Я Вам пишу... Том второй.
65252
163
Дым над дорогой, фонарь зажигают, стемнело,
Словно из детства - задумчивый северный ветер.
Пусть мне приснится песок и расчерченный мелом
Влажный асфальт перед домом. Ведь где-то на свете
Есть этот дом - каждый вечер там варят варенье,
Там говорят о приятном и часто мечтают,
Дети на белую булку мажут клубничную пену
И разбивают любимую кружку, но их не ругают.
Есть этот дом. Там карманы полны карамели.
И по субботам весь день, сколько хочешь - мультфильмы.
Мама и папа там никогда не стареют,
Ночи волшебны, а дни удивительно длинны.
Там есть большой и веселый барбос у соседей,
Крепкая дружба, товарищ - надежный и смелый.
Там хорошо... только я туда вряд ли приеду...
Дым над дорогой... и как-то надолго стемнело...

(с)
Buck
Красиво. И грустно.
Buck
Запах
первой сирени...

Были в детстве прозрачны ручьи и закаты,
и текли сквозь камыш и осоку мгновенья.

Взмах платка и перрон. И не будет возврата
к золотистой звезде над кипеньем сирени.

Придорожная пыль и усталость утраты.
От тоски ножевой не отыщешь спасенья.

...Где-то колокол плачет, как плакал когда-то,
где-то девичьи очи светлы и весенни...

Запах
первой сирени...


(Пабло Неруда)
Таша
Мне кажется, что этот поэт из Томска)
SkwоT
А мне кажется, что в этом поэтовом доме жить вряд ли захочешь.. Изюм в булках - самое вкусное, но никому ж не приходит есть один изюм вместо булок.
Шелест
Зато как тепло знать, что такой дом есть "где-то на свете", и там тебя ждут, даже зная, что никогда не приедешь.
Зингара
вчера видела демотоватор один))
Мать-старушка за столом: как ты там, сынок?
А на экране за её спиной медвед с улыбкой гаранта всего и вся))
Народ! а не пора ли замутить конкурс демотиваторов БЗ?
SkwоT
вчера видела демотоватор один))
Мать-старушка за столом: как ты там, сынок?
А на экране за её спиной медвед с улыбкой гаранта всего и вся))
Народ! а не пора ли замутить конкурс демотиваторов БЗ?
-------------------------------------------------
папа, ты с кем щас разговаривал?(с)
Шелест
Это был мой белый стих в стиле "поток сознания" :biggrin:
Пошли в дозор - расскажу)
Buck
...Я так больше не могу..
Заверни меня в фольгу,
Прокопти меня в трубе,
Раздари по голытьбе.

Запиши меня в тетрадь,
Убеди не умирать,
Замотай меня в сукно,
Брось в окно - мне все равно..

Научи меня как жить,
Насучи меня как нить,
Потеряй меня в игре,
Отпусти на пустыре.

Протяни меня в ушко,
Вдарь по темечку мешком,
Уведи меня на нет,
Подсмотри в конце ответ..

Я не знаю, что со мной -
Мой ковчег ломает Ной,
Я болею тишиной,
Полечи меня стеной..

Где собаконька моя?..
Я не знаю, я не я..
Я не помню, где лечу,
Отведи меня к врачу.

Подожди меня, я здесь,
Только кто-то вышел весь,
Только что я тут была,
Не смогла, так не смогла...

Я так больше не могу,
Заверни меня в фольгу,
Прокопти меня в трубе,
Раздари по голытьбе... (с) Ольга Арефьева.
Зингара
...У меня два имени - Нет и Да,
У меня два времени - Здесь и Всегда,
Я иду по воде, потому что во мне
Завтра был лёд, а вчера будет снег..

Я снова жива, как вода и трава,
Мне плевать на всех тех, кто не верит в слова,
Кто сжигает дрова, не давая тепла -
Мне важней, - чтоб вода в этом русле текла.

...Мне не хочется спать, мне не хочется есть,
После цифры "пять" не следует "шесть", -
Страшновато, конечно, сидеть на краю,
Но падём мы не раньше, чем я допою.

Там, где волки танцуют над трупом овцы,
Там, где требуют черти отдать им концы -
Мы сядем на край и будем ждать, когда
Вода изо льда превратится в чай.

И не скажешь, что лучше, быть или не быть?...
Не цикутой единой Сократ знаменит..
Только жизнь, в самом деле, забавный предмет:
То она ещё есть, то её уже - нет.

...Так не плачь ни о ком, всё и так потекло,
Не ходи босиком, под ногами стекло,
Просто вспомни, когда нам сыграют отбой,
День, когда лёд становился водой.. (с) Ольга Арефьева
Зингара
А друг мой, задушевный, мой читатель,
наверное кочкарский курит план,
иль строит план захвата Цинциннати,
иль в кухонной духовке жжет Коран.

И небо в пулеметных перекрестьях,
и «Герника» - пробоина в стене.
Виват, террор! Ваш новый козырь – крести,
С крестами все в порядке на войне.

Поклонник истребления учтиво
раскланялся и смыл с манжетов кровь.
Мое неиздаваемое чтиво
смирением прогнило между слов.

Больниц психиатрических завязки,
тюремные проверки на плацу,
саратовский омон в бесячьих масках…
Танцуй, мое смирение, танцуй!

Моя литература из-под кожи
больного вич, она из-под земли,
где каждый день на две эпохи прожит
под группу Дорз, под фильмы с Брюсом Ли,

в нее шмаляли, ей ночами страшно,
в ней десять лет проигрывал «Спартак».
там девочку одну назвали Дашей,
там зло зовут никем, добро – никак.

И мой читатель, мой подпольный гений,
тротил кофейный в чашке размешав,
напьется из моих стихотворений
микстуры, да отравится душа

бессмыслием ракетного удара,
безумием воинственных гримас.
Я выжатое выжитое даром,
читатель мой, бросаю среди вас.
(с)Андрей Ханжин
Buck
Если в груди твоей дырка размером с футбольный мяч,
туда слишком легко забивается всяческий мусор.
Раньше – ты помнишь? – мы лихо играли блюзы…
Теперь ждем кого-то, кто просто шепнет: «Не плачь».
Куда уж тут плакать, когда все срастается вкось,
когда все живое – не больше, чем гулкая бронза.
Разлей по стаканам остывшее темное солнце
и шарик земной наколи на воздушную ось.
Не оскверняй бормотухой священный Грааль.
Не лезь в мои сейфы стандартным набором отмычек.
Напяль-ка лицо - сейчас может вылететь птичка!
Даже обгаженный ею, ты будешь надменен, как сталь.
Как сталь под ребро. Или - как яркий мифрил,
который с излета не взять заколдованной пуле.
А надо ли брать? Ведь все это - игры июля.
Все эпилоги сводятся к краткому - "был".
Жизнь твоя сложится, словно бы карточный домик.
Кстати, почем нынче ходит в Москве героин?
На каком языке ни скажи - хоть "the end", хоть "le fin" -
это пи***ц. Он не толстый, не путай. Он - полный.
Вот оно, просветление - читаю тебя, как с листа.
И радостно знать, что лист, наконец, перевернут.
Ты на ночь посмотришь немецкое жесткое порно.
Я напишу на заборе "This Jesus must die!".

Катерина Молочникова
Buck
Порывистый ветер листву несёт - теперь ни к чему она,
И пусть говорят, что проходит всё, но всё это - не для нас.
Неспешно бредёт за строфой строфа, упорно пером скриплю,
И, если ты думаешь, это - фарс, я думаю это - блюз.

Порою нахлынут тоска и страх, но ты всё равно держись!
И пусть говорят, что любовь – игра, по-моему, это - жизнь.
Не нужно твердить, что она “была” - фатальности не люблю,
И, если ты думаешь, это - плач, я думаю, это - блюз.

Дороги раздолбана колея, но вертится колесо,
И пусть говорят, что всё это – явь, по-моему, это - сон.
Пусть к чаю привязан как наркоман, по прежнему мало сплю,
Ты, думаешь, что я сошел с ума, я думаю, это - блюз.

Я строю (пусть это звучит смешно) храм Осени на воде,
И пусть говорят, что настала ночь, по-моему, это - день.
A осень как кошка не помнит зла и я на неё не злюсь,
И, если ты думаешь это - блажь, я думаю, это - блюз.

Мы встретимся скоро, я так хочу побыть на одной волне,
И пусть говорят, что всё это – чушь, по-моему - вовсе нет.
Нам каждое лето пойдёт за сто и я на него молюсь,
И, если ты думаешь это – стон, я думаю, это - блюз.

Там плещется море, шуршит песок, там рядышком ты и я,
И пусть говорят, что всё это – сон, по-моему, это – явь,
И я не сопьюсь - ты не верь другим, и в речке не утоплюсь,
И, если все думают, это – гимн, я думаю, это - блюз. ( Игорь Приклонский)
Buck
Я запомнила её стиль и её интонацию) Чудо, как хороша.

Показать спойлер
PS. И как же меня тошнит от вычурных и неряшливых стихов Арефьевой... блин, ну я её совсем, что ли не понимаю? Или это все-таки сплошной претенциозный бред??? Что с моим вкусом... :безум:
Показать спойлер
SkwоT
Показать спойлер
Я, сходив на концерт Арефьевой, окончательно разочаровалась...Насколько десять лет назад она была "моей", настолько сейчас она абсолютно бредовая и ни о чем для меня... увы.
Показать спойлер
Buck
"С наклоном, почти без отрыва,
смакуя изгибы и связки,
разборчиво, кругло, красиво...
Сэнсей каллиграфии ласки
внимателен и осторожен,
усерден, печален, всезнающ...
Он помнит: описки на коже
потом ни за что не исправишь."
(с)
В.Павлова
Buck
Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того —
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.

Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари — по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.

Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять — только это возможно.

То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

Это — вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь —
но уже не вернусь — словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.

Бродский
Buck
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!

«Эй, пошел, ямщик!..» — «Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.

Посмотри: вон, вон играет,
Дует, плюет на меня;
Вон — теперь в овраг толкает
Одичалого коня;
Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Сил нам нет кружиться доле;
Колокольчик вдруг умолк;
Кони стали... «Что там в поле?» —
«Кто их знает? пень иль волк?»

Вьюга злится, вьюга плачет;
Кони чуткие храпят;
Вот уж он далече скачет;
Лишь глаза во мгле горят;
Кони снова понеслися;
Колокольчик дин-дин-дин...
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...
(с)
Buck
Он поклялся в строгом храме
Перед статуей мадонны,
Что он будет верен даме,
Той, чьи взоры непреклонны.

И забыл о тайном браке,
Всюду ласки расточая,
Ночью был зарезан в драке
И пришел к преддверьям рая.

"Ты ль в моем не клялся храме, -
Прозвучала речь мадонны, -
Что ты будешь верен даме,
Той, чьи взоры непреклонны?

Отойди, не эти жатвы
Собирает царь небесный.
Кто нарушил слово клятвы,
Гибнет, Богу неизвестный".

Но, печальный и упрямый,
Он припал к ногам мадонны:
"Я нигде не встретил дамы,
Той, чьи взоры непреклонны". (Н.Гумилев)
Kolombina
НА СОН ГРЯДУЩИЙ
Я мог бы ласково взять тебя,
не выпустить больше из рук.
Я мог бы баюкать твой взгляд; тебя
охранять, и быть лесом вокруг.
Я мог бы единственным знать об этом, -
что ночь холодна была.
И слушать вечер, печалясь о лете,
сгорающем с нами дотла.

Ведь время стало тревогой всех,
не избегла камня коса.
Снаружи ходит чужой человек
и будит чужого пса.
Но вот стало тихо. Я не спустил
с тебя своих глаз; и те
охраняли тебя наподобие крыл,
если что-то брело в темноте.
(Рильке)
Buck
Стоя у поля ржи, он говорил:
постоянство и сказочный цвет васильков -
прелестный мотив для малюющих дам.

Мне по душе глубокий альт мака.
Думаешь о кровавом поносе и месячных,
о нищете, голоде, смерти -
короче: о потемках мужской судьбы.
Buck
Он прожил жизнь, как будто на бегу
И с верой, что стране родимой нужен —
Он каждый день сидел на берегу,
Чтоб рыбы наловить на скудный ужин.
На праздники пиджак он надевал
Забытых тех фасонов довоенных
И тусклый орден долго протирал
Рукой дрожащей, в напряженных венах.
Он под трибуной гордо проходил
Под жидкие хлопки вождей трибунных,
А дома гордость водкой он глушил,
И дом дрожал от выкриков безумных.
И плакала старуха в уголке,
А утром старику скандал прощала.
И на коленях, в беленьком платке
Его перед иконой защищала.
Всевышнего любя, в мольбах своих
В который раз она ему напомнит
Про пенсию, что дали на двоих,
Которая и кошку не прокормит.
А на земле, не отданной врагу,
Без веры, что еще кому-то нужен,
Сидит старик на стылом берегу,
Чтоб рыбы наловить на скудный ужин.
(В. Жданов)
Buck
На вчерашнем забыл, конечно, копирайт поставить. Это Готфрид Бенн.
Buck
Силуэт автомобиля
На ночном шоссе –
Это светляк
Плывет в сгустке тьмы

Их много,
Живые внутри
Они мягко давят шинами
Черноту

Я смотрю на них
С балкона гостиницы
Один
В чужом городе
Buck
*всплакнула* все-все как в жизни
Buck
Наткнулась сейчас на либретто Гаянэ... мучаюсь, кого бы им "осчастливить"...
Buck
В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных,
Где на поселок пять имен, и то все больше односложных,
Где краток день, как «Отче наш», где хрусток наст и воздух жесток,
Есть непременный персонаж — обычно девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс,
Гордится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и все любуется собою.

И вот она чешет черные косы, вот она холит свои персты,—
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты,—
И вот она щурит черное око — телом упруга, станом пряма,—
А мать пеняет ей: «Лежебока!» — и скорбно делает все сама.

Но тут сюжет ломает ход, ломаясь в целях воспитанья,
И для красотки настает черед крутого испытанья.
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий вид и стройный стан («Чума на оба ваши чума!»),
Иль выгонят отец и мать (зима на севере сурова),
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет ее в ненастье —
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья,—
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться,
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.

И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролет,
И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лед,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке и черной косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все.

И торжествуют наконец законы равенства и рода,
И умиляется отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая,—
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.

И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства,
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества,—
О дивном даре блаженной лени, что побеждает тоску и страх,
О нежеланье пасти оленей, об этих косах и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето —
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что?!
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь свивается, заканчиваясь, и зарева встают,
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.

(Дмитрий Львович Быков)
Buck
In a bed with a cast and a Calvados,
I don't really need nobody but myself cus
I don't love anybody but myself, thus
(is this a way of defining monophagus?)

I can't ever confide, please open up wide
give me extra special pleasure with love on the side.
I didn't give you anything and that's what you got.
I wish I was different but I'm sure that I'm not.

(I don't need nobody but myself cus
I don't love anybody but myself, thus)

For I'm the Great Blondino

We were the vacancy crusaders with our combat kits
of a toothbrush and hearts mashed in tiny bits.
Trying to regain what we never had,
smiling about the good things amidst the bad.
So we save ourselves with Bombay Saphire unsafe sex,
twenty-four hours selfdestructive wrecks.
Sober thoughts dawn again, all the way sub rosa.
Starting up again when it's already over,

but I'm the Great Blondino, not looking for a Queeno.

I'm sad I gave you nothing and that's what you got.
I wish I was different but I'm sure that I'm not.

In a bed with a cast and a Calvados
in a perpetual feverish crave of your lust
kitchenfloor bruising, freaky sofa cruising
and the early birdy balcony Campari Orangejuicing.
I guess one could say you got me mezmerized,
but what has become one should be dechotomized.
I'm sad I gave you nothing and that's what you got.
I wish I was different but I'm sure that I'm not.
(с)
Kolombina
Всё лишь на миг, что людьми создается,
Блекнет восторг новизны,
Но неизменной, как грусть, остается
Связь через сны.

Успокоенье... Забыть бы... Уснуть бы...
Сладость опущенных век...
Сны открывают грядущего судьбы,
Вяжут навек.

Всё мне, что бы ни думал украдкой,
Ясно, как чистый кристалл.
Нас неразрывной и вечной загадкой
Сон сочетал.

Я не молю: «О, Господь, уничтожи
Муку грядущего дня!»
Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,
Сон про меня!»

Пусть я при встрече с тобою бледнею, —
Как эти встречи грустны!
Тайна одна. Мы бессильны пред нею:
Связь через сны.
©
Buck
Как моток свободного шелка, разбросанного по стене,
Она проходит у ограды дорожки в садах Кенсингтон,
И она умирает постепенно
от некоего вида амнезии эмоций.

И прямо вокруг там толпа
Грязных крепких неистребимых детей бедняков.
Они наследуют землю.

В ней конец рода.
Ее скука утонченна и чрезмерна.
Она хочет, чтоб кто-нибудь заговорил с ней,
И почти боится, что я
совершу это неблагоразумие
(с)
Buck
Отмеченный на шее родинкой,
Кем-то указанный, недосказанный, необязанный
Приторно улыбаясь, говорить: "Привет"...
Твоё вышитое на бархате сердце
Дает тепла в сотни раз больше ГРЭСа и ТЭЦа,
Ровно столько, чтоб мертвым согреться,
Ровно столько, чтоб глупо одеться,
Нацепить дурацкую шляпу,
Спрятать плечи, накрасить губы,
И, смеясь, повторять, что ты глупый!
В непонятных полотнах Дали
Мы смеемся, как пьяные дети,
Интуитивно чувствуя - впереди
Из яркого ситца - ЛЕТО!
Интуитивно чувствуя - впереди
Куча непрочитанных журналов,
Куча звонков телефонных
И радости в нескольких
Центнерах стеклотары...
В твоих бездонных глазах голубых
Столько грусти. Они из эфира.
Я сдаюсь. Я ныряю сквозь них
В это лето из амфетамина.
(с)
Buck
Не строй у дороги себе избы:
Любовь из дома уйдёт.
И сам не минуешь горькой судьбы,
Шагая за поворот.

Идёшь ли ты сам, силком ли ведут-
Дороге разницы нет!
И тысячи ног сейчас же затрут
В пыли оставшийся след.

Дорога тебя научит беречь
Пожатье дружеских рук:
На каждую из подаренных встреч
Придётся сотня разлук.

Научит ценить лесного костра
Убогий ночной приют...
Она не бывает к людям добра,
Как в песнях про то поют.

Белёсая пыль покрыла висок,
Метель за спиной кружит.
А горизонт всё так же далёк,
Далёк и непостижим.

И сердце порой сжимает тоска
Под тихий голос певца...
Вот так и поймёшь, что жизнь коротка,
Но нет дороге конца.

Следы прошедших по ней вчера
Она окутала тьмой...
Она лишь тогда бывает добра,
Когда ведёт нас домой.
(C)
С тобой хоть однажды было такое?
Чтоб небо кружилось над головою,
Чтоб чёрные точки пред глазами
Метались огненными роями?
Чтоб воздух горло палил на вдохе,
Не достигая бьющихся лёгких,
И на лопатках прела рубаха,
Мокрая от безотчётного страха?
И ты сознаёшь: свалилось на темя
Такое, что вылечит только время,
Но в завтра тебе заглядывать жутко,
Ты хочешь вернуть минувшие сутки,
Где было уютно и так тепло,
Где ЭТО ещё не произошло...

..Бывало? И длилось больше, чем миг?
Тогда ты ОТЧАЯНИЕ постиг.
Buck
чтобы заметить, как начинается непорядок, необязательно быть ученым.
хьюстон, у нас проблема. третьи сутки подряд горизонт остается черным.
каждый из нас носит в себе взлетную полосу и вокзал,
мы пока еще не забыли,
как это: когда поднимаешь к небу глаза - и глаза становятся голубыми,
и в ноги сквозь мертвый камень толкается палуба корабля.
пить эту синь и зелень во все зрачки,
говорить друг другу: Земля...

потому как - а что еще говорить друг другу,
если в каждом горит и бьется земная ось?
черная плоскодонка идет по лунному грунту, просвечивая насквозь.
хьюстон, у нас невозможная ночь, хочется что-нибудь видеть ясно:
гаснущий парус, серебряный спутник, призрака в капюшоне, чужое лицо,
хьюстон, все тихо, но отчего-то кажется, здесь опасно.
к этому можно привыкнуть, в конце концов,
перебирать неподвижную пыль, убивать тишину и скуку,
сниться друг другу гуляющими под дождем.
черная плоскодонка идет по лунному грунту.
хьюстон, у нас проблема: мы никого не ждем.

мы остаемся последней данью невидимым пристаням, полупрозрачным снам,
не отвечай, чего там, перепиши нас по именам,
повесь на стене в два ряда черно-белые фото -
мы лгали, когда улыбались фотографу, и поступали верно.
все было верно.
хьюстон, отбой. не до этого, извините.
мы ни при чем, нам ни холодно, ни горячо.
каждый из нас свой собственный спутник на длинной орбите.
каждый - свой собственный призрак, стоящий за левым плечом. ©
Buck
С Днем Рождения!
Эта вещь тебе, но к 6 августа...
"Олеандр"

Война – мать всего сущего
Доказанная Дарвином основа жизни
Разве в нас была бы сила, к свету несущая
Сопротивляться таким же тысячам?
Их удел – сгнить в болотах плиоцена
А мы обтекли, расправили лапы
Обрели хвост и мозг
И перешли на половое размноженье

Потом организовались,
придумали колесо, деньги и дубину.
И одна половина пошла грабить другую половину

О, да! Война – основа экономики
Это знает каждый школьник
Разве можно было бы в мирной жизни
Так легко превращать единичку в стольник?

Но мир становится гуманней год от года
И война потребовала другого подхода
Сначала это были битвы за веру,
Потом, когда вера иссякла, – за честь твоего отряда,
Но гуманизму прибавляли все больше и больше заряда
И вот – глянь! сытые лица ученых объясняют
Что эта война хороша, и она должна разом покончить
Со всеми войнами, которые только бывают

И вы согласились. И ушли. И погибли.
Но некоторые иногда возвращаются
И вы вернулись к мирной жизни, у вас маленький домик и работа на фабрике,
И дети хорошие
вечера теплы, а звезды – вишни в сахаре,
И однажды солнечным утром они уйдут в школу, вдоль дороги приплясывая,
и вы их больше никогда не увидите, потому что ваши глаза и их тела сожжет вспышка,
с самолета, про название которого вы и не слышали,
в котором какой-то улыбчивый п***р нажал на кнопку, просто исполняя приказ.
Так вы лишились своих глаз.
Хороших детей, маленького домика и фабрики.

Маркес сказал: Хуже всего то, что мы сами научились жить с насилием
Я бы на это ответил: А разве не сами мы молча об этом просили?


п.5
Консуэло
Как-то раз мы спросили артиста:
"Вы из гомо ли сексуалистов?"
Ожидали мы: "Нет!!!"
Но - молчанье в ответ.
Что-то видно с артистом нечисто...(с)))))
yxx
Гражданка одна из России
Влезала куда не просили
Из хаты с огнём
Из стойла с конём
Её на пинках выносили. (с)
Buck
Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было. (он же) :agree:
Buck
И безвластна смерть остаётся,
И все мертвецы нагие
Воссоединятся с живыми,
И в закате луны под ветром
Растворятся белые кости,
Загорятся во тьме предрассветной
На локтях и коленях звёзды,
И всплывёт всё, что сожрано морем,
И в безумие разум прорвётся,
Сгинуть могут любовники, но не Любовь,
И безвластна смерть остаётся.
И безвластна смерть остаётся.
Не умрут без сопротивления
Эти, волнами унесённые,
Эти, вздёрнутые на дыбу
И привязанные к колесу,
Пусть разорваны сухожилья –
И расколота надвое вера,
И зло, что исходит от Зверя,
Стрелой сквозь них пронесётся,
Но в осколки их не разбить никогда,
И безвластна смерть остаётся.
И безвластна смерть остаётся.
Пусть не слышно им крика чаек,
И прибой к берегам не рвётся,
И цветок не поднимет венчика
Навстречу стуку дождей,
Пусть безумны, мертвы как гвозди –
Расцветёт их букет железный,
Сквозь ковёр маргариток пробьётся,
И пока существует солнце –
Безвластна смерть остаётся.
(с)
Buck
Эллипс крика
пронзает навылет
молчание гор,

и в лиловой ночи
над зелеными купами рощ
вспыхнет черной радугой он.

А-а-а-а-ай!

И упругим смычком
крик ударил
по туго натянутым струнам,
и запела виола ветров.

А-а-а-а-ай!

(Люди в пещерах
гасят тусклые свечи.)

А-а-а-а-ай! (с)
Buck
Все классно

Бывает все так классно,
Так классно прямо все. И тут - ба-бах — ужасно,
Ужасно стало все
И раз - опять - все классно,
Прям классно-классно все.
Ба-бах, опять ужасно,
Ужасно прямо все.
Но знай, все будет классно,
Пускай пока что все
Ужасно-преужасно,
Но будет классно все.
И точно, раз, все классно,
Так классно прямо все.
Но знай опять ужасно,
Ужасно будет все.

(с)
Владимир Горохов
Buck
...Дайте руку мне, я ничего не вижу
Электра, Корделия или Лолита - кто ты?
кем бы ты ни была, подойди поближе
обними, подними бедолагу Лота

и сказала старшая младшей:
отец наш стар
нет того на земле
кто б вошел по обычаю всей земли
и оставил нам после себя
драгоценный дар
от которого взяли б начало
новые короли

и напоили отца своего вином -
старшая зачала Гоморру
младшая родила Содом...
(с)
Сифон
кумогакури
накунару карино
юкитэиму
Акита но ходати
Сигэку сиомоою ©