал, но, по крайней мере, один человек в детской считал ее Книгой Книг, величайшей историей из всех когда-либо существовавших на свете. Ваймс уже не нуждался в том, чтобы смотреть на страницу. Он знал текст наизусть.
Книжка называлась «Где моя коровка?».
Безымянный истец потерял корову. Собственно, в этом и заключался сюжет.
Первая страница начиналась многообещающе:
Где моя коровка?
Ты моя коровка?
— Бе-е-е!
Это же овечка!
Это не коровка!
Затем автор вступал в борьбу с неподатливым материалом.
Где моя коровка?
Ты моя коровка?
— Иго-го!
Это же лошадка!
Это не коровка!
Наконец поэт, в муках творчества, исторгал вопль из глубин своей измученной души:
Где моя коровка?
Ты моя коровка?
— Урр-ргх!
Это бегемотик!
Это не коровка!
Юный Сэм широко улыбался и радовался поворотам сюжета.
В конце концов, корова находилась. Ничего не скажешь, увлекательное чтиво. Разумеется, до некоторой степени читателя удерживали в напряжении картинки (хотя они могли сбить с толку разве что котенка, воспитанного в темной комнате). Лошадь стояла перед вешалкой для шляп, как это часто случается в жизни, а бегемот ел из колоды, к которой были прислонены вилы. Если посмотреть с определенного ракурса, то на секунду его и впрямь можно было принять за корову…
Впрочем, Юному Сэму нравилось. Наверное, ни одну книгу на свете не обнимали так часто, как эту.
Тем не менее, кое-что не давало покоя Ваймсу, хотя ему отлично удавались разные животные звуки, а в отношении «урр-ргх» он мог заткнуть за пояс любого. Зачем эта книжка городскому ребенку? Где он услышит блеяние и мычание? Единственный звук, который издают животные в городе, — это шипение мяса на сковородке. Но создатели детской как будто участвовали в тайном сговоре: везде, куда ни глянь, были ягнята, мишки и пушистые утята.
Однажды вечером, после трудного дня, Ваймс озвучил сыну уличную версию:
Где мой папаша?
Это мой папаша?
— Черт подери! Десница тысячелетия и моллюск!
Это Старикашка Рон!
Это не папаша!
Все шло хорошо, пока Ваймс не услышал многозначительное покашливание из дверного проема, где стояла Сибилла. На следующий день Юный Сэм, влекомый безошибочным младенческим инстинктом, сказал Пьюрити: «Челт!» Ваймсу пришлось поставить точку, хотя Сибилла никогда об этом не упоминала, даже наедине. Отныне Сэм ревностно придерживался каноничной версии.
Терри Пратчетт "Шмяк!"(с)
Вот у нас часто как в последней части папка действует