Соседки тоже им радовались и даже завидовали: «Прямо как Галина Ивановна – разрослись на весь огород».

Пионы очень шли Галине Ивановне. Каким-нибудь июньским вечером, уже по-летнему светлым, когда пахло молоком, и за окном с мычанием проходило стадо коров, как проходит поезд мимо домов людей, живущих возле станции, таким июньским вечером стучали в нашу с бабушкой дверь. За дверью стояли пионы, гордо и весело, а за ними – Галина Ивановна, держа их, как розовый факел.

Я понимала, что это – еще одно счастье, сейчас – июньское, потому что майские яблони за окном почти отцвели, окно пустело без яблоневого ситцевого кружева, и я доставала вазу.

«Катя, да куда ты вазу-то? Куда они в вазу войдут? Оставь ее, там, в нише банку возьми, которая для молока, подожди, я сама!»

Жизнь продолжалась вокруг пионов, воды, двухлитровой банки для молока, которое от тех коров, что поездом, с мычанием идут мимо вечерних домов, и я ликовала от радости: «Лето! Настоящее лето!» Лето было на подоконнике.

Между белыми занавесками, за которыми вечерняя, прозрачная голубизна июня – банка, полная пионов и мутной зеленоватой воды – какая им ваза? Для свежих, сильных пионов – только банка, снятая с колышка возле огорода, накануне прокаленная солнцем для того, чтобы утром налить в нее парного молока и накрыть белым квадратом из марли. Но это позже, впереди целое лето, а пока в эту банку – пионы, как целый июнь.