Ночью Лукачу снова приснилось, что он в джунглях. Он прыгал с ветки на ветку, ел бананы, трахал самок. "Эй, трус, - дразнил Лукач других самцов и его обильная шерсть блестела на солнце, - иди сюда и дядя Лукач покажет тебе, где раки зимуют". Но все самцы затаились в своих убежищах - они знали что с Лукачем не стоит заводиться.
Лукач проснулся с головной болью. Раны на теле жутко болели. Они сочились гноем - по-видимому, он их расчесывал во сне. Он вышел из клетки, закрыл за собой дверь, и поспешил в третью лабораторию (по исследованию рака кожи). Он гордился местом своей работы. Других животных использовали в пустяковых экспериментах, вроде второй лаборатории (косметика), но Лукач участвовал в очень важных экспериментах. Он вовремя прибыл на 9-часовый укол. Дежурной была Ирена. "Перестань расчесывать раны, тебе ведь от этого только хуже", - сказала она. Лукач перестал. Ирену он любил больше других лаборанток.
"Скажи, - спросил он во время укола, - после того, как вы найдете это лекарство от рака , меня отпустят? Я очень тоскую по джунглям". Ирена вытащила иглу у него из плеча и он заметил, что она погрустнела. "Не волнуйся, Ирена, я же надолго не уеду, ты ведь меня знаешь, я зверь рабочий, после месячного отпуска я просто на стену полезу. После возвращения я добровольно пойду на исследования болезни Альцхаймера и мы снова будем работать вместе". Ирена обняла его и начала плакать и Лукач просто не знал что делать. "У меня идея, - сказал он, поглаживая ей затылок, - возьми отпуск и мы поедем в джунгли вместе. Я покажу тебе места, где я вырос. Семью, пейзажи. Тебе будет хорошо. Там все такое зеленое". Ирена не ответила и продолжала плакать и обнимать Лукача. Постепенно она успокоилась и перестала его обнимать . Она отступила на шаг назад и улыбнулась. "Конечно я поеду с тобой. В этом году они обязаны дать мне отпуск". "Ну и ладно, - сказал Лукач и заглянул ей в еще влажные от слез глаза, - там будет хорошо, ты увидишь".

© Этгар Керет. Дядя обезьяны

Декабрь

Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

28 декабря 1961
© Иосиф Бродский

Внутренние мальчики и девочки – это понятно. Это красиво и загадочно, сложно и заковыристо… Но это всё чухня.
Внутренние хомячки!
Да-да, замрите на секунду и прислушайтесь. Тишина? Понятное дело. Хомяк ничем себя не выдаст. С ним не сравнятся никакие внутренние тараканы.
Хомяк-тихушник, хомяк-подпольщик. У вас бывает изжога? Это хомяк меняет шерсть.
У вас бывает запор? Это хомяк задумался в труднодоступном месте.
Вы спите – хомяк жрёт.
Вы работаете – хомяк жрёт.
Вы развлекаетесь – хомяк жрёт.
Остальное время он размножается… Нет, для этого ему никто не нужен.
Внутренний хомяк страдает приступами мизантропии и суицидальными настроениями. У вас засосало под ложечкой? Нет, он не повесился (размечтались). Это он убил себя об стену. Желудка, да. Вам наврали, что это гастрит.
Не печальтесь, смерть скоротечна. Это неразменный хомяк, хомяк-феникс!
Как бы вы там ни расчищали пространство внутри, сколько бы ни наводили красоту и порядок, хомяк обязательно найдёт кучку опилок и совьёт нору. А потом выспится и нагадит. Нет, он не со зла, он хомяк.

И только в редкие часы мировой гармонии, когда в ночи вы лежите без сна, и маленькие пушистые ангелы вьются над кучками внутренних опилок, погладьте хомячка (вы же ничего дурного не подумали?)… Ну что вам стоит? В конце концов, это ваш личный уникальный хомяк.
Возможно, он даже вас любит.
Когда не жрёт. И не размножается.
Возможно, он даже обучаем...

© Елена Касьян

не разбирая времени года, чисел не помня
путаясь в телефоне, в комнате, в календаре
сегодня среда, одна из чудовищной прорвы сред
дни валятся под ноги, дни слипаются в комья

на улице мжит, не разлепить глаза
плотнее и толще слой временного настила
зима простудила ноябрь, переступила за
зима наступила

цветные субботы, безрыбные четверги
пасхальная ночь, именинный пирог, пузырьки и куранты
мне всё замело. обратилось квадратом пурги
и конусом лампы

мне снежная каша и только она одна
замри и терпи - пусть естественный ход повернёт кружала
весна наступила на край. подскользнулась на
зима продолжалась

© Катерина Кюне

Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты еще не летал,
говорит, смеется, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,
так я же, вроде, лечу, говорю, плюясь травой,
я же, вроде, летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может, смеется, лети, говорит, к кустам,
а я устал, машу из последних сил,
ободрал всю морду, уцепился за крайний куст,
ладно, говорю, но в последний раз, а он говорит, псих,
ты же летал сейчас, ладно, говорю, пусть,
давай еще разок, нет, говорит, прости,
я устал, отпусти, смеется, не могу, ты меня достал,
разок, говорю, не могу, говорит, теперь сам лети,
ну и черт с тобой, говорю, Господи, как я с тобой устал,
и смеюсь, он глядит на меня, а я смеюсь, не могу,
ладно, говорит, давай, с разбега, и я бегу.

© Владимир Строчков

Судьба, прошу, храни друзей моих -
Кто в темный миг всегда со мною рядом,
От ран душевных, от невзгод и лих,
От нелюбви и от недобрых взглядов.

Ты силы дай, чтоб им дарить тепло,
Я знаю, у меня их слишком мало,
Пусть не коснется их печаль и зло,
Хочу, чтоб жизнь у них светлее стала.

Они со мной, когда мне хорошо,
Мои друзья - мне лучшая отрада,
И я прошу всем сердцем и душой,
Чтобы они подольше были рядом.

Я радуюсь, когда у них успех,
И к небу обращаюсь я с надеждой -
Судьба, добра сейчас прошу для всех,
Кого люблю так искренне и нежно!

сказка без названия

Ей бы жить Спящей Королевой.
Чтобы маленький двор, и слуги - старые, настоящие английские камердинеры. Чтобы строгий кот, которому все можно, который Самый Главный в доме. Чтобы огромная, немного неряшливая в своей беспорядочности и смятости кровать. Чтобы все ходили вокруг осторожно, боясь спугнуть божественные сны. Чтобы поправляли подушки, чтобы расчесывали волосы, напевая колыбельные. Чтобы было заклятие, которое не снять никакими силами - и не дай Бог найдутся желающие, то есть нет, чтобы желающие были, но чтобы не преуспели.
Чтобы ее маленький мир вращался только вокруг нее, неизменный и уютный, чтобы не солнце, а желтая лампа, чтобы тепло камина, чтобы каждый день ждали, что она приоткроет глаза и скажет сонно:
"Я видела во сне Бога".
И все замрут в немом обожании, не столько ее самой, сколько ее грез, а еще больше - того, что ни она, ни ее сны никому не причиняют вреда, и так будет всегда, пока она спит в своем несуществующем мире.
Недействующая Пифия, Спящая Королева.
Жаль, что нет такого Бога, которому нужна такая невеста, а то Он непременно обеспечил бы ей и двор, и сон, и грезы.
И из всего двора только кот, а сны темны и невнятны, и тот единственный Бог, который Есть, пожимает плечами и отмахивается нетерпеливо: "Дорогая, займись уже чем-нибудь".
А ей бы спать, ни о чем не заботиться и не причинять вреда...

© Александр Шуйский (Стрейнджер). Сказки вне времени

Не возвращайся, теперь уже больше не нужно.
Печаль не применяют наружно…
В том море, что нас разделило, у нас и не было шансов.
Уже затопило надёжно подходы к вокзалам,
И если ты хочешь знать, то дело теперь за малым –
Не возвращайся.

Любовь – это орган, внутренняя часть тела,
И там, где недавно ещё болело,
Теперь пустота. Вот такие дела…
Любовь – это донорский орган, и я его отдала.
Не спрашивай, как я посмела.

Ещё нахожу твоё имя в моих дневниках и тетрадях,
Но знаешь, тебя к моей жизни никак уже не приладить.
Рубцы уже не разгладить.
Мой ангел, мой свет, моё нелегальное счастье…
Не возвращайся.

© Елена Касьян

Я ей сказал – выходи за меня. Вернее, сначала я ее спросил – скажи, ты знаешь, что такое настоящий п****ц? А она сказала – знаю. И уже потом я ей сказал – выходи за меня.

Вообще, на улице было так холодно, что нос при дыхании слипался – ну, все знают, как это бывает, а ртом дышать вообще невозможно. И руки из варежек не вынуть, и нос мерзнет, и уши, и шапка не спасает, а еще нужно было хотя бы минут десять постоять, но сил уже никаких не было. И не спрятаться нигде. Там такая улица, что все подъезды с кодовыми замками, и поздно уже было – ни один магазин не работал, и никаких кафе вокруг, ничего, только троллейбусная остановка вся в снегу, у нее даже стеклянная стенка была выбита, осколки рекламы вокруг, и ветер еще. Странное место для свидания, но другого как будто не было. И вот я уже минут сорок стоял, почти в снеговика превратился, нос красной морковкой, руки в карманах, ноги вместе, дыхание прерывистое. А тут еще…

В общем-то, ничего страшного, даже наоборот, но как-то накатило. «Дорогой Дедушка Мороз! Весь год я вел себя хорошо, помогал тем, кто нуждался в помощи, научился готовить и почти не обманывал. Я много работал, много читал, освоил несколько новых дел и старался приносить людям радость и не приносить людям грусть, прямо как ты. Не знаю, что там у тебя произошло за год, а у меня произошло за год очень много чего, и не все хорошее. А с любимыми моими людьми вообще творилось что-то такое, что я не могу описать в письме, мне и на словах-то это все трудно рассказать, а писать вообще как-то. Ну и, в общем, тяжелый был год, чего уж. Не обману, если напишу тебе о том, что посетило меня разочарование – в людях, в отношениях, да во многом, ты должен понять. Хотя, конечно, не все так ужасно, как может показаться, были и светлые моменты, а разочарование – это, наверное, с возрастом ко всем приходит, так или иначе. Ко мне пришло – ну, как придет, так и уйдет, надеюсь. Просто обидно – я был таким хорошим мальчиком, а толку-то. Ты меня прости, что я тут так расписался, но – вдруг чего. В общем, ничего у тебя не прошу, потому что того, чего мне хочется, в мешке не принесешь, а ты же не волшебник – так, просто одинокий старик, мерзнешь там, поговорить не с кем, а потом начинаются письма, и все что-то просят, просят, просят. А тебе бы чего хотелось? Тебе, наверное, и попросить-то не у кого… Это ничего, что я в тебя не верю, правда? Потому что, если ты есть, то тебе должно быть все равно, а если тебя нет – то и ладно. В общем, не грусти, все дела», - написал и не отправил. Теперь буду сидеть, как мудак, без подарка.

А тут еще такой холод вдруг наступил, что дышать невозможно. Так что я решил еще минут десять подождать, а потом валить, потому что все тело уже начало сводить, хоть прыгай, хоть не прыгай. Но как уйти? Так что я постоял еще десять минут, и еще десять минут, и потом еще минут двадцать или даже больше. И уже даже ноги у меня перестали сгибаться, так холодно, а вокруг – никого, только ветер, и еще где-то наверху, на четвертом что ли этаже, свет в окне замигал – наверное, телевизор включили. Свет, который не греет.

А потом она и появилась рядом со мной, как будто из воздуха, не было – и вдруг появилась. Тоже очень замерзшая, словно бы тоже кого-то давно ждала, и как я ее не заметил на пустой улице? Может, глаза замерзли вообще. А она тоже стоит – чуть ниже меня, а выглядит совсем крошечной, вся замотана в какой-то платок, только нос торчит, и руки тоже в карманах, и прыгает. Стоим рядом, прыгаем. А у нее из глаз – слезы, то ли от холода, то ли не знаю. Наверное, все-таки от холода. И мы стоим рядом, прыгаем и молчим.

А потом я на нее посмотрел и так головой махнул – пошли? А она так кивнула, едва видно – пошли. Я тогда пошел вперед, стараясь наступить на яркие круги от фонарей, а она пошла за мной. Мы завернули за угол, потом еще за один, потом перешли какую-то дорогу, потом перебрались через сугроб и снова завернули за угол, а потом зашли куда-то, где было светло и пахло бутербродами. Она размотала платок, красными руками потерла глаза, а потом схватила большую чашку с чаем, которую я для нее попросил. Она не пила этот чай, а просто держала чашку двумя руками и смотрела на нее, и медленно оттаивала. И я оттаивал вместе с ней. А потом она посмотрела на меня и спросила – как тебя зовут? А я ее спросил – ты знаешь, что такое настоящий п****ц? А она сказала – знаю. И вот тогда я ей сказал – выходи за меня.

«Дорогой Дедушка Мороз! Весь год я вел себя хорошо, а все вокруг вели себя плохо. Но я ни о чем не жалею. Потому что лучше вести себя хорошо, чем врать. Прости, что я так коротко, просто времени совсем нет. Ты не ответил на предыдущее письмо – наверное, у тебя тоже совсем нет времени. Надеюсь, у тебя все хорошо. Может, увидимся? В общем, пиши. Обнимаю».

© Евгений Коган. Сказка про белого бычка

- Людям нужны фантазии, чтобы оставаться людьми. Чтобы было место, где падший ангел может встретиться с поднимающимся на ноги приматом.
- Зубные феи? Санта-Хрякусы? Маленькие…
- Да. Исключительно в качестве практики. Для начала следует научиться верить в маленькую ложь.
- Чтобы потом поверить в большую?
- Да. В правосудие, жалость и всё остальное.
- Но это не одно и то же!
- Ты так думаешь? Тогда возьми вселенную, разотри её в мельчайший порошок, просей через самое мелкое сито и покажи мне атом справедливости или молекулу жалости. И тем не менее… - Смерть взмахнул рукой. – Тем не менее ты поступаешь так, словно в мире существует идеальный порядок, словно существует… справедливость во вселенной, мерками которой можно судить.
- Да, но люди вынуждены верить в это, иначе зачем ещё…
- Именно это я и хотел сказать.

© Т. Пратчетт. Санта-Хрякус

- Мам, а бывает такая фамилия – Марфукдрамбуст?
Я сижу в коридоре на тумбочке для обуви и листаю телефонный справочник.
- Ну что ты за ерунду выдумываешь, Полина!
Мама стоит у зеркала в новых лаковых сапогах на высоком каблуке и красит губы, смешно вздёргивая брови, как будто сама себе удивляется.
Когда я вырасту, мама обязательно даст мне поносить эти прекрасные сапоги.
- А бывает фамилия – Чипуншрусминг?
- Не-зна-ю… - говорит мама нараспев и отходит от зеркала, чтобы увидеть всю свою красоту.
У моей мамы замечательная красота!
- А бывает фамилия – Дурак?
- Полина!
- Ну, мам! Ну, бывает?
Мама поворачивается ко мне и говорит:
- На свете так много людей, что бывает всё, что угодно!
Мама говорит:
- И вообще, не сиди тут без тапочек. Колготки поправь. И не слюнявь страницы, господи боже мой!
Мама говорит:
- Я ненадолго, никому не открывай. Чашки помой там. Я побежала.
И побежала.

Я поправляю колготы (кто придумал такую неудобную одежду?) и иду в комнату.
И думаю про всё, что угодно.
"Всё, что угодно" представляется мне такой специальной страной, где живут люди с самыми странными фамилиями.
Если бы у меня была волшебная палочка, я бы придумала себе самую длинную фамилию из всех на свете букв. И когда в поликлинике меня бы вызывали в кабинет к зубному врачу, то все бы завидовали и думали: "Дааа, с этой девочкой действительно бывает всё, что угодно!"
И мне бы было ни капельки не страшно, а только гордо и приятно!

Потом приходят Данка и Кася и сидят в моей комнате на полу. И мы делаем волшебные палочки из цветных карандашей и блестящей фольги.
И я думаю, что я как будто фея из страны "всего, что угодно". А Данка с Касей думают, что у меня на кухне есть компот из слив. Но стесняются спрашивать.
Сидят-сидят, а потом всё равно спрашивают.
А компота-то у нас и нет.
Тогда я встаю посреди комнаты, взмахиваю волшебной палочкой и говорю:
- Я фея "всего, что угодно"! Компот-компот, появись!
И говорю:
- Ну вот, теперь компот есть!
Данка с Касей бегут на кухню, а я стою посреди комнаты, затаив дыхание, зажмуриваю глаза и шепчу: "Появись, появись, появись…"
А Данка приходит и говорит:
- Ты не фея, ты дура! И ничего там нет!
- И никакого компота, бэ-бэ-бэ! – говорит Кася. – А ты дура.
И они забирают свои карандаши и уходят. И даже не поправляют колготки.
А я думаю, что Дура – это такая фамилия. Ну и что, ну и пусть. А компот всё равно появился. Только он теперь в стране, где бывает всё, что угодно. Просто это такая секретная страна. Только для фей.
Я прячу волшебную палочку в ящик стола и иду на кухню мыть чашки. Иду аккуратно на цыпочках, как будто на мне новые лаковые сапоги на высоком каблуке.
И, проходя мимо зеркала, я удивлённо вздёргиваю брови, как мама. И сразу вижу всю свою красоту…
Ну фея же!

© Елена Касьян. Фея по фамилии Дура

ПУСТОЙ ДЕНЬ

Это утро не похоже ни на что, оно и не утро вовсе, а короткий обрывок первого дня: проба, бесплатный образец, авантитул. Нечего делать. Некуда идти. Бессмысленно начинать что-то новое, ведь еще не убрано старое: посуда, скатерти, обертки от подарков, хвоя, осыпавшаяся на паркет.
Ложишься на рассвете, встаешь на закате, попусту болтаешься по дому, смотришь в окно. Солнце первого января что в Москве, что в Питере садится в четыре часа дня, так что достается на нашу долю разве что клочок серого света, иссеченный мелкими, незрелыми снежинками, или красная, болезненная заря, ничего не предвещающая, кроме быстро наваливающейся тьмы.
Странные чувства. Вот только что мы суетились, торопливо разливали шампанское, усердно старались успеть чокнуться, пока длится имперский, медленный бой курантов, пытались уловить и осознать момент таинственного перехода, когда старое время словно бы рассыпается в прах, а нового времени еще нет. Радовались, как и все всегда радуются в эту минуту, волновались, как будто боялись не справиться, не суметь проскочить в невидимые двери. Но, как и всегда, справились, проскочили. И вот теперь, открыв сонные глаза на вечерней заре, мы входим в это странное состояние – ни восторга, ни огорчения, ни спешки, ни сожаления, ни бодрости, ни усталости, ни похмелья.
Этот день – лишний, как бывает лишним подарок: получить его приятно, а что с ним делать – неизвестно. Этот день – короткий, короче всех остальных в году. В этот день не готовят - всего полно, да и едят только один раз, и то все вчерашнее и без разбору: ассорти салатов, изменивших вкус, подсохшие пироги, которые позабыли накрыть салфеткой, фаршированные яйца, если остались. То ли это завтрак – но с водкой и селедкой; то ли обед, но без супа. Этот день тихий: отсмеялись вчера, отвеселились, обессилели.
Хорошо в этот день быть за городом, на даче, в деревне. Хорошо надеть старую одежду с рваными рукавами, лысую шубу, которую стыдно людям показать, валенки. Хорошо выйти и тупо постоять, бессмысленно глядя на небо, а если повезет – на звезды. Хорошо чувствовать себя – собой: ничьим, непонятным самому себе, уютным и домашним, шестилетним, вечным. Хорошо любить и не ждать подвоха. Хорошо прислониться: к столбу крыльца или к человеку.
Этот день не запомнится, настолько он пуст. Что делали? – ничего. Куда ходили? – никуда. О чем говорили? Да вроде бы ни о чем. Запомнится только пустота и краткость, и приглушенный свет, и драгоценное безделье, и милая вялость, и сладкая зевота, и спутанные мысли, и глубокий ранний сон.
Как бы мы жили, если бы этого дня не было! Как справились бы с жизнью, с ее оглушительным и жестоким ревом, с этим валом смысла, понять который мы все равно не успеваем, с валом дней, наматывающим и наматывающим июли, и сентябри, и ноябри!
Лишний, пустой, чудный день, короткая палочка среди трех с половиной сотен длинных, незаметно подсунутый нам, расчетливым, нам, ищущим смысла, объяснений, оправданий. День без числа, вне людского счета, день просто так, - Благодать.

© Татьяна Толстая

24 ДЕКАБРЯ 1971 ГОДА

V.S.

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою — нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет — никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь — звезда.

Январь 1972
© Иосиф Бродский

Сочельник: до первой звезды

В глухой ночи рыдает атеист:
Нет Бога, словно не было, исчез,
Ушёл послушно, канул в никуда,
Но вот Его отсутствие – во всём!

Невидимые миру, эти слёзы,
Морозные и ясписные, всходят
Созвездий россыпью в небесной черноте.

В глухой ночи рыдает прихожанин,
Уставясь в мириады звёзд, в бессильи
Одну из них, избрав, назначить первой,
Чтобы закончить бесконечный пост.

6.01.2010г.
© Сергей Круглов

verses ***: перевод на английский

Д.Л.
Когда смерть приходит в мою жизнь –
пока не за мной,
не говорите: «Не плачь!»,
не утешайте меня
сказками о жизни после жизни
и времени, которое лечит.
Не заставляйте меня говорить: «Я любил» –
я люблю.
Не лечите меня от любви.
Радость моей любви сменилась болью,
но счастье любви со мной.
Не входите без стука,
не колотите в бубны пустых слов,
разгоняя свои страхи.
Не мешайте мне –
я учусь ходить по этой земле,
по этому городу,
по этой улице,
зная, что дверь уже не откроется,
навстречу мне не распахнутся глаза
и не протянутся руки.
Не мешайте, прошу вас, не мешайте –
я учусь говорить заново,
без отражения слов в глазах напротив,
слыша только их копошение в осипшем горле,
откуда они выходят беспомощные и слепые.
Пока беспомощные и слепые.
Они тычутся в жизнь растерянно и неловко,
словно котята, которым не в кого ткнуться носом.
Я научусь говорить.
Но сейчас я начинаюсь с нуля,
ещё не позволяя себе знать,
что буду ходить, говорить, смеяться,
как было вчера и позавчера, и всегда,
а зная лишь, что завтра будет иным.
Оставьте меня ...
Но, если вы можете просто посидеть рядом
и послушать, как растёт трава,
как скользит по щеке слеза,
как моя тень отмеряет время,
как я прорастаю сам из себя, –
просто помолчать и послушать, –
пожалуйста, не уходите.

***
D.L.
When death comes into my life –
not yet after me –
don't tell me "Don't cry!",
don't comfort me
by telling fables of life after life
and of time the healer.
Don't make me say "I loved"
for yet I love.
Don't cure me of love.
The joy of my love has been overtaken by anguish,
but the blessing of love is with me.
Don't intrude,
don't beat the tambourines of hollow words
dispelling your own fears.
Leave me be – I am learning to walk this land,
this city, this street,
knowing that the door will not be opened now,
eyes will not engage mine and arms will not reach out.
Leave me be, please, –
I am learning to talk anew, without my words reflected in other eyes,
feeling only their stumbling journey through hoarse throat,
emerging futile and blind.
Futile and blind as yet.
They nose life, confused and clumsy,
like kittens with nobody to nuzzle.
I shall learn to talk again.
But for now I begin my life from scratch,
not yet allowing myself to know
that I will walk, talk, laugh
as yesterday and the day before
and always, but knowing only that tomorrow will be different.
Leave me be…
But if you can simply sit next to me and listen
to grass growing, to a tear rolling down my cheek,
to my shadow measuring time as I grow out of myself –
simply saying nothing and listening – then please stay.

© Виктор Каган. Перевод Зинаиды Успенской

Фразы, которые многое объясняют

Не знаю, как у вас, а у меня было: допустим, отношения, семья или даже любовь, всё непросто, но перспективно, и тут он вдруг произносит нечто отрезвляющее, фразу, которая многое объясняет (если быть честной, она объясняет всё, но кто же будет слушать). Он говорит, а ты понимаешь: с этим человеком у нас не получится. И понимание так безнадежно, что запрятываешь его куда подальше, прикапываешь, как дерьмо на пленэре, маскируя листиками: «сглупа сболтнул; ну и что, зато он милый; он не то имел ввиду; может, я ослышалась». Когда всё кончится, мигом всплывёт, «ага, говорил же!», - а в тот момент ощущается, как стакан холодной воды за шиворот, но потом тебя переодевают в сухое, заворачивают в тёплое, расцеловывают, утешают, и стоит ли поднимать шум из-за пустяка.

Самый частый вариант – пошлость. У меня страсть, я его почти боготворю, а он в постели неизвестно зачем заявляет: «а с женой у нас секса нет». Понимаете? ты ему звёздочку с неба, а в ответ тебе скармливают такую ничтожную наживку, что жалко всех: и себя, и его, и даже жену. Утешаешься обычно чем-то вроде «это он по доброте».

Или то, что я называю «разные люди»: столкновение ценностей, когда между делом выясняется, что он за красных, а ты за белых; он мент, а ты иногда крадёшь в супермаркетах; он духовный, а ты из Москвы… К примеру, я, будучи в моногамных отношениях, нечаянно провожу ночь с женщиной. Ну, бывает, по рассеянности. И это оказывается так прекрасно, что я прилетаю к своему милому, желая сообщить об удивительном новом впечатлении, но начинаю издалека:
- Скажи, а как ты относишься к сексу между женщинами?
А он и отвечает:
- Это мерзко и отвратительно.
Ну и всё. Уже не важно, какая у человека порнуха в компе, и почему он это сказал: из ханжества или правда так думает. Просто отныне и навеки у тебя от него припрятан скелет в шкафу, и либо ты не делаешь больше никогда кой-чего желанного, либо начинаешь врать, и через сколько-то времени вы всё равно расстанетесь, пусть даже из-за другой лжи.

Или «Штирлиц насторожился» - когда от какой-то фразы в голове начинает вопить аларм. Пример из чужой жизни, конец восьмидесятых: крепкая молодая семья выходит из кинотеатра, посмотрев фильм «Прости». Там по сюжету женщина узнаёт о неверности мужа, от обиды убегает в ночь, и её безобразно и безрадостно насилуют. Так вот, молодой супруг, не киношный, а настоящий, идёт, буквально скрежеща зубами, а потом набрасывается на жену:
- Все вы бабы, такие! «Прости», «прости»… проститутка она, сама виновата! Нечего было по ночам шляться, подумаешь, переспал с кем-то… Ты тоже с работы поздно приезжаешь, дождёшься!
Жена потом рассказывала, что, да, насторожилась, но списала на его впечатлительность. Разошлись они через полтора года, когда у него обнаружилась любовница.

А ещё я могу показать сцену, после которой я многое поняла об одном мужчине. Финал «Бума» с маленькой Софи Марсо. Напомню: весь фильм она охотилась за мальчиком, наделала каких-то ужасных вещей, заполучила его, и вот, на вечеринке, танцуя, через его плечо она замечает другого незнакомого мальчика. И начинает танцевать с ним.
Финал "Бума"
И смотрим мы на юное животное томление, безграничную и безадресную нежность ко всему живому, а мужчина и говорит с возмущением:
- Вот бл**ь!
И несмотря на то, что он продержал меня за пальчики весь фильм, я понимаю: неееет, этот человек меня никогда не поймёт. А если поймёт, то не простит.

© Марта Кетро

Любовь и негодяи

Всех нас тревожит мера справедливости суда человеческого и божеского, и если людям ещё что-то можно доказать, то провидение не поддаётся ни логике, ни увещеваниям. «Почему это произошло со мной?» - вопль всех времён и народов, «кто виноват, что мне так плохо?» - следующий по частоте поисковый запрос к миру.

Если вы обращали внимание на подзаголовок моего журнала, то знаете, что я думаю о справедливости. Я твердо помню: на свете часто одним даётся всё, а другим ничего; множество дурных поступков остаются безнаказанными; невинные существа иногда гибнут в муках; и несчастную, но добродетельную Жюстину в конце концов убило молнией, а её сестра-содержанка провела долгую и приятную жизнь.

Но самым неправильным, немилосердным и, да, несправедливым, является даже не стихийное бедствие и то, что котята умирают. Бог отдохнул на очень страшной вещи, которая даже не считается трагедией, но человеческий рассудок практически не способен с ней смириться: жизнь такова, что один хороший человек может не полюбить другого хорошего человека.
Если это событие не кажется вам шокирующим, подумайте хотя бы пару минут.

Вы знаете этот момент, когда любовь, и две половинки стального сердечка должны с лёгким щелчком совпасть и превратиться в целое. Обе части пазла очень хороши, идеально отшлифованы и на вид безупречно подходят друг к другу. Но щелчка вдруг не происходит. То есть, это нарушает законы физики и логики, но одна половинка подошла, а вторая шатается и выпадает. Как?! Чтобы спасти разум от когнитивного диссонанса, вы решаете, что какая-то всё-таки оказалась бракованной.
Поначалу, винят себя. Что я делаю не так, где у меня торчит, а где не хватает, чего бы такого подпилить и припаять? Можно перелепить себя, как бог черепаху, а вас всё равно не полюбят.
Тогда приходит вторая стадия, чаще всего, её начало инициируют друзья: не любит тебя? вот козёл! Дурак и бездарь. Или «бл**ь такая» – крепость выражений напрямую зависит от доброты ваших близких.
Вы знаете, очень легко поверить. На ладони лежит ваша сияющая половинка сердца – чистая, красивая, готовая быть и твердой, и текучей, только пожелай. Чего вы только не делали, а он – не любит. Ну и кто из нас бракованный?! Слепой бесчувственный негодяй, вот он кто.
Большинство из нас на этой стадии останавливается. Со временем обида проходит, остаётся брезгливое сожаление, едва ощутимое, как ложечка уксуса в ведре воды.

И редко кто додумывается – точнее, додумываются многие, но не каждому удаётся поверить, - что это история без отрицательного персонажа. Потому что слишком велика печаль, когда не только головой, но и нецелым бесполезным сердцем понимаешь: просто такая величайшая мировая несправедливость произошла, что один хороший человек не полюбил другого хорошего человека.

© Марта Кетро

Сегодня в Москве проводили Сергея Козлова.

Правда, мы будем всегда?

«Неужели все так быстро кончается? — подумал Ослик. — Неужели кончится лето, умрет Медвежонок и наступит зима? Почему это не может быть вечно: я, лето и Медвежонок?
Лето умрет раньше всех, лето уже умирает. Лето во что-то верит. поэтому умирает так смело. Лету нисколько себя не жаль — оно что-то знает. Оно знает что оно будет снова! Оно умрет совсем ненадолго, а потом снова родится. И снова умрет... Оно привыкло. Хорошо, если бы я привык умирать и рождаться. Как это грустно и как весело!..»
Медвежонок зашуршал опавшей листвой.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Я?.. Лежи, лежи, — сказал Ослик.
Теперь он стал вспоминать, как они встретились, как под проливным дождем пробежали весь лес, как сели отдохнуть и как Медвежонок тогда сказал:
— Правда, мы будем всегда?
— Правда.
— Правда, мы никогда не расстанемся?
— Конечно.
— Правда, никогда не будет так, чтобы нам надо было расставаться?
— Так не может быть!
А теперь Медвежонок лежал на опавших листьях с перевязанной головой, и кровь выступила на повязке.
«Как же это так? — думал Ослик. — Как же это так, что какой-то дуб разбил Медвежонку голову? Как же это так, что он упал именно тогда, когда мы проходили под ним?..»
Прилетел Аист.
— Лучше?.. — спросил он.
Ослик покачал головой.
— Как грустно! — вздохнул Аист и погладил Медвежонка крылом.
Ослик снова задумался. Теперь он думал о том как похоронить Медвежонка, чтобы он вернулся, как лето. «Я похороню его на высокой-высокой горе, — решил он, — так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет. А если я умру, он будет делать то же самое, — и мы не умрем никогда...»
— Послушай, — сказал он Медвежонку, — ты не бойся. Ты весной вырастешь снова.
— Как деревце?
— Да. Я тебя буду каждый день поливать. И разрыхлять землю.
— А ты не забудешь?
— Что ты!
— Не забудь, — попросил Медвежонок.
Он лежал с закрытыми глазами, и если бы чуть-чуть не вздрагивали ноздри, можно было бы подумать, что он совсем умер.
Теперь Ослик не боялся. Он знал: похоронить — это значит посадить, как деревце.

— С тобой и поразговаривать нельзя, — сказал Ёжик.
Медвежонок молчал.
— Что ж ты молчишь?
Медвежонок не ответил.
Он сидел на крылечке и горько плакал.
— Глупый ты: мы же с тобой б е с е д у е м, — сказал Ёжик.
— А кто будет Медвежонком? — всхлипывая, спросил Медвежонок.

© Сергей Козлов

В моем телефоне стоит одна постоянная напоминалка. И звук у нее специально такой, как у обычной смс, чтобы я не опознала ее сразу. Когда получаю эту «смс», то улыбаюсь и вся распрямляюсь. И если рядом мужчина, то он сразу ревнует: «Кто это тебе пишет? Кто он?» А если рядом подружка, то она сразу любопытничает: «Кто тебе там пишет? Кто он?» Потому что я становлюсь улыбчивая, развожу плечи, загадка возникает в моих глазах.

Когда мама поступила в мединститут, то она пришла домой вся в слезах. Ее папа, мой дед, спросил: «Люда, что ты плачешь?» А она сказала: «Папа! Ты не понимаешь! Я буду врачом! А вдруг я сделаю ошибку?! Вдруг из-за этого погибнет человек! Вдруг я сделаю ему хуже? Вдруг чего-то не выучу или не вспомню нужное лекарство? Цена моей ошибки – жизнь!» А дед ей сказал: «Людка, никого не бойся. Режь их всех!» Моя мама стала детским врачом, благодаря ей по земле ходят люди, которые сначала родились без дыхания или весом меньше 1 кг. Меньше 1 кг – это когда видно, как подскакивают прозрачные ребра от биения сердца. И когда я скулю ей по телефону, что взялась за проект, а вдруг не смогу, то она говорит: «Алеся! Никого не бойся. Режь их всех!» Такая напоминалка у меня тоже есть.

Я вообще часто их себе пишу. Например, вчера ходила на важную встречу по одному проекту. Там кино, многомиллионный бюджет, режиссер курит трубку. Когда я хожу на такие встречи, то пишу напоминалку и по времени ее рассчитываю примерно на середину встречи. Например, я себе пишу: «Нет уж, в жопу! Проси больше!!!» Потому что я всегда открываю рот, становлюсь очарованной всеми этими трубками, манимой очередным проектом и согласна на все. А потом умираю сутками на площадке с большим желанием застрелиться, а похоронить меня не на что.

Или когда иду на съемочную площадку, то пишу: «Алеся, что ты стоишь и орешь, как дура. Улыбнись всем немедленно!» А один раз я шла на встречу с одним человеком, хотя не надо было идти. И написала себе: «Ты совершаешь самоубийство, не соглашайся». И это оказалось правдой. Потому что себя не обманешь. Или когда я иду в шопинг, то пишу: «Ну хорошо, а что ты потом будешь есть?» А вдогонку следом через минуту еще одно сообщение: «Нет, Алеся, не ври себе! Есть ты захочешь!»

Или когда я еду в длительную командировку, то пишу себе еще при взлете самолета напоминалку на день возвращения. Например: «Ну вот видишь, а ты не хотела ехать».

Самое главное, не заглядывать в напоминалки, это важное правило игры. Памяти у меня нет никакой, я все забываю сразу. В самой частой напоминалке, которая делает меня сразу улыбчивой и счастливой, после которой я расправляю плечи и становлюсь очень выразительной, к которой ревнуют бойфренды и завидуют подружки, написано: «Алеся, улыбайся и не сутулься, ну что ты сидишь тут, как кусок говна». Потому что в жизни я очень угрюмая и не держу плечи. И надо бы обязательно себе временами напоминать о том, что.

© Алеся Петровна

- Почему Вы переходили из театра в театр?
- Я искала святое искусство.
- Нашли?
- Да.
- Где?
- В Третьяковской галерее.
Интервью с Фаиной Раневской. 1979 год.