С разрешения издательства Ad Marginem «Газета.Ru» публикует отрывок из книги Гая Стэндинга «Прекариат: новый опасный класс».

Прекариату хорошо знакомы четыре ощущения: недовольство, аномия (утрата ориентиров), беспокойство и отчуждение.

Недовольство вызвано тем, что прекариат не видит перед собой осмысленных жизненных перспектив, ему кажется, что все достойные пути для него закрыты, а ведь обидно сознавать, что ты чего-то лишен. Кто-то назовет это завистью, но, когда вам постоянно со всех сторон показывают приметы материального успеха и насаждается культура богатых и знаменитых, есть от чего расстроиться.

Прекариат чувствует себя подавленно не только потому, что перед ним маячит только перспектива смены все новых и новых работ, каждая из которых связана с новой неопределенностью, но также и потому, что эти работы не позволяют завязать прочные отношения, какие возможны в серьезных структурах или сетях. Нет у прекариата и лестниц мобильности, по которым можно было бы подняться, — так люди и зависают где-то между сильнейшей самоэксплуатацией и свободой.

Прекариат живет в тревоге. Хроническая незащищенность связана не только с балансированием на краю, когда человек понимает, что одна-единственная ошибка или неудача может нарушить баланс между достойной бедностью и уделом побирушки, но и со страхом потерять то, что он имеет, даже если чувствует, что его обманули, не дав большего.

Люди не уверены в себе и подавлены и в то же самое время «частично заняты» и «слишком заняты».


Они отчуждены от своего труда и работы, растерянны и ведут себя порой безрассудно. Люди, боящиеся потерять, что имеют, постоянно раздражены. Иногда они сердятся, но, как правило, это гнев пассивный. Прекариатизированное мышление питается страхом и мотивируется страхом. Отчуждение возникает от понимания, что то, что ты делаешь, ты делаешь не для себя и не ради уважения или похвалы — это делается для других, по их указке. Именно это считалось отличительным признаком пролетариата.

Но у тех, кто составляет прекариат, есть еще несколько специфических дополнений, в том числе ощущение, что их обманули — внушали, что они должны быть «счастливы» и благодарны, раз у них есть работа, велели «мыслить позитивно».

Прекариату не хватает самоутверждения и уверенности в социальной ценности своего труда, за самоутверждением он должен обращаться к другим областям, удачно или нет — это как получится. Если удачно, то тяготы работы, которую такой человек должен выполнять на своей эфемерной нежеланной должности, покажутся меньше, и мысли о статусе будут не так мучительны. Но способность самоутвердиться за счет чего-то у прекариата невелика. Есть опасность, что он будет чувствовать себя постоянно занятым, но при этом изолированным — одиночкой в толпе.


Отчасти проблема в том, что у прекариата очень мало надежных связей, особенно по работе. Исторически чувство доверия возникало в устойчивых сообществах, которые создавали организационную основу для товарищества и братства. Если кто-то испытывает неловкость оттого, что не знает своего социального статуса, доверие будет условным и хрупким (Kohn, 2008). Если люди предрасположены доверять друг другу и совместно действовать, как предполагают социальные психологи, тогда в условиях бесконечной изменчивости и неуверенности любое ощущение сотрудничества или морального консенсуса окажется под угрозой (Haidt, 2006; Hauser, 2006).

Мы делаем то, что нам по силам, действуем с выгодой для себя, часто на грани аморальности.

В условиях гибкого рынка труда отдельные люди боятся оказаться скованными долговременными поведенческими обязательствами, поскольку это может оказаться затратно и повлечь за собой нежелательные действия. Так, молодежи не хочется материально зависеть от родителей, поскольку тогда придется поддерживать их в глубокой старости, а старческая немощность и все отодвигающаяся граница долголетия наводят на мысль, что платить за «сидение на шее» придется дорогой ценой. Ослаблению взаимных сделок между поколениями соответствует и все большая неопределенность в сексуальных и дружеских связях.

Алена Владимирская о том, кто завтра может остаться без работы
Кризис проверяет каждого

Если мерить все товарно-денежными отношениями — по затратам и возможным выгодам, — страдает моральный, нравственный аспект взаимоотношений. Если государство отказывается от лейбористских форм социального страхования, обеспечивавших реальную, хоть и не совсем справедливую, систему социальной солидарности, и не предлагает взамен ничего сопоставимого, тогда не будет механизма для создания альтернативных форм солидарности.

Чтобы возникла солидарность, необходимо ощущение стабильности и предсказуемости. У прекариата нет ни того ни другого. Он никогда ни в чем не может быть уверен.

Социальное страхование процветает, когда есть примерно равная возможность движения вверх и вниз по социальной лестнице, с соответствующими выгодами и потерями. В обществе, где численность прекариата растет, а социальная мобильность ограничена и все уменьшается, социальное страхование процветать не может.

Это подчеркивает одну особенность прекариата в данный момент. Он еще не сформировался как класс «для себя».

Попытаемся представить, как происходит «скатывание» в прекариат или как людей вынуждают к прекариатизированному существованию. Это не удел, предназначенный человеку от рождения, и едва ли кто-нибудь с гордостью признается: «Прекариат — это я». Со страхом — да, с обидой — вероятно, с иронией — может быть, но не с гордостью.

И в этом и состоит резкое отличие прекариата от традиционного промышленного рабочего класса. Понадобилось время, чтобы пролетариат стал классом «для себя», а когда стал, возникло чувство пролетарской гордости и достоинства, которое помогло ему стать политической силой с классовой программой. Прекариат пока что не достиг такой стадии, хотя некоторые его представители и показывают, что безмерно гордятся принадлежностью к прекариату, на своих демонстрациях, в блогах и дружеском общении.

Хоть у нас и нет возможности оперировать точными цифрами, можно предположить, что в настоящий момент во многих странах по крайней мере четверть взрослого населения относится к прекариату. И дело даже не в том, что у этих людей нестабильная занятость или что они работают на временных должностях и с минимальной защитой труда, хотя все это распространенные явления. Дело в статусе, который не дает ни возможности карьерного роста, ни чувства надежной профессиональной принадлежности и почти не дает прав на получение государственных и производственных пособий и льгот, на которые могли по праву рассчитывать те, кто относил себя к промышленному пролетариату или салариату.

Яков Миркин о том, каким окажется наступающий год для россиян
Мы станем беднее

Это реальность системы, которая всячески поощряет образ жизни, основанный на конкуренции, меритократии и гибкости. Человеческое общество не строилось веками на постоянном непрерывном изменении, в его основе было медленное формирование надежной самоидентификации и довольно «жестких» сфер безопасности.

Проповедь гибкости учит людей, что неизменность — враг гибкости.

Опыт Просвещения говорит нам о том, что человек сам должен определять свою судьбу, а вовсе не Господь Бог и не силы природы. Прекариату говорят, что он должен соответствовать требованиям рынка и все время приспосабливаться.

В итоге масса людей — потенциально это все мы, кроме элиты, опирающейся на свое богатство и стоящей особняком от общества, — оказывается в ситуации, для которой характерны отчужденность, аномия, беспокойство и недовольство.

Тревожный знак — политическая неангажированность.

Почему остальные, не причисляющие себя к этой группе, должны беспокоиться из-за роста прекариата? Одна из причин альтруистическая: нам бы не хотелось самим оказаться в этой группе, а значит, мы должны подумать о лучшей участи для тех, кто оказался в таком положении.


Но есть и другие причины. Многие из нас боятся скатиться в прекариат или боятся, что такое случится с нашими родными и друзьями. Возможно, элите и наиболее респектабельной части салариата и «квалифицированных кадров» (proficians) кажется, что в условиях уменьшающейся социальной мобильности им самим ничего не грозит.

Но их должна настораживать мысль, что прекариат — растущий и потенциально опасный класс. Те, кто не видит перед собой безопасного или четкого в статусном плане будущего, почувствуют страх и отчаяние и в результате могут выместить свое негодование на реальных или мнимых виновниках своего несчастья. А отчуждение от основных каналов экономического изобилия и прогресса ведет к нетерпимости.

Прекариат — не класс «для себя», отчасти потому, что он находится в состоянии войны с самим собой. Одна его часть может обвинять другую в уязвимости и недостойном образе жизни. Нетрудно убедить временного низкооплачиваемого рабочего, что «хапуга пособий» получает слишком много, причем за его же, трудящегося, счет, что несправедливо. А коренному жителю городской окраины нетрудно будет внушить, что прибывающие толпами мигранты перехватывают лучшие рабочие места и всегда оказываются в первых рядах за пособиями.

Противоречия внутри прекариата настраивают людей друг против друга, не давая им осознать, что сама общественная и экономическая структура является причиной их невзгод.

Многих привлекут популистские политиканы и неофашистские призывы, мы уже видим, как этот процесс пошел по всей Европе, в США и в других странах.

Вот почему прекариат — опасный класс и вот почему нужна «политика рая», которая снимет его страхи, спасет от неуверенности и удовлетворит его запросы.

В России все шире распространяется прекариальный труд. Это непостоянная работа, негарантированная и невысокая оплата, нерегламентированное рабочее время. Никакого обучения, никакого социального пакета, никакой охраны труда. И еще один важный момент — никакой возможности защитить свои позиции и права.

Будущее приходит к нам не только в виде технического прогресса. Приходится вспоминать и, оглядываясь вокруг, узнавать кое-что из социальных образов, которые довольно часто использовались в футуристике.

Как-то неожиданно материализовались образы людей, которыми населено будущее из классических антиутопий, так называемые социальные низы. Этих людей авторы называли по-разному. Дж. Оруэлл окрестил их «пролами» — неинтересными государству, живущими за пределами зоны, предоставленной «нормальным гражданам». Иван Ефремов называл их «короткоживущими», которых рожали, выращивали и использовали, как рабочую силу, пока они были здоровы, а потом отправляли умирать, как выполнивших свою функцию.

А сегодня заговорили о новом социальном классе – о прекариате. Прекариат — это по аналогии с пролетариатом.

К пролетариям в классическом марксизме относили тех, кто не имеет собственности на средства производства, а в домарксистскую эпоху — просто неимущих, пригодных для любого использования.

Прекариат — это те, кто не имеет нормальной работы, кто трудится в условиях прекариальной, или, как ее еще мягко называют, неустойчивой занятости.

Вообще у термина precarious нет однозначного перевода на русский язык — чаще всего это слово переводится как «неустойчивый», «ненадежный», «угрожающий». У этого слова проглядывается корень знакомого слова «кариес» (carious – гнилой, разъедающий).

Что же это за труд такой? Прежде всего, это временный труд, труд без четкой перспективы – работа по временным трудовым договорам, договорам подряда, устным договорам. Исследования показывают, что все чаще реальный договор работника с работодателем имеет устный характер, а официальный документ – всего лишь ширма для проверяющих. Работники зачастую не только не знают, что записано в их договоре, но и не помнят о его существовании. Ведь никто не собирается соблюдать этот договор в плане гарантированности рабочего места, даже на формально оговоренный срок. Уволить могут в любое время и по любому поводу. И это дает колоссальный управленческий эффект.

Срочный договор, с возможностью прервать его в любой момент, превращает работника в очень послушное существо. Причем чем больше работник нуждается, чем он беднее, тем он послушнее. Если перевернуть цитату Маркса о капиталисте, который за прибыль в триста процентов может совершить любое преступление, то временный работник может сделать любую глупость и подлость. Надо – будет строить дома с нарушением технологии, зная, что они могут обрушиться, совершать бессмысленную работу – сегодня раскапывать, а завтра закапывать, укладывать асфальт в дождь, переделывать дату годности на просроченных продуктах, продавать поддельные лекарства.

Готовность работника сохранить любой ценой временную работу, помноженная на стремление предпринимателя к наживе любой ценой, не просто разъедает, она взрывает трудовую и общественную мораль.

Кстати, и самому работодателю от этого достается – жалобы предпринимателей на то, что нет добросовестных и надежных работников, слышатся часто. Но с какой стати проявлять свои лучшие профессиональные качества, если завтра тебя могут уволить? Появится новый хозяин, которому ты не понравишься, — уволят. А может, что-то случится, а тебя назначат виновным – уволят, а то и кризис случится – тоже уволят. Опыт 2009 года не прошел даром. Все хорошо запомнили – когда стало трудно, начались разговоры о «необходимости нам всем вместе затянуть пояса». Но кризис прошел, и слова стали другими – «а с чего вы взяли, что мы обязаны повышать вам зарплату?».

Вообще-то, все эти проблемы с тем, что нужно работать честно, что работа должна быть осмысленной и полезной обществу, – это проблемы старшего поколения. Те, кто помоложе, уже такими проблемами не озабочены.

Для них работа — это то, за что платят, и не более того. Вот пример трудовой биографии человека, который начал свою карьеру в середине 90-х годов. Слесарь — мастер на заводе — оператор прокатного стана — массажист — мелкий предприниматель (торговля продуктами питания) — специалист по утилизации лома цветных металлов — мелкий предприниматель (торговля металлом) — монтажник-электрик.

Что ему еще придется делать в жизни, он не знает. Ему уже под сорок. Но кто он? С одной стороны, вроде может многое, но никакой отчетливой профессиональной принадлежности так и не сформировалось. Пока заработка хватает, но что станет, когда дети подрастут, а здоровье ухудшится? Нечеткость, размытость, прекариальность.

Не надо думать, будто прекариальный труд — это удел только низкоквалифицированных работяг, кто не учился и не приобретал профессию. Например, все больше прекариальных черт проглядывает в деятельности вузовских преподавателей, офисных работников и даже государственных служащих.

Посмотрите – вузовские преподаватели имеют договор на несколько лет. Но раньше это компенсировалось неплохой зарплатой и престижной работой. Теперь же от высоких зарплат не осталось и следа, нагрузка растет, а учитывая, что, кроме преподавания, надо заниматься поиском грантов, вести научную работу и публиковаться, переработки становятся просто запредельными. Если же посмеешь иметь собственное мнение – вылетишь с работы в два счета! От чистого прекариата педагогов отличает только то, что большинство из ни еще не утратили своей профессиональной принадлежности.

Конечно, если ты суперпрофессионал и твои услуги очень востребованы, то, может, ты себя чувствуешь неплохо. Но таковых единицы. Ведь для большинства работников, не обладающих уникальными квалификациями и сильными рыночными позициями, свобода оборачивается произволом работодателя. Им платят столько, сколько считают нужным, могут по ходу работы изменить условия оплаты, а могут и вообще не заплатить.

Рабочее время в прекариальных условиях — это отдельная тема. Его бывает или чрезмерно много, или очень мало. Чрезмерно много, это когда человек работает без счета времени.

И хватит уже смотреть на переработки как на что-то достойное! Большие переработки — это колоссальный дефект, это значит, что труд людей не ценится, его никто не экономит и, что самое главное, его достойно не оплачивают.

Но главное последствие перезанятости – это выключение людей из всех других сфер жизни. У родителей нет времени на детей, потому что они все время на работе, в дороге на работу или обратно. Почему люди так легко зомбируются телевизором? Да потому, что у них нет времени почитать, обсудить, разобраться в том, кто, что и почему говорит. Вот и хватают то, что проще услышать и легко усвоить. Когда задумываться – пришел, поел, телик глянул и спать, завтра на работу. Современная литература? Книги? Театр и галереи? В выходные бы выспаться и отлежаться. Не забудьте еще и что дом надо содержать в каком-то порядке.

Кстати, не надо думать, что недозанятость — это свобода. Те, у кого сокращенный или неполный рабочий день, вовсе не предаются прослушиванию симфоний Шнитке и чтению Толстого.

Работник одного пищевого предприятия так рассказывает о своем графике: «Зимой у нас не сезон, поэтому объемы падают. Мы работаем не каждый день, но найти другую работу я не могу, так как в любой момент меня могут вызвать на срочный заказ, и я не могу отказаться – меня уволят. Поэтому не работаю, сижу, жду, вдруг вызовут».

В общем, прекариальный труд — это непостоянная работа, негарантированная и невысокая оплата, нерегламентированное рабочее время, никакого обучения, никакого социального пакета, никакой охраны труда. И еще один важный момент – никакой возможности защитить свои позиции и права. Судьба таких людей — всегда быть бедными и зависимыми.

Прекариат в чистом виде, те самые «социальные низы», уже сегодня есть в нашей жизни – это мигранты.

Их миллионы, они живут обособленно, они не обладают той полнотой гражданских и трудовых прав, которая есть у российских граждан. Их эксплуатируют по максимуму, не заботясь о том, что с этими людьми будет потом. Да, они соглашаются на это добровольно. Но используя этих людей подобным образом, мы не просто решаем вопрос с дешевой рабочей силой, мы закладываем социальную конструкцию, в которой появляются «люди второго сорта».

Но важно не столько наличие таких людей, важно то, что многие считают это нормальным и допустимым. Отсюда недалеко до зачисления во второй сорт и своих сограждан – и это уже есть. Миллионы россиян сорвались из провинции, потому что в разрушенной и деградирующей глубинке нет места их квалификации, талантам, усердию. Они выпадают из своей среды – ведь освоиться там, где они живут месяцами ради заработка, им не удается, а там, откуда они уехали, у них рвутся связи. Они перестают быть гражданами – ведь, живя на съемных квартирах и не имея регистрации, они не могут участвовать в выборах.

Кем они становятся? Полугражданами? Мигрантами «высшей категории»? Они превращаются в удобное средство снижения трудовых издержек, то есть в прекариат.

А ведь еще есть так называемые неформально занятые работники. По разным оценкам, их численность колеблется от 15 до 40% всех работающих. Большинство из них живут одним днем, не думая о пенсиях, о будущем, работают, лишь бы сегодня был заработок. Кому-то это даже нравится, они считают себя свободными, кому-то даже везет, и они пробиваются в средний класс. Но большинство так остается на своих шатких позициях.

И их положение во многом не следствие их пассивности или лени. Изучение ситуации показывает, что распространение прекариального труда, а значит, и формирование нового класса, является предметом последовательного социального конструирования. Этому способствуют многие законы, уже принятые в рамках господствующей неолиберальной идеологии. Прежде всего это ограничение возможностей профсоюзов, которые не могут на равных вести переговоры с работодателями, лидеры которых не защищены от давления, наконец, не могут нормально использовать такой инструмент, как забастовка.

Де-факто легализован заемный труд, ставший увесистым вкладом в фундамент нового класса. Ведь заемный труд — это работники, у которых нет стабильной работы, надежного заработка, которые не могут объединяться в профсоюзы и защищать свои интересы. А если вспомнить инициативы по отмене сорокачасовой рабочей недели, которые предлагались представителями бизнеса, право работодателя изменять трудовой договор в одностороннем порядке, расширение оснований для применения срочных трудовых договоров…

Сюда же надо добавить удивительную терпимость правоохранительных органов к нарушениям трудового законодательства. Много лет существуют невыплаты заработной платы, много лет говорят о серых зарплатах – но ситуация не меняется. Зная, как эффективно государство может бороться с тем, что ему не нравится, остается предположить только одно – ситуация с невыплатами и серые зарплаты не рассматриваются властями как что-то неприемлемое.

В таких условиях работодатели, которые не начинают экономить трудовые издержки подобным образом, будут терять свои рыночные позиции. Экономическая логика заставит их превращать своих работников в полурабов, четверть-рабов и т.д., формировать тот самый прекариат.

Что в итоге? Создано социальное пространство, где не действует закон, где воспроизводятся практики позапрошлого века. Люди, попадающие в это пространство, на эти роли, выпадают из современной жизни, из нормальных отношений.

Почему-то многих сегодня волнует, что гомосексуализм и излишняя толерантность разрушают традиции нормальной жизни и семьи. Но почему-то никто не говорит, что неформальная занятость и прекариальный труд делают это масштабнее и очевиднее.

Где искать выход? Прежде всего нужно остановить расползание неформальных трудовых отношений. Современные формы трудового права имеют огромный потенциал, для того чтобы оформить и упорядочить любые формы трудового взаимодействия. Нужно вернуть понятия справедливости и гуманизма в экономику. Нужно вернуть понимание, что работники не менее ценны для общества, чем предприниматели или чиновники.

Но больше всего – нужен ответственный диалог работников с работодателями. Можно, конечно, ничего этого не делать, можно продолжать гнаться за снижением трудовых издержек любой ценой. Но надо понимать, что мы одновременно закладываем новую структуру общества. Почитайте О. Хаксли про «Дивный новый мир» или «Облачный атлас» Д. Митчелла, там написано, что будет дальше.