В этой комнате нет взрослых.
Сейчас много взрослых самостоятельных людей провалились в деток разного возраста. Ожидаемо: в моменты острого стресса мы регрессируем: откатываемся к возрасту, в котором испытывали максимальную уязвимость в похожих обстоятельствах. Детки сидят в большой комнате, напуганные, и оттого злые и беспомощные, и нуждаются в ком-то большом и надежном. Чтобы пришел, взял на ручки, сказал “я со всем разберусь”, навалял леща неустраивающей реальности и повел кормить борщом с мороженкой.
Но взрослые вышли еще в пандемию. Оказалось, что те, от кого ждали решений и ответов, мало что знают, не особо что могут объяснить и не очень-то справляются, принимая хаотичные решения, порой конфликтующие между собой (и со здравым смыслом) решения. Сейчас - еще больше. Если присмотреться, то можно увидеть, что некоторые взрослые - такие же детки примерно от 2.5 до 12 годиков, которых от нас отличает наличие большой власти при минимуме сдерживающих факторов.
А кто-то взрослый нужен.
Когда нам страшно, больно и беспомощно, мы нуждаемся в объекте привязанности: том, с кем сформирована крепкая эмоциональная связь. Исследования привязанности, начиная идей Джона Боулби, показывают, что для маленького ребенка эта связь важнее физической сохранности. Поэтому дети абьюзивных родителей все равно тянутся к ним и страдают, если их разлучают. Поэтому у человека, захваченного в плен, формируется привязанность к своему тюремщику: психика требует, чтобы кто-то был рядом, а рядом больше никого нет.
И когда рядом никого нет или объект привязанности (партнер, друг, родитель) эмоционально не в доступе - например, сам в раздрае и не справляется с собственной жизнью, не то что с поддержкой другому, - несостоятельность других больших фигур расшатывает еще сильнее. Кажется, что вообще никого нет рядом. Все плохо и никогда не будет хорошо. Бессилие, которое или перерастает или в апатию, или в злость на плохих других, которые не могут помочь, которые не видят, как страшно и больно, и желание их разрушить в отместку. Детка сидит в углу и раскачивается из стороны в сторону или детка воет, катается по полу и молотит кулаками.
Штука в том, что детки не должны справляться со взрослыми проблемами. А проблемы у нас сегодня очень взрослые. Вплоть до уровня физического и психологического выживания. И здесь бы разглядеть в себе детку, взять на ручки, погладить по голове и сказать: “Маленький, ты и не должен с этим справляться. Это не твоя ответственность. С этим справятся взрослые” - и призвать свою взрослую часть вернуться в комнату. Но поднимите руки, кто с детства вынужден был быть родителем своим родителям? Кто чувствовал на себе ответственность за психологическое, а порой и бытовое благополучие своих взрослых? Кому пришлось стать клеем, скрепляющим семью?
И вот детка, которой слишком хорошо знакомо, что справляться придется именно ей, орет в ужасе от того, что опять, опять, опять, а она больше не может, не может, не может, а придется смочь…
Если эта детка - вы, то вот что ей нужно услышать:
У тебя есть взрослый человек целых *нужное вставить* лет, который много знает, умеет и уже пережил. Сейчас этот взрослый вернется в комнату и будет делать то, что может, с тем, что есть.
Если взрослого не видать, то открываем паспорт или резюме, и по-возможности внятно и ясно описываем реальность: все, все, больше не два, не пять, не семь годиков. Вот мой возраст, вот мой опыт, вот моя ценность, вот мое тело, вот мои возможности и мои ограничения, вот моя зона ответственности. Вот я.
И вот ... ..бря две тысячи двадцать второго года. Что мне по силам в нем сделать? (с)
