28 сентября 1922 г., четверг
Советская Сибирь, №217, 28.9.1922, четверг
Маленький фельетон
Письмо в редакцию.
Дорогая редакция! Мне очень захотелось написать вам письмо. Когда я была маленькой, я читала в "Задушевном Слове" письма в редакцию, которые писали другие дети, а сама не писала. Теперь мне захотелось написать такое же письмо в редакцию, но "Задушевного Слова" уже нет. Года у меня такие, что в «Юный товарищ» моего письма, пожалуй не примут. Пожалуйста, напечатайте его в вашей газете, чтобы другие мои сверстники ответили мне на мои вопросы. Милые читатели „Советской Сибири", я очень люблю Чарскую. Напишите, кто еще из вас любит Чарскую? В «Задушевном Слове» тоже была Чарская? и все дети ее очень любили. Так я не про ту Чарскую, а про нашу. Кто из вас видел "В волнах страстей“?
Я видела „В волнах страстей", и мне очень хочется рассказать тем, которые не видели, что я видела. Когда мне сказали, что меня поведут в оперетку смотреть и слушать Чарскую, я очень обрадовалась. Правда, слушать не очень хотелось. Я знаю только один мотив "Жил-был у бабушки серенький козлик". Все песни и арии всегда пою на один только этот мотив. Что же слушать? К счастью, оказалось, что Чарская тоже не любит петь. Она любит кричать. Ее манора кричать мне очень понравилась. Надо взвизгнуть очень, очень сильно, а остальное неважно. Публика засмеется и дальше не слышит. Когда перестанут смеяться, надо опять взвизгнуть. Очень хорошо! Все были довольны. Там была еще бабушка. Она лицо себе сделала такое-же, как у рыжего клоуна из цирка и тоже кричала. Только Чарская „и-и-и-х!"—а она толстым голосом, как волк в "Красной шапочке" «ы-ы-ых!»—И ..... засмеётся, а дальше не мешало смотреть и на сцену и по сторонам.
Там еще люди на сцене, правда, что-то пели, но ведь это неважно? Главное Чарская. И мы все с большим интересом смотрели, как высоко она прыгает, какие у нея чулки, что она носит под платьем, как громко и весело взвизгивает. Я заплатила только семь миллионов рублей, а все видела. Знаете, это очень дешево. Теперь книжка журнала стоит миллион рублей, а тут—Чарская. Так все думают потому, что собралось народу столько же, сколько было на первых митингах во время революции.
Кстати, о революции. Вы знаете милые сверстники, у нас в России были две революции: февральская и октябрьская. Скоро пять лет, как произошла октябрьская. В эти пять лет было очень скучно! Совсем мало прыгала Чарская. Правда, говорят, что в Красноярске она была и даже отдел народного обоазовании ей подарки подносил. Ну, так ведь это один Красноярск такой счастливый! Ну еще города два, три, пять. А вся Россия Скучала без нее и без других Чарских. (Их, знаете, много. И все они очень, очень хорошие!) Были митинги, пели „Интернационал", слушали оперу, одним словом все говорили о необходимости просвещения пролетариата. Оперетку и фарсы не любили. Почему-то считали, что они не просвещают пролетариат, а приносят какие-то вредные бациллы, особый трупный яд. С трупов людей, имевших при жизни много денег, еды, питья и от сытости не умевших веселиться без чулок и панталончиков Чарской. Таких людей было много. И, знаете, они оказывается вовсе не трупы! Они только захирели без Чарской. Когда их позвали торговать, они очнулись и прежде всего потребовали Чарской.
На оперетке "В волнах страстей" я их видела. Ничуть не умирали! Свеженькие, как огурчики прямо с грядки. Совсем не заморенные, очень было приятно посмотреть на воскресших. И радовались они Чарской по пасхальному: как «Христос Воскресе» громкое "браво" кричали, в ладоши без устали хлопали. Пролетариата я не видела. Может был, так где его разглядишь? Шляпы теперь опять с перьями. Не увидишь. Только в газете жаловались, что цены для рабочих слишком высоки, и Чарскую могут посмотреть только нэпманы. Бациллы очевидно перестали быть вредными.
На сцене шумел или шуршал водопад из бумаги, взлетали вверх мужские и женские ноги, сдабривался исправлениями в ариях Пушкинский стих. Я, мои соседи и счастливцы в первых рядах очень веселились. Только один из „воскресших", сзади меня страдал первым налетом скептицизма:
— Когда в Нижнем я слыхала эту оперетку, лучше было. Вот там так здорово отхватывали!
Милое „степенство!" Воскресли? С прибылью торговать! Отхватят, отхватят и как в Нижнем. Только кошелёк откройте!
Такими словами хотелось мне его утешить, но я не решилась. Не поймет порыва, обидится, и новой экономической политике подрыв. А я очень, очень за новую экономическую политику
И Чарская мне очень понравилась. Только, только... изжога у меня в душе сегодня. Вероятно, оттого, что Горький Максим приснился. В 1918 году он на одном собрании в Москве говорил:
„Мы ленивы, мы не любим труд, поэтому у нас нет тяги к науке, мы не лююбим учиться. Но позвольте мне помечтать: у нас будут дворцы науки, дворцы подлинного искусства"....
Про оперетку он забыл сказать. Скажите, милая редакция, в Рабочем дворце будет Чарская?
Л. Сейфуллина.
